Бибиен, миллионер, наживается на общественных постройках и огромных императорских заказах.
Друз в финансовом мире Рима человек новый. говорят, у него крупные имения в Италии, но основной егo доход – от поставок зерна. Он, кажется, еще хочет после Рувидия прибрать к рукам кожевенное производство. Почему бы нет? Посмотрим только, сколько он за это даст.
– Игра веселит душу, друзья, – сладко говорит император. – Итак, повеселимся. Вы, верно, удивлены тем, что я пригласил вас для игры в кости, которую сам, по примеру Августа и Тиберия, запретил простому народу? Нет, нет, дорогие. Ну скажите сами, разве кому-нибудь из нас принесет ущерб проигрыш в двести тысяч или миллион сестерциев? Ну а если убогий грузчик, пекарь разносчик овощей, играя в кости или в астрагал, проиграет в трактире весь свой дневной заработок? Я обязан думать о благе народа. Поэтому мы и вынуждены наказывать простолюдинов за азартные игры.
Итак, начнем? Какую назначим ставку? Слишком высокую не советую.
Пятьсот…
Когда Калигула сделал заранее рассчитанную паузу, несколько пар глаз в приятном изумлении перед низкой ставкой вскинулись на императора. О горе!
Император считал не в сестерциях.
– …пятьсот золотых? – закончил он фразу.
У них дух занялся. Пятьдесят тысяч сестерциев. Что будет дальше, если таково начало?
Император подал Лоллии свой кубок, предлагая ей начать игру. Кости стукнулись о стенки сосуда и шлепнулись на дубовый стол – двойка, тройка, пятерка.
Калигула засмеялся и поцеловал жену в мочку уха с рубиновой серьгой:
– Ты меня пустишь по миру, дорогая.
Сначала выиграл Гатерий, потом Даркон, потом Друз, потом снова два раза подряд Гатерий. Когда он в третий раз забирал выигрыш, то сообразил, что за несколько минут выиграл пять тысяч золотых. Он было издал звук, отдаленно напоминающий смех, но тут же осекся. «Лучше бы не выигрывать так много», – подумал он и взглянул на императора.
– Тебе жаль меня, Гатерий? Не волнуйся. Я умею проигрывать. Повысим ставку до тысячи золотых.
Гатерий опять выиграл. После него Пизон и Даркон, потом три раза подряд Друз, а ставка все повышалась и повышалась, так что в конце концов дошла почти до миллиона сестерциев. Испуганные глаза следили за императором, который все время проигрывал.
– Ты и в самом деле разоришься, – со светской легкостью сказала Лоллия, но в словах ее слышался нешуточный упрек.
Император немного нервничал. Он потягивал вино, принуждал пить остальных, а сам неестественно смеялся.
– Ваш император, мои милые, станет нищим, если Фортуна вовремя не смилостивится над ним.
– Но ведь мы рядом с тобой, цезарь, – раболепно проговорил Друз.
Калигула словно ждал его слов.
– Правильно, Друз. Ты ведь так или иначе будешь не беднее Рувидия, когда получишь после него кожевенное производство…
– Ты знаешь об этом, благороднейший? – почтительно улыбнулся сенатор.
– Говорят, что ты стремишься к этому.
– Да. Я веду переговоры с квестором Муцием Паллой.
– А сколько ты ему предлагаешь за концессию?
– Двадцать миллионов, – ответил Друз.
Император от хохота чуть не надорвал живот. Друз забеспокоился и осторожно добавил:
– Мы почти обо всем уже договорились. Муций просил двадцать пять миллионов. Думаю, что на двадцати двух мы сойдемся. Сенат, конечно, одобрит эту сделку.
Квакающий и дребезжащий смех Калигулы не особенно радовал слух. Но это смеялся император.
– С Муцием тебе нечего толковать. Он дурак. Решаю дело я, понял?
Ледяное молчание воцарилось в перистиле. Он решает! Вопросы, которые всегда решал квестор, для которых высшей инстанцией было решение сената?
Друз сжимал в руках серебряный кубок. И, заикаясь, выговорил:
– И… и… сколько… сколько же?
Император посерьезнел:
– Во времена Тиберия царил мир. Тогда, конечно, можно было заплатить за кожевенную монополию двадцать пять миллионов.
Пауза. Глаза откупщиков повылезали из орбит.
– Я должен заявить с горечью, но будущее мне не видится в столь розовом свете. В недавно полученных секретных донесениях сообщается о волнениях варваров за Дунаем и Рейном. Так или иначе, но кожевенную концессию мы не можем теперь уступить меньше, чем за сто миллионов.
Друз хотел что-то сказать, но возражать императору было немыслимо.
– Я дам сто миллионов, – сказал он с виду спокойно, но голос его дрогнул.
– Пришли их утром мне, – закончил разговор правитель, будто речь шла о паре голубей; потом бросил кости и снова проиграл. Сенаторы следили за игрой, но мысли были заняты другим: царил мир – разве будет война?
