Он был далеко, был у той, другой, проклятой.
– Я хочу быть твоей…
Он застыл.
– Я не достоин, моя дорогая…
Она снова предлагала ему себя, думая только об одном: о его счастье.
Он освободился из ее объятий.
– Нет, нет. Только после свадьбы, – процедил он сквозь зубы. – Только после нашей свадьбы. Я должен идти. Я в опасности…
Она испугалась.
– Какая опасность? Почему? Кто?
– Не спрашивай, – ответил он уклончиво. Он сам не понимал себя. Сам не знал, что говорит, что делает. Он весь дрожал, когда целовал ей руку на прощание. Не сказал, когда снова придет. Пришел покорный, преданный, а уходил скрытный, далекий, чужой.
***
Он до рассвета бродил по городу. Тупо, без мыслей, едва сознавая, куда идет. Когда забрезжил рассвет, он вошел в старый цирк на Марсовом поле.
Приказал привести коня и как сумасшедший ринулся по ездовой дорожке. Он не думал о том, что при такой бешеной езде можно свернуть голову. А может быть, он желал именно этого.
Глава 27

О всемогуществе богов, о стих, пропой, мой!
Все, что существует, создано волей бессмертных богов: жемчужные зубки, лиловые виноградные гроздья, розовые раковины, оливы и зеленая морская гладь.
Все, что делается, делается по воле бессмертных богов: жемчужные зубки сверкают в улыбке, лиловые виноградные гроздья дают хмельной напиток, поет розовая раковина, цветут оливы и зеленая морская гладь пенится, как руно…
Поет петух. Людские сны теряют очертания. Соня трет глаза. Тонут в море клочья тумана. За горами, над Альбой-Лонгой, в матово-серебряном небе искрится рассвет.
Вставайте, лентяи! Разве не щекочет вам ноздри аромат вина и запах капающего с вертела жира? Разве вы не слышите крика чаек над морем? Разве вы не слышите, как трубят в рог? Разве не разбудил вас еще топот копыт на Остийской дороге, забитой пешими и конными, спешащими из Рима к торжественному открытию моря?
Все пробуждается, кроме моря, которое не засыпает никогда.
Вставай, люд Остии! И скорее на форум! Пусть никто не пропустит чудесного зрелища: процессия вот-вот двинется. Пусть никто не замешкается, ведь Октав Семпер уже собирает своих музыкантов. Сладкозвучные гитары, пастушьи форминги и сиринксы – вперед. Вслед за ними – звонкие систрумы. свирели и кроталумы, потом – тамбурины с бубенчиками, а в самом конце – трубачи со своими рогами и раковинами.
– У тебя губа распухла, Лавиний, – замечает Октав Семпер. – Как же ты трубить-то будешь, бездельник!
– Я в рог трубить буду, а губа тут ни при чем, умник.
– Мое почтение великому Октаву! – смеется цимбалист.
– Октав Семпер Ступид, – слышится намеренно измененный голос одного из гитаристов.
Вспотевший от беготни Октав разбушевался, услышав прозвище, которым наградила его Остия.
– Дураки! – Голос он сорвал еще вчера. – Я всю ночь ношусь как угорелый…
– По трактирам, это нам известно!
– Я работаю как вол…
– Пять раз в год, на праздники, а то дрыхнешь, и вообще ты городу в тягость, люди над тобой смеются, а богов ты позоришь!
Октав Семпер воздел к небу руки, растопырив грязные пальцы, и стал сетовать на судьбу:
– Городу в тягость! Ты слышишь, Аполлон! Люди смеются, ты слышала, премудрая Минерва! Богов позорю, о Юпитер Капитолийский! Да ты как со мной разговариваешь, невежа? Если я и не работаю, так мои помощники работают…
– Ге-ге-ге, у Ступида помощники! Это кто такие?
– Мой Аякс и мой Лео! Разве этого мало?
