не поминала его и не обращалась к нему. Мало того, Дара условилась с учителем, что они будут выбирать только друг друга, что он пригласит ее прогуляться, и все это назло Вукадину. И добилась своего. Вукадин не мог остаться равнодушным. Закинув ногу на ногу, он молча пускал густые клубы дыма, выплевывал приставшие к губам табачные крошки, цигарка у него то и дело расклеивалась. Дара с удовольствием отметила, что Вукадин украдкой поглядывает на нее исподлобья.
Пришло время раздавать фанты. Определились и судьи, Ика и Дара. Они ненадолго удалились в соседнюю комнату, потом вышли и стали объявлять, что делать каждому фанту. Учителю возвратили книжечку («Гибель эстетики») и заставили обойти всех дам, не исключая тетки Христины и тетки Румены, и каждой сказать: «Боже, боже, до чего же я приятен в дамском обществе!» Вукадину вернули янтарный мундштук ценою в пять дукатов (который ему в первые же дни знакомства подарил Атанас Поставщик) с тем, чтобы он трижды крикнул (каждый раз ударяя себя в грудь): «Ах, я грешник несчастный; женился бы, да ни одна за меня не идет!»
— Чей это фант? — спросили опять судьи, подняв кошелечек из красного бархата (в нем оказался динар и какая-то медь).
— Мой,— отозвался Микица. Его заставили стать перед Радойкой, открыть кошелек и трижды повторить: «Я бы женился на вас, мадемуазель, только по любви».
Все было исполнено под веселый смех присутствующих. Настроение у всех стало отличное. Только учитель собрался уходить.
— Куда вы, куда? — спросил кто-то.
— Надо,— сказал он, вставая.— Уже двенадцать, а завтра в восемь у меня урок, ничего не поделаешь.
Сейчас уже двенадцать, а современная гигиена считает, что усталому организму необходим по меньшей мере семичасовой сон. Надо. Извините, что расстраиваю компанию,— сказал он, прощаясь со всеми, кроме Дары, на которую был зол за фант.
Но если бы он подождал еще немного, то увидел, что, как говорится, и над попом есть поп, и получил бы сатисфакцию. В другой игре, когда уже другие судьи спросили, чей фант, и Дара сказала, что ее, Микица назначил ей «упасть в колодезь» глубиной в двадцать восемь саженей, как раз по количеству ее лет, но ввиду того, что теперь приняты новые меры, если все перевести в метры, это составит примерно пятьдесят шесть метров.
— Нет, нет,— закричала Дара.— Не хочу новых мер.
— Нельзя, никак нельзя, мадемуазель Дара,— заметил Микица,— только старики да старухи пользуются старыми мерами, а молодые — новыми.
— Ну что ж, хорошо,— уступила Дара,— вам, как чиновнику, лучше знать.
— А Вукадин,— продолжал Микица,— как самый высокий и длинноногий, будет вытаскивать Дару из колодца.
— Ни за что! — запротестовала Дара.
— Только не я! — пробубнил Вукадин.— Не стану я мочить свои гетры ради кого-то.
— Но ведь должен же кто-нибудь! — взывал Микица, оглядывая всех. Его взгляд остановился на Икице, который, стоя за спиной одной из старух, умоляюще сложил руки, украдкой делая знаки назначить его.
— Хорошо, пусть тогда Икица,— присудил Микица.
— Отлично,— весело отозвался Икица, довольно потирая руки,— тонуть так тонуть, не беда, я молодой, умирать не страшно.
— Итак, барышня Дара падает в колодезь глубиной в пятьдесят пять метров.
— Ах, я горемычная! — воскликнула мать Дары, с опаской поглядывая на окружающих.
— Пожалуйста, не беспокойтесь! — утешил ее Икица.— Хе-хе, это только для блезиру. Я ее вытащу. Только, мадемуазель Дара, прошу вас, не надо на манер утопленников хвататься за меня руками и тащить за собой.
— Ох, дети, дети, чего только не выдумают! — прошептала мать Дары, тихая старушка, редко показывавшаяся в обществе и только раз побывавшая в Белграде на бульваре у «Пашоне», откуда вынесла лишь одно яркое воспоминание, как некий шваб полил чем-то кушанье, зажег его и ел этот огонь. Весь вечер она только на него и смотрела, а на другой день — она запомнила и это — у нее болела шея оттого, что она ее постоянно выворачивала в одну сторону. И вот сейчас старушки завели беседу о прежних, давно прошедших временах, когда они были девушками, и как все тогда было по-иному.
А тем временем и произошло несчастье: Дара «упала в колодезь», а Икица принялся усердно ее вытаскивать. Чмокал он несчастную утопающую так громко, что слышал даже стоявший на перекрестке сторож и подумал, что где-то отвешивают друг другу пощечины. У Вукадина сжалось сердце, и ему казалось, что спасение затянулось до бесконечности.