Император проигрывал уже второй миллион.
Теперь счастье улыбалось Даркону, он равнодушно сгребал деньги. Он был бы так же невозмутим и в случае проигрыша, он ведь даже сам не знал размеров своего состояния. Спрос на рабов, особенно у всадников, которые все богатели и богатели, постоянно повышался. За один день он наживал больше, чем все богачи Рима, вместе взятые, за неделю. Теперь он с большим бы удовольствием проиграл, но ему как нарочно везло, и он опять сгреб новый выигрыш: полмиллиона.
Наконец Даркон решился. Запустил руку в складки тоги и из кожаного мешочка вынул жемчужину величиной с лесной орех. Подержал ее в пальцах.
Холодный матовый блеск завораживал. Жемчужина была похожа на кокон, из которого должна выпорхнуть нежно-серебристая бабочка. Лоллия захлопала в ладоши от восторга.
Даркон старался говорить так, чтобы его дар императору не был похож на подкуп и был бы принят, как подобает.
– Я хотел поставить эту жемчужину на кон, ибо ювелиры предлагают за нее десять миллионов. Но может быть, ты, благороднейший, позволишь поднести ее тебе в честь твоего выздоровления. Когда боги вернули тебя к жизни, я был на Делосе и не мог сам прийти и поклониться тебе. Не соблаговолишь ли ныне в своей бесконечной милости принять от меня этот дар, мой цезарь?
Калигула мигом раскусил замысел Даркона. Надо сию же минуту обуздать спесивца, который так явно, так глупо при всех хочет купить благосклонность императора. Он схватил жемчужину, приказал наполнить свой хрустальный кубок и бросил ее в вино. Лоллия вскрикнула.
О боги, какое зрелище! Жемчужина, равная по ценности великолепному дворцу, медленно таяла в вине, превращаясь в бледное облачко, которое редело и редело, покуда не исчезло. В мертвой тишине император выпил вино.
Лоллия от злости заплакала. Гости, люди умеренные и скупые, пришли в ужас от безрассудной выходки Калигулы. Они не знали, что сказать.
Смеяться? Изумляться? Их недоумение разрешилось рукоплесканием.
– Ставь, Даркон, – сказал император, – не повысить ли нам ставки?
Атмосфера царила тяжелая и напряженная. Лоллия перестала плакать и внимательно следила за игрой.
Император кинул кости, вышли две тройки и пятерка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
Друз в финансовом мире Рима человек новый. говорят, у него крупные имения в Италии, но основной егo доход – от поставок зерна. Он, кажется, еще хочет после Рувидия прибрать к рукам кожевенное производство. Почему бы нет? Посмотрим только, сколько он за это даст.
– Игра веселит душу, друзья, – сладко говорит император. – Итак, повеселимся. Вы, верно, удивлены тем, что я пригласил вас для игры в кости, которую сам, по примеру Августа и Тиберия, запретил простому народу? Нет, нет, дорогие. Ну скажите сами, разве кому-нибудь из нас принесет ущерб проигрыш в двести тысяч или миллион сестерциев? Ну а если убогий грузчик, пекарь разносчик овощей, играя в кости или в астрагал, проиграет в трактире весь свой дневной заработок? Я обязан думать о благе народа. Поэтому мы и вынуждены наказывать простолюдинов за азартные игры.
Итак, начнем? Какую назначим ставку? Слишком высокую не советую.
Пятьсот…
Когда Калигула сделал заранее рассчитанную паузу, несколько пар глаз в приятном изумлении перед низкой ставкой вскинулись на императора. О горе!
Император считал не в сестерциях.
– …пятьсот золотых? – закончил он фразу.
У них дух занялся. Пятьдесят тысяч сестерциев. Что будет дальше, если таково начало?
Император подал Лоллии свой кубок, предлагая ей начать игру. Кости стукнулись о стенки сосуда и шлепнулись на дубовый стол – двойка, тройка, пятерка.
Калигула засмеялся и поцеловал жену в мочку уха с рубиновой серьгой:
– Ты меня пустишь по миру, дорогая.
Сначала выиграл Гатерий, потом Даркон, потом Друз, потом снова два раза подряд Гатерий. Когда он в третий раз забирал выигрыш, то сообразил, что за несколько минут выиграл пять тысяч золотых. Он было издал звук, отдаленно напоминающий смех, но тут же осекся. «Лучше бы не выигрывать так много», – подумал он и взглянул на императора.
– Тебе жаль меня, Гатерий? Не волнуйся. Я умею проигрывать. Повысим ставку до тысячи золотых.
Гатерий опять выиграл. После него Пизон и Даркон, потом три раза подряд Друз, а ставка все повышалась и повышалась, так что в конце концов дошла почти до миллиона сестерциев. Испуганные глаза следили за императором, который все время проигрывал.
