Подтянуть пальцы до уровня глаз! И – сжать их в триперстие! Что еще за чертовы наваждения… А ну – рассыпься!
Тугой золотистый сгусток крестного знамения растекся по плечам, по груди, словно осветил мою фигуру в темноте. Кажется, это увидели все – на кораблях, на дальнем берегу… Я не зажмурился – хотя сияние было так пронзительно, так горячо! Увидел, как широкое пламя на передней алыберской ладье разом высветлело! пыхнуло бессильной пылкой желчью! рассыпалось в желтую пыль… Растаяло – огнистые языки из плазменных стали ярко-белыми: исчезли, оставляя выжженный отблеск на сетчатке глаза… Не было никакого пожара – невредимая, качается ладья, и парус цел, и дыма нет в помине! И – как будто тяжелым веслом ударило в лицо горбатому Плескуну! Колдовская головешка в его руке взорвалась жгучим куском пустоты, завертью горячего вакуума! Кратко всхрипнул раздавленный карла – серый клубок одежды швырнуло прочь от воды, в кусты, в треск переломанных веток!
И я спокойно обернулся к Берубою. Я знал, что он готов напасть на меня, отнять рог и сдвинуть мою конницу в атаку на разбойников. Зачем-то он мечтал помочь алыберскому купцу. Я хотел того же – но не мог жертвовать ради этого своими греками: разбойников слишком много. Теперь, когда крестное знамение выжгло всю местную магию на добрых полкилометра в округе, я не боялся за купца. Иллюзорный пожар на ладье погашен, и Плескун больше не в силах вызывать панику среди несчастных арбалетчиков, разжигая свои бутафорские огни. Пусть купец отбивается своими силами, пока это возможно.
У Берубоя было другое мнение на этот счет. Он замер в нескольких шагах – бесцветное лицо, ощеренное в клыкастую улыбку, немигающий взгляд. Он еще не понял, что произошло. Он не понимал, почему так звенит от внутреннего жара золотая цепь у меня на груди. Глупый Берубой подумал, что я тоже волшебник и что мой нательный крестик, моя цепь – всего лишь разновидность магического амулета… Несчастное животное. Оно решило, что может помериться со мной силами.
Не сводя с меня волчьего взгляда, это существо медленно протянуло вперед правую руку. Я почему-то сразу понял, что главное оружие Берубоя заключается именно там, в этом сжатом кулаке. И невольно ухватился за гроздья цепи на груди – они были горячими! Рассеянные отмерцки звеньев рассыпались вокруг, высветляя золотистым инеем мои греческие порты, босые ноги и траву… Я почувствовал, как цепь защищает меня.
Внезапно Берубой рванулся вперед, припадая на одно колено – и на резком выдохе выбросил вперед кисть правой руки – пальцы разжались! Я содрогнулся! почувствовал, как меня задело огненным ветром чужой энергии – словно вся жизненная сила Берубоя вырвалась из его тела вместе с хриплым выдохом! Но – ничего не произошло. Страшное магическое оружие Берубоя оказалось глупой выдумкой, пустым фокусом – рядом с моим нательным крестиком. Вытянутая рука почтальона бессильно поникла, и сам он как-то разом опал в траву. А я по-прежнему стоял на высоком берегу речки – невредим. Только цепь перестала лучиться…
Поверженный почтальон перестал волновать – я снова посмотрел вниз, на реку. Алыберы с радостным изумлением глядели на меня из своих лодий – показывали друг другу руками на странного человека, разогнавшего вражью магию одним росчерком правой руки. Разбойники тоже заметили меня – в двух шагах глухо ткнулась в глинистый обрыв невидимая стрела. Радуясь, что цепь на шее с каждой секундой излучает все меньше света, я поспешно присел в траву. Не хотелось быть мишенью для лучников Рогволода.
Первая ладья – совершенно целехонькая, словно и не было никакого пожара – по-прежнему качалась на частой волне мелководья. С десяток разбойников еще суетились на ней – сбрасывали в воду какие-то мешки, сгружали их в челноки… На втором судне – сильно пострадавшем от столкновения с передовой ладьей – наконец-то пробудились к жизни алыберы – повылазили из-под паруса, столкнули в воду громилу с девичьей косой на шесте!
Но – рано было хоронить разбойников. Снова трескуче расходились заросли на берегу. Нет, не третий поток абордажных лодок – широкая шеренга неверных темных силуэтов на берегу! Пешком по влажному песку, не торопясь отворяя тулы колчанов, извлекая первую долгую стрелу… Это лучники. Тяжкие высокие луки… такие бьют далеко и метко, не то что арбалеты, едва достающие от ладьи до берега… И – загораются в темноте светлые пятна факелов. Одна за другой, отмечая во мраке ровный строй лучников, вспыхивают искорки пламени. Лучники не спеша разжигают свои факелы, втыкают их в землю… Каждый подносит к огню первую стрелу, на конце которой – тряпица, смоченная маслом. Это уже не колдовской пожар, это пламя настоящее, жгучее и злое. Мне снова становится жаль купца… Особенно когда из устья Сольцы вырывается третий поток абордажных лодок – снова визг и короткие взблики стали – скоро опять облепят борта славяне с кинжалами в зубах.