— Да прекратите же в конце концов! — не вытерпев, рявкнул Вукадин и обратился к Дариной матери: — Не знаю, как ты, госпожа Румена, но я подобного совсем не одобряю. По-моему, это никакое не веселье. Поднимись ненароком из гроба какой наш прадед, взял бы дубину и пошла бы она гулять по нашим спинам.
— Дай бог тебе здоровья, сынок,— сказала старушка,— как раз то же у меня на языке.
— У нас в селе такого в заводе нет, госпожа Румена,— я-то, знаешь, крестьянский сын. У нас это по-иному бывает. Запоют под гусли — все молчат, слушают песню, нет того, чтобы там переглядываться, каждый смотрит в землю, будто стопарац потерял. А ежели ты на девушку глаза пялишь или поцелуешь какую, как вот здесь делают, не уйти тебе целым из рук матери, будь ты хоть с Мучань ростом!
— Правильно говоришь, сынок,— поддакнула Дарина мать.— И я такого не выношу, но что поделаешь, таков нынче обычай заведен... иначе замуж не выйдешь.
С фантами покончили. Все снова уселись. Дара, словно бы случайно, очутилась рядом с Вукадином; раскрасневшись, она, поглядывая на Икицу, обмахивалась платочком.
Вукадин пускал густые клубы дыма и молчал.
Тетка Христина потчевала гостей.
Завязалась оживленная беседа, все загомонили, только Вукадин поначалу не мог найтись, но наконец и он, кашлянув, обратился к Даре:
— А вам, сестрица, кажется, очень жарко?
1 Мучань — горная цепь в Сербии.
— Очень,— отвечала Дара, продолжая обмахиваться. — А отчего бы это, скажи на милость?
— Боже мой, господин Вукадин, как это вы спрашиваете? Ну, от поцелуев,— шепнула Дара.
— Э, клянусь богом, неужто от этого?!
— Конечно.
— Крепко же вас исцеловали,— продолжал Вукадин с издевкой.— Хорошо еще, живы остались.
— Да что там,— сказала Дара,— ведь это только шутка.
— Ну, знаете, как говорится, во всякой шутке есть доля правды!
— Подумаешь,— сказала Дара,— пусть хоть и все правда, что тогда?! Разве я уже обручена, чтобы разбить себе счастье? А чего недостает господину Ике?
— Хоть небольшого, да чина,— ответил Вукадин.
— Так же, как и вам. Но он по крайней мере светский человек... не холоден, как вы
— Вон куда кинула! — промолвил Вукадин после короткой паузы.— Значит, я холоден... говоришь, вроде как утес.
— Да, он лучше вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Пришло время раздавать фанты. Определились и судьи, Ика и Дара. Они ненадолго удалились в соседнюю комнату, потом вышли и стали объявлять, что делать каждому фанту. Учителю возвратили книжечку («Гибель эстетики») и заставили обойти всех дам, не исключая тетки Христины и тетки Румены, и каждой сказать: «Боже, боже, до чего же я приятен в дамском обществе!» Вукадину вернули янтарный мундштук ценою в пять дукатов (который ему в первые же дни знакомства подарил Атанас Поставщик) с тем, чтобы он трижды крикнул (каждый раз ударяя себя в грудь): «Ах, я грешник несчастный; женился бы, да ни одна за меня не идет!»
— Чей это фант? — спросили опять судьи, подняв кошелечек из красного бархата (в нем оказался динар и какая-то медь).
— Мой,— отозвался Микица. Его заставили стать перед Радойкой, открыть кошелек и трижды повторить: «Я бы женился на вас, мадемуазель, только по любви».
Все было исполнено под веселый смех присутствующих. Настроение у всех стало отличное. Только учитель собрался уходить.
— Куда вы, куда? — спросил кто-то.
— Надо,— сказал он, вставая.— Уже двенадцать, а завтра в восемь у меня урок, ничего не поделаешь.
Сейчас уже двенадцать, а современная гигиена считает, что усталому организму необходим по меньшей мере семичасовой сон. Надо. Извините, что расстраиваю компанию,— сказал он, прощаясь со всеми, кроме Дары, на которую был зол за фант.
Но если бы он подождал еще немного, то увидел, что, как говорится, и над попом есть поп, и получил бы сатисфакцию. В другой игре, когда уже другие судьи спросили, чей фант, и Дара сказала, что ее, Микица назначил ей «упасть в колодезь» глубиной в двадцать восемь саженей, как раз по количеству ее лет, но ввиду того, что теперь приняты новые меры, если все перевести в метры, это составит примерно пятьдесят шесть метров.
— Нет, нет,— закричала Дара.— Не хочу новых мер.
— Нельзя, никак нельзя, мадемуазель Дара,— заметил Микица,— только старики да старухи пользуются старыми мерами, а молодые — новыми.