– Ты и в самом деле разоришься, – со светской легкостью сказала Лоллия, но в словах ее слышался нешуточный упрек.
Император немного нервничал. Он потягивал вино, принуждал пить остальных, а сам неестественно смеялся.
– Ваш император, мои милые, станет нищим, если Фортуна вовремя не смилостивится над ним.
– Но ведь мы рядом с тобой, цезарь, – раболепно проговорил Друз.
Калигула словно ждал его слов.
– Правильно, Друз. Ты ведь так или иначе будешь не беднее Рувидия, когда получишь после него кожевенное производство…
– Ты знаешь об этом, благороднейший? – почтительно улыбнулся сенатор.
– Говорят, что ты стремишься к этому.
– Да. Я веду переговоры с квестором Муцием Паллой.
– А сколько ты ему предлагаешь за концессию?
– Двадцать миллионов, – ответил Друз.
Император от хохота чуть не надорвал живот. Друз забеспокоился и осторожно добавил:
– Мы почти обо всем уже договорились. Муций просил двадцать пять миллионов. Думаю, что на двадцати двух мы сойдемся. Сенат, конечно, одобрит эту сделку.
Квакающий и дребезжащий смех Калигулы не особенно радовал слух. Но это смеялся император.
– С Муцием тебе нечего толковать. Он дурак. Решаю дело я, понял?
Ледяное молчание воцарилось в перистиле. Он решает! Вопросы, которые всегда решал квестор, для которых высшей инстанцией было решение сената?
Друз сжимал в руках серебряный кубок. И, заикаясь, выговорил:
– И… и… сколько… сколько же?
Император посерьезнел:
– Во времена Тиберия царил мир. Тогда, конечно, можно было заплатить за кожевенную монополию двадцать пять миллионов.
Пауза. Глаза откупщиков повылезали из орбит.
– Я должен заявить с горечью, но будущее мне не видится в столь розовом свете. В недавно полученных секретных донесениях сообщается о волнениях варваров за Дунаем и Рейном. Так или иначе, но кожевенную концессию мы не можем теперь уступить меньше, чем за сто миллионов.
Друз хотел что-то сказать, но возражать императору было немыслимо.
– Я дам сто миллионов, – сказал он с виду спокойно, но голос его дрогнул.
– Пришли их утром мне, – закончил разговор правитель, будто речь шла о паре голубей; потом бросил кости и снова проиграл. Сенаторы следили за игрой, но мысли были заняты другим: царил мир – разве будет война?
Император проигрывал уже второй миллион.
Теперь счастье улыбалось Даркону, он равнодушно сгребал деньги. Он был бы так же невозмутим и в случае проигрыша, он ведь даже сам не знал размеров своего состояния. Спрос на рабов, особенно у всадников, которые все богатели и богатели, постоянно повышался. За один день он наживал больше, чем все богачи Рима, вместе взятые, за неделю. Теперь он с большим бы удовольствием проиграл, но ему как нарочно везло, и он опять сгреб новый выигрыш: полмиллиона.
Наконец Даркон решился. Запустил руку в складки тоги и из кожаного мешочка вынул жемчужину величиной с лесной орех. Подержал ее в пальцах.
Холодный матовый блеск завораживал. Жемчужина была похожа на кокон, из которого должна выпорхнуть нежно-серебристая бабочка. Лоллия захлопала в ладоши от восторга.
Даркон старался говорить так, чтобы его дар императору не был похож на подкуп и был бы принят, как подобает.
– Я хотел поставить эту жемчужину на кон, ибо ювелиры предлагают за нее десять миллионов. Но может быть, ты, благороднейший, позволишь поднести ее тебе в честь твоего выздоровления. Когда боги вернули тебя к жизни, я был на Делосе и не мог сам прийти и поклониться тебе. Не соблаговолишь ли ныне в своей бесконечной милости принять от меня этот дар, мой цезарь?
Калигула мигом раскусил замысел Даркона. Надо сию же минуту обуздать спесивца, который так явно, так глупо при всех хочет купить благосклонность императора. Он схватил жемчужину, приказал наполнить свой хрустальный кубок и бросил ее в вино. Лоллия вскрикнула.
О боги, какое зрелище! Жемчужина, равная по ценности великолепному дворцу, медленно таяла в вине, превращаясь в бледное облачко, которое редело и редело, покуда не исчезло. В мертвой тишине император выпил вино.
Лоллия от злости заплакала. Гости, люди умеренные и скупые, пришли в ужас от безрассудной выходки Калигулы. Они не знали, что сказать.
Смеяться? Изумляться? Их недоумение разрешилось рукоплесканием.
– Ставь, Даркон, – сказал император, – не повысить ли нам ставки?
Атмосфера царила тяжелая и напряженная. Лоллия перестала плакать и внимательно следила за игрой.
Император кинул кости, вышли две тройки и пятерка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178