Я тяжко приподнялся, шагнул к пацану, устало протянул руку к его оттопыренному уху и вдумчиво охватил мочку железными пальцами. Парень жеста не понял, и напрасно. Я сдавил ухо и приподнял парня над табуреткой – пацан сильно покраснел, но не издал ни звука. Опустив мужественное дитя обратно на табуретку, я так же неспешно вернулся к своему меховому ложу.
– Ну ты обнахрапился, Мстилавка! – покачал головою пацан и вытер навернувшиеся на глаза слезы. – Своишь ли разуменье-то? Я ж тебя враз спалю, и пеплу не собрать! Мыслишь, коли ты стожарич, так я тебя на жалость приму? А ну! сымай портки!!! – Пацан выпрямился на табуретке и насупил белесые брови. – Х-холоп!
Лень было мне вставать, вот это факт. А иначе конец ребенку.
– Ша! – хрипло сказал я. – Заткнись, мелочь. Дядя спит.
– Ну добро же! – Парень вскочил на ноги и замахнулся кулачком. – Не хочешь подобру, по-родному – получай! Мелко взмахнув руками, парень непроизвольно присел, вытаращив глаза и сложив губы трубочкой – и я вдруг похолодел: от детских пальчиков блеснуло в стороны тонкими стеклянными ниточками – и сразу умер огонь в очаге, и снова потемнело в глазах.
Тут же, разумеется, появились зеленые гляделки во мраке. Они любили, когда темно – тут мы придерживались противоположных точек зрения. Я нащупал рукоять меча, а глаза надвинулись совсем близко. Как я ни старался, особой улыбчивости в этом взгляде не прочитал.
– Не трожи меч, дурень, – сказали глаза хрипло, словно собака во сне простонала. – Ну что, так-то покраше будет? Не желаешь ли теперь ухо мне потрепать? Дерзай, Мстиславко! Ну, раззудись плечо богатырско!
Я понял, что глаза засмеялись – и точно: из темноты хрипло забулькало.
– Ух-ххо-ххо! Ххо-ххо-хха! – Так, оказывается, смеются волки – я дословно воспроизвожу. – Ну како, добрый молодец, портки саморучно опустишь али помочь?
– Да вы что, батя! Не надо портков! Я вас и так признал, без портков, – радостно улыбнулся я. Ну конечно, это и есть Стожар. Старый фокусник – волчью шкуру напялил и радуется. Ладно, я тебе подыграю. – Вы, батя, напрасно на меня так хищно смотрите. Это не я вашу недвижимость спалил. Это Рогволод Опорьев, известный под бандитской кличкой Посвист. Он зело невоспитанный тип и почти атеист. За что и был мною избит для торжества педагогики.
– Пыхнуть бы тебе огневицей в темя! Уж не ты ли, червь поденный, притащил ко мне в чтище пучинного огня?! Не ты ли выпалил мне древеса, да травы, да кумирни мои нерушимые?! Ну – сказывай правду! У тебя ли часом меч алыберский?! – Божественные глаза льдисто сузились, и, противно холодея, я почувствовал, что сейчас во всем признаюсь…
К счастью, удалось перебороть в себе пагубные суицидальные наклонности:
– Что вы, батя! – ужаснулся я. – Я к Стозваночке в гости зашел, она меня приглашала! Приходи, говорит, – чайку попьем, звездное небо понаблюдаем… Я и заглянул на часок! А про алыберский меч впервые слышу.
– Ну смотри, Мстислав, коли криво мне рассказываешь! А то ведь я у самого Сварога истину узнаю – он все ведает! – Волчара явно успокоился – кажется, поверил.
– Только не надо Сварогу звонить! – взмолился я. – У нас с этим господином разные взгляды на жизнь. Я, как известно, скромный пацифист, а он – зверюга и бандит эсэсовский. Я лучше за вас, батька, на фронт пойду – на врагов. Пустите на врагов, а?
Волчий взгляд потеплел.
– За дерзость и цена тебе высока, дитятко. За то, что Сварожье имя суемолвишь без страха. Люблю я таких – храбрых да налетчивых. Мыслю, разбойник вроде тебя мне и надобен. Только… – Зеленый взгляд вдруг электрически вспыхнул, дико взвизгнули по полу звериные когти – и я почувствовал, как страшно ощерилась во мраке невидимая пасть. – Щ-щ-щенок! Арр-рвань бездомная! Ты что ж это приволок ко мне?! Что там скрываешь – за пазухой, а?!
Вспыхнул, выкалывая глаза желтыми искрами, притаившийся в темноте очаг – я ринулся, перекатываясь по шкурам, прочь от вздыбленного седого волка и его раскаленных глаз. И – свет ударил в меня хрустальной паутиной – перед глазами мелькнули на ослепительно белом фоне розовые сеточки зрительного нерва – отброшенный на спину, я зажал обожженное лицо холодной сталью рукавицы.
