Всемогущий же Макрон, который пропустил сегодня не один секстарий вина, да еще вопреки приказу императора не разбавленного водой, был в прекрасном настроении.
– Валерия, эта рыжая лисица, – кивнул он в сторону дочери, – привыкла вращаться среди знати. У нее были прекрасные учителя, поэты, философы, – рассказывал Макрон. – И теперь она меня все время поучает:
«Отец, говорит, ты должен вести себя как благородный и выражаться изящно!»
– пародирует он манеру дочери. – А почему, собственно, мои милые, осмелюсь я спросить? – И добавляет грубо, как обычно:
– О, боги, стоит ли мне коверкать язык? Это не для меня, глупые выкрутасы. Я никогда не буду так красноречив, как наш удивительный Сенека. Каждому свое, не так ли?
– Отец!
– Хожу я, видите ли, как слон, топаю, как стадо кобыл, а когда разговариваю, то ору, как на пастбище, но я тебе скажу, рыжий гусенок, я могу орать, могу топать, могу все, понимаешь?
Женщины умолкли, очевидно, это привело в чувство подвыпившего префекта быстрее, чем их укоры. Он сплюнул, снова выпил и стал рассказывать о том, какой сброд живет в Риме. Эта ленивая и продажная толпа только и ждет удобного случая, чтобы устроить бунт. Поднимется цена и хлеб на один асе – скандал! При раздаче хлеба стоит снизить долю на человека на восьмую часть модия в месяц – скандал! Сошлем в изгнание пару дерзких комедиантов – скандал! И так без конца.
Луций размышлял: чего ждать от выскочки. Давно ли сам едва дотягивался до кормушки, а сегодня уже среди тех, которые ни в чем не испытывают недостатка. Макрон, не умолкая, говорил и хвастался, что со своими преторианцами раздавит чернь, как тараканов. Луций слушал рассеянно. Он не спускал глаз с рыжеволосой дочери Макрона. Он видел, что и девушка за ним наблюдает. Ее сочные губы молчали, но Луцию казалось, что он слышит голос, который ласкает его слух. Слова Макрона отрезвляют его, Луций стряхивает очарование и вновь погружается в него.
Настроение Макрона с каждым выпитым глотком становилось все радостней.
Он расспрашивал Луция о походе, пересыпая свои замечания грубоватыми шутками.
Луций рассказал, что пережил в сражениях с дикими парфянами, обдумывая при этом каждое слово, каждый жест, стараясь привлечь внимание Валерии.
Ему хотелось понравиться ей и ее отцу. Макрона это развлекало, Валерия не спускала глаз с Луция, взволнованного воспоминаниями о победных сражениях и дипломатических переговорах. Молодой аристократ ослепил ее. Он не такой утонченный, как римские юноши, с бледными напудренными лицами, с наманикюренными ногтями, с напомаженными кудрями, похожие на кукол. Она порозовела от внезапно охватившего ее чувства и мгновенно побледнела от страха. Страх был резкий, до боли – а ее прошлое? Но Валерия была достойной дочерью своего отца и никогда не отказывалась от борьбы. И боль свою она победит упрямством. Что бы там ни было, она хочет сейчас завладеть мужчиной, которого судьба неожиданно послала ей. Он, кажется, потомок одного из древнейших римских родов? Тем лучше. Во взглядах, которые она бросает на Луция, искусно чередуются стыдливость и страстные призывы. О, как она прекрасна! В искусстве обольщения она использует все: едва заметным движением показывает, как совершенна ее грудь под прилегающей тканью, волнует глубоким смехом, льющимся с чувственных губ, ниспадающей медной гривой да просто пустячным словом, сказанным нежным голосом, полным любовной истомы.
Макрон наблюдает за дочерью. Он давно знает, что, где бы ни появилась римская царевна, любой мужчина начинает увиваться за ней. И Валерия с ними играет, как жонглер мячиками. И с тобой поиграет, милый Курион. А с тобой эта игра будет особенно пикантна: сын вождя сенаторской оппозиции и сановник императора в одном лице. Да к тому же еще и честолюбив! Юпитер Громовержец, этот кусочек приготовлен специально для моей маленькой шельмы. Отлично, девочка. Не подкачай!
Беседа бурлит, как игристое вино в бокале. Луций разошелся и совершенно выбит из колеи, напрасно он сжимает серебряную чашу, это не поможет, он теряет контроль над собой. Что же, Макрон не злой человек. Скорее наоборот. Великодушный! Великий! Раза два-три Луций вспомнил об отце.
Какой бы у него был вид, если бы он меня сейчас увидел? И, подогретый винными парами, легкомысленно отвечает: «Ничего плохого я не делаю. Пирую со своим начальником. Вот и все. И наконец, я уже не мальчик, мне двадцать пять лет, как и Калигуле, который должен стать императором». Луций счастлив, что оказался в центре внимания такого знатного общества. Но больше всего его радуют улыбки Валерии. Олимпийские боги, вы свидетели: никогда еще я не испытывал ничего подобного. Однако я не должен выражать это слишком явно. Он учтиво обращается к даме, которая под шлемом смоляных волос сидит, словно вырезанная из слоновой кости, только глаза ее горят.
Луций снова рассказывает про Сирию, Все на нем сверкает, так что глазам больно. Сверкает его панцирь, его древний род, его образование, его богатство. Как бы случайно он дотрагивается до руки Валерии. Она не отдергивает ее. А прикосновение жжет. Воодушевляет. Потом она прикасается к его руке сама, мимолетно, пугливо, как это делает Торквата. Вспомнив о невесте, Луций умолкает и чувствует, как краснеет. Макрон тоже замечает, но приписывает это чарам своей дочери. Где-то мелькнула мысль, что Луций помолвлен с дочерью самого богатого римского сенатора Авиолы, и он усмехается. Что ж такого? Он знает свою дочь. Она достойна отца: если за что-нибудь возьмется, не отпустит. И правильно делает, вот хотя бы сейчас. у отца Луция в Риме много друзей. И Макрону тоже важно иметь как можно больше сторонников. А этот юноша, жаждущий успеха, еще не знает, чью сторону принять. Как он возмутился, когда я назвал его «нашим человеком»!
А если не сейчас, то скоро. В наступление, девочка!
Валерия попросила Луция набросить ей на плечи муслиновую шаль, этакое золотисто-белое облачко, которое ничего не скрывает, а, скорее, наоборот, подчеркивает. Она вышла на террасу: там, внизу, совсем близко, шумело море.
Они молча стояли рядом. Подул ветер. Тонкие пахучие пряди волос прильнули к щеке Луция. У него холодок пробежал по коже. Он как бы нечаянно коснулся ее волос губами и прошептал стихи Проперция:
Все недуги людей исцелять помогает лекарство,
Только страданья любви вовсе не терпят врачей…
Валерия засмеялась глубоким смехом, который взволновал его еще больше; в полутьме поблескивали два ряда зубов и мягко звучал загадочный голос:
Знаю: меняется все. И любовь меняется тоже:
Или победа, или смерть в круговороте любви.
Луций был покорен голосом, звучавшим, как волшебная музыка. Не в силах противостоять ее очарованию, Луций произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178