Музыканты разразились хохотом. Осел и петух! Ну и помощники!
– Парочка как на подбор! Прямо сказка! Я их так и вижу рядом, надрываются, на Ступида работают! А такса у тебя какая, ворюга? Паршивый осел до Рима и назад – восемь сестерциев. Такого еще свет не видывал!
Октава нисколько не задело слово «ворюга», но за осла он обиделся.
– Если бы мне пришлось иметь дело с такими заказчиками, как ты, я бы давно с голоду помер! – бушевал Октав.
– Да один гребень моего петуха – запомни хорошенько! – стоит больше, чем ты весь!
– Конечно, твой облезлый петух – это вещь. А все равно в сегодняшнем бою плохо ему придется. Петух Лавра ему голову-то проломит, от замечательного гребня не останется ничего!
Октав выпрямился и пренебрежительно произнес:
– Мой Лео этого Лаврова недоноска отделает еще в первой схватке.
Заруби себе это на носу!
– Смотри-ка, опять он лезет со своим занюханным паршивцем. Да ему подыхать пора!
Октаву это надоело. Он протянул руку:
– Ставлю десять сестерциев! Ну как?
– Давай, давай! – кричали музыканты, перебивая друг друга.
Ставки посыпались одна за другой. Все бились об заклад, побросав свои инструменты. Семпер был страшно доволен: очень неплохо. Если Лео выиграет бой, дело в шляпе: заплачу долг за осла, а потом вам покажу. Закачу такую гулянку, какой Остия не видывала. Пусть знают, кто такой Октав Семпер! Я вам покажу Ступида, негодяи! Осел – дерьмо! Я куплю лошадь и буду возить в Рим чужестранцев, которые здесь высаживаются. А со временем с доходов куплю таверну, двенадцать амфор слева, двенадцать амфор справа…
Эдил, имевший в Октаве верного прихвостня и устроителя всех торжеств, прервал его размышления:
– Трубачи, начинайте!
Ту-ту-ту…
Погонщики гонят на форум жертвенных животных с позолоченными рогами и с шерстяными плетенками на шее. Белый бык, розовые кабаны, белые бараны.
Жертвы Нептуну, богу моря.
В это время над Альбанскими горами взвилась золотая птица – солнце.
Люд Остии. приветствуй праздничное утро фанфарами смеха! Сегодня все идут просить Нептуна, чтобы он открыл дорогу кораблям.
Рынок опустел. Все склады закрыты, сегодня праздник моря, сегодня праздник тех, кого море кормит. Все торопятся сложить к ногам Нептуна свои дары, чтобы бурное море было милостиво к рыбакам, чтобы Нептун дал им богатый улов.
Смотри-ка, самый старый остийский рыбак шествует во главе всей семьи и несет в дар богу моря сплетенный из тростника челнок. И все остальные тоже приходят с дарами: с камбалой, с курицей, с миской оливок, с кроликом, с головкой сыра. с выкрашенными в сине-зеленый цвет яйцами, с горбушкой нищенского хлеба.
Вездесущий Октав Семпер ставит их в конец процессии. Он поспевает всюду. Всюду слышен его охрипший от пьянства голос, повсюду мелькает его неуклюжая фигура.
– Ну, ты даешь, Марций! Черствый кусок черного хлеба! Фу! А ты что тащишь, Деций? И это яйца? А помельче не нашлось? Это козье дерьмо, а не яйца! Не стыдно тебе…
Он бегает среди рыбаков, гребцов и грузчиков, критикует, проклинает, ругается…
Люд остийский знает своего Октава Семпера Ступида.
– Отрезать тебе язык, так ты и не пригодишься ни на что, хвастун, блюдолиз…
Смотри-ка, как он кланяется собравшимся на форуме жрецам – того и гляди, сломается.
Глашатаи бежали перед лектикой из эбена, серебра и слоновой кости, лектику сопровождали шесть преторианцев на белых конях:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178