Передо мной стоял, покачиваясь в ореоле медного сияния, высокий однорукий старик с черной бородой, заплетенной в косу. Пергаментное лицо, иссеченное сотнями колких шрамов, было мертво – и только хищные брови, скрывавшие взгляд, карательно двинулись вниз.
– Там… за пазухой. Отдай.
Его речь упруго ударила в землистые стены, и шумно осыпались целые комья грязи с потолка – на серебристые, бурые, иссиня-черные меха, устилавшие пол. Я напрягся, подбирая под себя колени и выигрывая время для логического мышления. За пазухой у меня были только два незначительных предмета – моток Метанкиного пояса с пухлыми кистями да ветхий обрезок княжьего кушака, последняя память о покойном Всеволоде Властовском.
– Немедля. Мне. В руку. Это.
Старик поплыл ко мне, тихо касаясь шкур подолом черно-золотого пальто. Очень модное было пальто. Когда стану богом и буду зарабатывать как директор банка, куплю себе такое. Единственная рука Стожара выдвинулась откуда-то из середины туловища и стремительно прорезала воздух в моем направлении.
– Я чую это, Мстислав. Как ты посмел? Отдай. Это есть зло, Мстилав. Это есть погибель. Она мешает мне. Она погубит тебя. Вложи это в мою длань, и я обороню тебя. Отдай.
Мне стало любопытно. Почему я плохо изучал физику в средней школе? Почему не накапливал знаний? Будь я отличник – враз бы догадался теперь, какой из двух поясков следует отдать. Итак: некий предмет у меня за пазухой излучает волны, на которые Стожар реагирует болезненно и агрессивно. Вот вам, потомки, наглядная задача: который из двух поясков отдать?
Пока вы думаете, я расскажу вам, что принял решение мгновенно. Разумеется, княжий пояс мне дороже. Он древнее, представляет историческую ценность. А Метанкин поясок уже отработал три волшебных желания – а потом, сами знаете: made in Malaysia, 50% polyester. Тяжко вздохнув и мысленно прощаясь с Метанкой, я запустил руку за пазуху и стал нащупывать розовые кисточки..
Но Метанка не хотела прощаться со мной. Она прекрасно знала, что я выпил достаточно меда, чтобы спокойно отнестись к любой цветной галлюцинации. И правда – я ничуть не удивился, когда в воздухе у противоположной стены возникла, как в тумане, левая половина знакомого бледного личика – и заклубилась, переливаясь голубым и розовым.
А что? Я люблю диафильмы смотреть. И лазерную графику тоже с детства обожаю. Скосив глаза с протянутой Стожаровой руки на лунную половинку Метанкиного лица, я прислушался к ее жалобному взгляду.
– Не отдавай! Не отдавай ему наш поясок, Мстиславка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160
– Ну ты обнахрапился, Мстилавка! – покачал головою пацан и вытер навернувшиеся на глаза слезы. – Своишь ли разуменье-то? Я ж тебя враз спалю, и пеплу не собрать! Мыслишь, коли ты стожарич, так я тебя на жалость приму? А ну! сымай портки!!! – Пацан выпрямился на табуретке и насупил белесые брови. – Х-холоп!
Лень было мне вставать, вот это факт. А иначе конец ребенку.
– Ша! – хрипло сказал я. – Заткнись, мелочь. Дядя спит.
– Ну добро же! – Парень вскочил на ноги и замахнулся кулачком. – Не хочешь подобру, по-родному – получай! Мелко взмахнув руками, парень непроизвольно присел, вытаращив глаза и сложив губы трубочкой – и я вдруг похолодел: от детских пальчиков блеснуло в стороны тонкими стеклянными ниточками – и сразу умер огонь в очаге, и снова потемнело в глазах.
Тут же, разумеется, появились зеленые гляделки во мраке. Они любили, когда темно – тут мы придерживались противоположных точек зрения. Я нащупал рукоять меча, а глаза надвинулись совсем близко. Как я ни старался, особой улыбчивости в этом взгляде не прочитал.
– Не трожи меч, дурень, – сказали глаза хрипло, словно собака во сне простонала. – Ну что, так-то покраше будет? Не желаешь ли теперь ухо мне потрепать? Дерзай, Мстиславко! Ну, раззудись плечо богатырско!
Я понял, что глаза засмеялись – и точно: из темноты хрипло забулькало.
– Ух-ххо-ххо! Ххо-ххо-хха! – Так, оказывается, смеются волки – я дословно воспроизвожу. – Ну како, добрый молодец, портки саморучно опустишь али помочь?
– Да вы что, батя! Не надо портков! Я вас и так признал, без портков, – радостно улыбнулся я. Ну конечно, это и есть Стожар. Старый фокусник – волчью шкуру напялил и радуется. Ладно, я тебе подыграю. – Вы, батя, напрасно на меня так хищно смотрите. Это не я вашу недвижимость спалил. Это Рогволод Опорьев, известный под бандитской кличкой Посвист. Он зело невоспитанный тип и почти атеист. За что и был мною избит для торжества педагогики.