Вздрагивает на алыберской ладье человек в мягком плаще предводителя – его арбалетчикам не достать до берега! Людям на кораблях остается только поспешно опуститься на колени, укрываясь за высокие борта. Но долгая разбойничья стрела не нацелена в человека. Она впивается в борт, и долго трещит горящая ветошь, разбрызгивая по палубе огнистые капли. Судя по желтым звездочкам факелов, на берег вышли около двадцати лучников. Выпуская по одной стреле за десять секунд, они легко могут по каплям наполнить ладью пламенем. Сто двадцать стрел в минуту. Это значит, что схватка закончится минут через пять.
Кажется, я вижу, как вылезший из воды Рогволод улыбается, провожая взглядом пламенные стрелы. Поворачивается к реке спиной. Бой уже выигран – княжич уходит прочь от воды к кустам… Навстречу Рогволоду из зарослей выводят какую-то девушку в оборванном темном платьице… Полонянка? Разбойничья подружка? Вместе они скрываются в черемуховом мраке.
Алыберы вовремя попрятались за борта – густо застучали по обшивке опаленные наконечники. Новый пожар на кораблях занимается не так быстро, как у Плескуна – но зато всерьез. Такое пламя крестным знамением не разгонишь…
Я склонил голову. Нащупал на груди влажный кожаный ремень перевязи. Холодное серебро коснулось губ – я запасся воздухом и честно дунул в раструб рожка. Звук получился неожиданно ясным и переливчатым. Вздрогнув, обернулся на звук рога предводитель алыберов. Он услышал его – потому что с надеждой ждал любого спасительного знака. Разбойники уже штурмовали последнюю ладью. Они не слышали рога.
Напрасно.
Александрос Оле вывел катафрактов из сосняка и, аккуратно обходя кустарниковый мыс сбоку, развернул всадников косым фронтом. Сначала только ровный гул вмешался в рваный хронотоп схватки – в темноте никто не видел катафрактов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160
Тугой золотистый сгусток крестного знамения растекся по плечам, по груди, словно осветил мою фигуру в темноте. Кажется, это увидели все – на кораблях, на дальнем берегу… Я не зажмурился – хотя сияние было так пронзительно, так горячо! Увидел, как широкое пламя на передней алыберской ладье разом высветлело! пыхнуло бессильной пылкой желчью! рассыпалось в желтую пыль… Растаяло – огнистые языки из плазменных стали ярко-белыми: исчезли, оставляя выжженный отблеск на сетчатке глаза… Не было никакого пожара – невредимая, качается ладья, и парус цел, и дыма нет в помине! И – как будто тяжелым веслом ударило в лицо горбатому Плескуну! Колдовская головешка в его руке взорвалась жгучим куском пустоты, завертью горячего вакуума! Кратко всхрипнул раздавленный карла – серый клубок одежды швырнуло прочь от воды, в кусты, в треск переломанных веток!
И я спокойно обернулся к Берубою. Я знал, что он готов напасть на меня, отнять рог и сдвинуть мою конницу в атаку на разбойников. Зачем-то он мечтал помочь алыберскому купцу. Я хотел того же – но не мог жертвовать ради этого своими греками: разбойников слишком много. Теперь, когда крестное знамение выжгло всю местную магию на добрых полкилометра в округе, я не боялся за купца. Иллюзорный пожар на ладье погашен, и Плескун больше не в силах вызывать панику среди несчастных арбалетчиков, разжигая свои бутафорские огни. Пусть купец отбивается своими силами, пока это возможно.
У Берубоя было другое мнение на этот счет. Он замер в нескольких шагах – бесцветное лицо, ощеренное в клыкастую улыбку, немигающий взгляд. Он еще не понял, что произошло. Он не понимал, почему так звенит от внутреннего жара золотая цепь у меня на груди. Глупый Берубой подумал, что я тоже волшебник и что мой нательный крестик, моя цепь – всего лишь разновидность магического амулета… Несчастное животное. Оно решило, что может помериться со мной силами.
Не сводя с меня волчьего взгляда, это существо медленно протянуло вперед правую руку. Я почему-то сразу понял, что главное оружие Берубоя заключается именно там, в этом сжатом кулаке. И невольно ухватился за гроздья цепи на груди – они были горячими! Рассеянные отмерцки звеньев рассыпались вокруг, высветляя золотистым инеем мои греческие порты, босые ноги и траву… Я почувствовал, как цепь защищает меня.
