Непоседа заказал за счет Вукадина шкалик, отпил половину, задумался, потом склонился над листом бумаги и написал прошение следующего содержания:
Господину Министру просвещения и церковных дел.
Наука нас учит, Господин Министр, что былинка, как и всякое другое растение, не может жить без света и тепла, что мрак — смерть, а свет — жизнь. Вот и я, нижеподписавшийся, покорный Ваш слуга, подобен такой былинке или такому растению, увядаю и гибну без света и тепла. Полагаю, что мне, Вашему нижеподписавшемуся покорному слуге, не надо учтиво и смиренно напоминать Господину Министру, что этот свет и это тепло не что иное, как столь хорошо известное Вам просвещение, которое наш любимый самодержец возложил на Ваши плечи и поручил о нем радеть, что Вы с успехом и делаете.
Не имея средств к образованию, вследствие постоянной нужды, в которой пребывала моя семья, я по окончании четырех классов начальной школы (свидетельство о чем прилагаю под */.) не смог продолжать столь любимого мною учения и вынужден был ради своих престарелых и немощных родителей заняться ремеслом, дабы как примерный И благодарный сын посылать им ежемесячно на содержание
свой заработок. Как благодарный сын я пожертвовал ради оказанных мне ранее родителями благодеяний многими годами, занимаясь ремеслом, к которому у меня не было никогда ни стремления, ни природных склонностей, и вот недавно мне исполнилось шестнадцать лет, в чем Господин Министр убедится из приложенной под://: метрики, и я потерял право на продолжение моего образования, то есть поступления в гимназию.
Посему и обращаюсь к Вам, Господин Министр, с покорнейшей и смиреннейшей просьбой позволить мне записаться в первый класс гимназии и не затворять передо мной врата храма науки только из-за того, что я оказался добрым и благодарным сыном и жаждущим науки и просвещения бедняком; ведь у меня навсегда врезалось в память изречение господина Начальника: «Знание — свет, знание — мощь; будем учиться и день и ночь».
В надежде, что Г. Министр окажет мне просимую помощь,
остаюсь Господина Министра
покорнейшим слугой
Вукадин Вуядинович, ученик IV клас. нач. школы.
Послав прошение в Белград, Вукадин в ожидании ответа остался в Крагуеваце. Поселился он на краю города в корчме. Каждый день приходил в гимназию справляться, получено ли что-нибудь на его имя, пока наконец преподаватель языка и литературы, заступавшийся за него из-за произношения, пообещал сообщить ему, как только придет ответ, и посоветовал несколько дней не являться.
— Знаю, что тебе трудно ждать, ты, видать, из бедняков? — спросил преподаватель.
— Да, клянусь богом, как улитка без раковины! — затянул Вукадин.— Вот по милости добрых людей и перебиваюсь.
Преподаватель разжалобился, полез в карман и, протягивая руку, сказал:
— Вот тебе немного денег, а через несколько дней загляни в гимназию, авось будет что для тебя.
И в самом деле, спустя два-три дня на прошение пришел ответ министра. Вукадин смиренно подошел к преподавателю литературы и спросил его:
— Есть ли что для меня, улыбнулось ли мне, бедняку, счастье?
— Улыбнулось! Все в порядке! Ты принят!
— Ах, спасибо вам, господин! — радостно воскликнул Вукадин и бросился целовать ему руку, которую тот отдернул.— Не хотите ли, может, зайдем выпьем? — весело спросил Вукадин, приглашая преподавателя в трактир, перед которым они случайно остановились, и, разжав ладонь, показал ему грош.
— Спасибо, спасибо,— сказал преподаватель улыбаясь,— посулил, что угостил, вместо этого сделаем лучше так! — и дал ему два гроша.— На вот, купи себе хлеба, а завтра запишешься.
На другой день Вукадин явился в гимназию на приемный экзамен. Сдавал он его вместе с какой-то мелюзгой и выглядел среди них, точно пест среди ложек. Дети экзаменуются, родители, опекуны и домашние учителя при сем присутствуют; преобладают матери, которые пришли смотреть, как их сыночки сдают экзамены. Экзаменационная комиссия вызывает очередного ученика, и сразу можно узнать его мать: глаза ее наполняются слезами, она умильно поглядывает на сына, еще умильнее на комиссию, в чьих руках судьба ее детища. Сидящая рядом тут же спрашивает: не ее ли это сын, та отвечает, что ее, что сынок у нее здоровый, сметливый, только немного шаловлив, на что соседка замечает, ее сынок тоже смышленый и шалопай, но, добавит она, это лучше, чем быть тупицей. Так беседуют они, расхваливая всяк своего и приводя всевозможные интересные подробности из жизни детей, пока один или оба смышленыша не провалятся и им не вернут свидетельства и метрики со стереотипным посулом, что в этом году они провалились по молодости лет и пусть держат экзамен в следующем, и тогда, как более подготовленные, они попадут в первый класс гимназии. Матери громко протестуют и утешают друг друга тем, что, мол, дети провалились только потому, что родители у них бедные, или потому, что растут без отцов, и уходят.
Сдавал экзамен и Вукадин, дело шло через пень-колоду, по кое-как сдал. Спас его устный счет, умением считать Вукадин просто поразил комиссию и привел в восторг преподавателя математики, который взял его сторону, заявив, что молодой человек «просто феномен», и комиссия приняла Вукадина в первый класс гимназии.
Он быстро нашел себе место у одного холостяка, получил от него хоть и поношенную, но чистую и добротную одежду; тотчас искусно вшил в пиджак шесть дукатов и, надев немецкое платье, стал походить на крестьянина из Баната. Высокий рост, небольшие бачки, усики и бородка
производили внушительное впечатление, и редко кто не ошибался в его возрасте. С первых шагов в гимназии это привело к неприятностям; когда он явился на первый урок в свой класс, ученики, как по команде, вскочили со своих парт, а один принялся читать молитву, думая, что это преподаватель, и сели только тогда, когда Вукадин сконфуженно уселся и замер — дылда дылдой — на задней парте. Даже сам преподаватель, войдя в класс и усевшись за стол, даже он сначала слегка поклонился Вукадину, а потом во время переклички, дойдя до Вукадина Вуядиновича, на что тот, вытянувшись во весь рост, горомко откликнулся с задней парты: «Здесь!» — явно смутился.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В ней описывается, как трудно и упорно, с какими муками и ухищрениями приобретал Вукадин знания в первых четырех классах гимназии; как несправедливо к нему относились господа преподаватели крагуевацкой и белградской гимназий и как трагически кончил Вукадин, иными словами, как он пострадал за правду
И вот наконец после стольких усилий и препон Вукадин приник к источнику знаний, к которому он так стремился, и оказался в гимназии за партой.
С большой охотой и великим терпением взялся Вукадин за дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51