– Пыхнуть бы тебе огневицей в темя! Уж не ты ли, червь поденный, притащил ко мне в чтище пучинного огня?! Не ты ли выпалил мне древеса, да травы, да кумирни мои нерушимые?! Ну – сказывай правду! У тебя ли часом меч алыберский?! – Божественные глаза льдисто сузились, и, противно холодея, я почувствовал, что сейчас во всем признаюсь…
К счастью, удалось перебороть в себе пагубные суицидальные наклонности:
– Что вы, батя! – ужаснулся я. – Я к Стозваночке в гости зашел, она меня приглашала! Приходи, говорит, – чайку попьем, звездное небо понаблюдаем… Я и заглянул на часок! А про алыберский меч впервые слышу.
– Ну смотри, Мстислав, коли криво мне рассказываешь! А то ведь я у самого Сварога истину узнаю – он все ведает! – Волчара явно успокоился – кажется, поверил.
– Только не надо Сварогу звонить! – взмолился я. – У нас с этим господином разные взгляды на жизнь. Я, как известно, скромный пацифист, а он – зверюга и бандит эсэсовский. Я лучше за вас, батька, на фронт пойду – на врагов. Пустите на врагов, а?
Волчий взгляд потеплел.
– За дерзость и цена тебе высока, дитятко. За то, что Сварожье имя суемолвишь без страха. Люблю я таких – храбрых да налетчивых. Мыслю, разбойник вроде тебя мне и надобен. Только… – Зеленый взгляд вдруг электрически вспыхнул, дико взвизгнули по полу звериные когти – и я почувствовал, как страшно ощерилась во мраке невидимая пасть. – Щ-щ-щенок! Арр-рвань бездомная! Ты что ж это приволок ко мне?! Что там скрываешь – за пазухой, а?!
Вспыхнул, выкалывая глаза желтыми искрами, притаившийся в темноте очаг – я ринулся, перекатываясь по шкурам, прочь от вздыбленного седого волка и его раскаленных глаз. И – свет ударил в меня хрустальной паутиной – перед глазами мелькнули на ослепительно белом фоне розовые сеточки зрительного нерва – отброшенный на спину, я зажал обожженное лицо холодной сталью рукавицы.
Передо мной стоял, покачиваясь в ореоле медного сияния, высокий однорукий старик с черной бородой, заплетенной в косу. Пергаментное лицо, иссеченное сотнями колких шрамов, было мертво – и только хищные брови, скрывавшие взгляд, карательно двинулись вниз.
– Там… за пазухой. Отдай.
Его речь упруго ударила в землистые стены, и шумно осыпались целые комья грязи с потолка – на серебристые, бурые, иссиня-черные меха, устилавшие пол. Я напрягся, подбирая под себя колени и выигрывая время для логического мышления. За пазухой у меня были только два незначительных предмета – моток Метанкиного пояса с пухлыми кистями да ветхий обрезок княжьего кушака, последняя память о покойном Всеволоде Властовском.
– Немедля. Мне. В руку. Это.
Старик поплыл ко мне, тихо касаясь шкур подолом черно-золотого пальто. Очень модное было пальто. Когда стану богом и буду зарабатывать как директор банка, куплю себе такое. Единственная рука Стожара выдвинулась откуда-то из середины туловища и стремительно прорезала воздух в моем направлении.
– Я чую это, Мстислав. Как ты посмел? Отдай. Это есть зло, Мстилав. Это есть погибель. Она мешает мне. Она погубит тебя. Вложи это в мою длань, и я обороню тебя. Отдай.
Мне стало любопытно. Почему я плохо изучал физику в средней школе? Почему не накапливал знаний? Будь я отличник – враз бы догадался теперь, какой из двух поясков следует отдать. Итак: некий предмет у меня за пазухой излучает волны, на которые Стожар реагирует болезненно и агрессивно. Вот вам, потомки, наглядная задача: который из двух поясков отдать?
Пока вы думаете, я расскажу вам, что принял решение мгновенно. Разумеется, княжий пояс мне дороже. Он древнее, представляет историческую ценность. А Метанкин поясок уже отработал три волшебных желания – а потом, сами знаете: made in Malaysia, 50% polyester. Тяжко вздохнув и мысленно прощаясь с Метанкой, я запустил руку за пазуху и стал нащупывать розовые кисточки..
Но Метанка не хотела прощаться со мной. Она прекрасно знала, что я выпил достаточно меда, чтобы спокойно отнестись к любой цветной галлюцинации. И правда – я ничуть не удивился, когда в воздухе у противоположной стены возникла, как в тумане, левая половина знакомого бледного личика – и заклубилась, переливаясь голубым и розовым.
А что? Я люблю диафильмы смотреть. И лазерную графику тоже с детства обожаю. Скосив глаза с протянутой Стожаровой руки на лунную половинку Метанкиного лица, я прислушался к ее жалобному взгляду.
– Не отдавай! Не отдавай ему наш поясок, Мстиславка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160