Внезапно Берубой рванулся вперед, припадая на одно колено – и на резком выдохе выбросил вперед кисть правой руки – пальцы разжались! Я содрогнулся! почувствовал, как меня задело огненным ветром чужой энергии – словно вся жизненная сила Берубоя вырвалась из его тела вместе с хриплым выдохом! Но – ничего не произошло. Страшное магическое оружие Берубоя оказалось глупой выдумкой, пустым фокусом – рядом с моим нательным крестиком. Вытянутая рука почтальона бессильно поникла, и сам он как-то разом опал в траву. А я по-прежнему стоял на высоком берегу речки – невредим. Только цепь перестала лучиться…
Поверженный почтальон перестал волновать – я снова посмотрел вниз, на реку. Алыберы с радостным изумлением глядели на меня из своих лодий – показывали друг другу руками на странного человека, разогнавшего вражью магию одним росчерком правой руки. Разбойники тоже заметили меня – в двух шагах глухо ткнулась в глинистый обрыв невидимая стрела. Радуясь, что цепь на шее с каждой секундой излучает все меньше света, я поспешно присел в траву. Не хотелось быть мишенью для лучников Рогволода.
Первая ладья – совершенно целехонькая, словно и не было никакого пожара – по-прежнему качалась на частой волне мелководья. С десяток разбойников еще суетились на ней – сбрасывали в воду какие-то мешки, сгружали их в челноки… На втором судне – сильно пострадавшем от столкновения с передовой ладьей – наконец-то пробудились к жизни алыберы – повылазили из-под паруса, столкнули в воду громилу с девичьей косой на шесте!
Но – рано было хоронить разбойников. Снова трескуче расходились заросли на берегу. Нет, не третий поток абордажных лодок – широкая шеренга неверных темных силуэтов на берегу! Пешком по влажному песку, не торопясь отворяя тулы колчанов, извлекая первую долгую стрелу… Это лучники. Тяжкие высокие луки… такие бьют далеко и метко, не то что арбалеты, едва достающие от ладьи до берега… И – загораются в темноте светлые пятна факелов. Одна за другой, отмечая во мраке ровный строй лучников, вспыхивают искорки пламени. Лучники не спеша разжигают свои факелы, втыкают их в землю… Каждый подносит к огню первую стрелу, на конце которой – тряпица, смоченная маслом. Это уже не колдовской пожар, это пламя настоящее, жгучее и злое. Мне снова становится жаль купца… Особенно когда из устья Сольцы вырывается третий поток абордажных лодок – снова визг и короткие взблики стали – скоро опять облепят борта славяне с кинжалами в зубах.
Вздрагивает на алыберской ладье человек в мягком плаще предводителя – его арбалетчикам не достать до берега! Людям на кораблях остается только поспешно опуститься на колени, укрываясь за высокие борта. Но долгая разбойничья стрела не нацелена в человека. Она впивается в борт, и долго трещит горящая ветошь, разбрызгивая по палубе огнистые капли. Судя по желтым звездочкам факелов, на берег вышли около двадцати лучников. Выпуская по одной стреле за десять секунд, они легко могут по каплям наполнить ладью пламенем. Сто двадцать стрел в минуту. Это значит, что схватка закончится минут через пять.
Кажется, я вижу, как вылезший из воды Рогволод улыбается, провожая взглядом пламенные стрелы. Поворачивается к реке спиной. Бой уже выигран – княжич уходит прочь от воды к кустам… Навстречу Рогволоду из зарослей выводят какую-то девушку в оборванном темном платьице… Полонянка? Разбойничья подружка? Вместе они скрываются в черемуховом мраке.
Алыберы вовремя попрятались за борта – густо застучали по обшивке опаленные наконечники. Новый пожар на кораблях занимается не так быстро, как у Плескуна – но зато всерьез. Такое пламя крестным знамением не разгонишь…
Я склонил голову. Нащупал на груди влажный кожаный ремень перевязи. Холодное серебро коснулось губ – я запасся воздухом и честно дунул в раструб рожка. Звук получился неожиданно ясным и переливчатым. Вздрогнув, обернулся на звук рога предводитель алыберов. Он услышал его – потому что с надеждой ждал любого спасительного знака. Разбойники уже штурмовали последнюю ладью. Они не слышали рога.
Напрасно.
Александрос Оле вывел катафрактов из сосняка и, аккуратно обходя кустарниковый мыс сбоку, развернул всадников косым фронтом. Сначала только ровный гул вмешался в рваный хронотоп схватки – в темноте никто не видел катафрактов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160