— Ну что ж, хорошо,— уступила Дара,— вам, как чиновнику, лучше знать.
— А Вукадин,— продолжал Микица,— как самый высокий и длинноногий, будет вытаскивать Дару из колодца.
— Ни за что! — запротестовала Дара.
— Только не я! — пробубнил Вукадин.— Не стану я мочить свои гетры ради кого-то.
— Но ведь должен же кто-нибудь! — взывал Микица, оглядывая всех. Его взгляд остановился на Икице, который, стоя за спиной одной из старух, умоляюще сложил руки, украдкой делая знаки назначить его.
— Хорошо, пусть тогда Икица,— присудил Микица.
— Отлично,— весело отозвался Икица, довольно потирая руки,— тонуть так тонуть, не беда, я молодой, умирать не страшно.
— Итак, барышня Дара падает в колодезь глубиной в пятьдесят пять метров.
— Ах, я горемычная! — воскликнула мать Дары, с опаской поглядывая на окружающих.
— Пожалуйста, не беспокойтесь! — утешил ее Икица.— Хе-хе, это только для блезиру. Я ее вытащу. Только, мадемуазель Дара, прошу вас, не надо на манер утопленников хвататься за меня руками и тащить за собой.
— Ох, дети, дети, чего только не выдумают! — прошептала мать Дары, тихая старушка, редко показывавшаяся в обществе и только раз побывавшая в Белграде на бульваре у «Пашоне», откуда вынесла лишь одно яркое воспоминание, как некий шваб полил чем-то кушанье, зажег его и ел этот огонь. Весь вечер она только на него и смотрела, а на другой день — она запомнила и это — у нее болела шея оттого, что она ее постоянно выворачивала в одну сторону. И вот сейчас старушки завели беседу о прежних, давно прошедших временах, когда они были девушками, и как все тогда было по-иному.
А тем временем и произошло несчастье: Дара «упала в колодезь», а Икица принялся усердно ее вытаскивать. Чмокал он несчастную утопающую так громко, что слышал даже стоявший на перекрестке сторож и подумал, что где-то отвешивают друг другу пощечины. У Вукадина сжалось сердце, и ему казалось, что спасение затянулось до бесконечности.
— Да прекратите же в конце концов! — не вытерпев, рявкнул Вукадин и обратился к Дариной матери: — Не знаю, как ты, госпожа Румена, но я подобного совсем не одобряю. По-моему, это никакое не веселье. Поднимись ненароком из гроба какой наш прадед, взял бы дубину и пошла бы она гулять по нашим спинам.
— Дай бог тебе здоровья, сынок,— сказала старушка,— как раз то же у меня на языке.
— У нас в селе такого в заводе нет, госпожа Румена,— я-то, знаешь, крестьянский сын. У нас это по-иному бывает. Запоют под гусли — все молчат, слушают песню, нет того, чтобы там переглядываться, каждый смотрит в землю, будто стопарац потерял. А ежели ты на девушку глаза пялишь или поцелуешь какую, как вот здесь делают, не уйти тебе целым из рук матери, будь ты хоть с Мучань ростом!
— Правильно говоришь, сынок,— поддакнула Дарина мать.— И я такого не выношу, но что поделаешь, таков нынче обычай заведен... иначе замуж не выйдешь.
С фантами покончили. Все снова уселись. Дара, словно бы случайно, очутилась рядом с Вукадином; раскрасневшись, она, поглядывая на Икицу, обмахивалась платочком.
Вукадин пускал густые клубы дыма и молчал.
Тетка Христина потчевала гостей.
Завязалась оживленная беседа, все загомонили, только Вукадин поначалу не мог найтись, но наконец и он, кашлянув, обратился к Даре:
— А вам, сестрица, кажется, очень жарко?
1 Мучань — горная цепь в Сербии.
— Очень,— отвечала Дара, продолжая обмахиваться. — А отчего бы это, скажи на милость?
— Боже мой, господин Вукадин, как это вы спрашиваете? Ну, от поцелуев,— шепнула Дара.
— Э, клянусь богом, неужто от этого?!
— Конечно.
— Крепко же вас исцеловали,— продолжал Вукадин с издевкой.— Хорошо еще, живы остались.
— Да что там,— сказала Дара,— ведь это только шутка.
— Ну, знаете, как говорится, во всякой шутке есть доля правды!
— Подумаешь,— сказала Дара,— пусть хоть и все правда, что тогда?! Разве я уже обручена, чтобы разбить себе счастье? А чего недостает господину Ике?
— Хоть небольшого, да чина,— ответил Вукадин.
— Так же, как и вам. Но он по крайней мере светский человек... не холоден, как вы
— Вон куда кинула! — промолвил Вукадин после короткой паузы.— Значит, я холоден... говоришь, вроде как утес.
— Да, он лучше вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51