— Нет, здесь лавка Петрония.
— Ну, клянусь богом, не двинусь отсюда, хоть убейте! Да и не могу, клянусь богом, если б и хотел!— скажет он, вытащит из кармана кисет, сунет в него маленькую черную трубку и начнет набивать ее табаком.— Дай-ка мне, сынок, огонька!
— Честное слово, дал уже тебе жару тот, кто сюда направил!— скажет приказчик.
— Клянусь богом, никто иной, как моя зловредная хозяюшка. Я вот обошел одни ряды, другие ряды и еще две улицы, а этот Бегун как сквозь землю провалился... чтоб ему пусто было, как у меня в брюхе с утра и вот уж до полудня!
— Но ведь ты его прошел, родимый,— уверяют его сидельцы,— вернись.
— Пропади он пропадом,— говорит крестьянин,— куда позвращаться-то?!
— Вон туда!— снова направляют они его.
Он поднимется и давай опять бегать! И так с высунутым языком носится, пока окончательно не собьется с ног и всласть не натешит всю торговую часть города. И только к вечеру ему все растолкует кто-нибудь из своих крестьян-земляков.
— Послушай, землячок,— остановит он наконец какого-нибудь крестьянина,— ты чаще моего здесь покупаешь и лучше все знаешь. Где здесь лавка Бегуна,— чтоб он гак всю жизнь бегал за счастьем, как я сегодня за ним бегаю! Скажи, братец, по совести, а то все эти торгаши уже смеются надо мной.
— Ах, и тебя, значит, околпачили?!— возмущаете крестьянин, на которого этот бегун наскочил, и раскрывает земляку всю правду-истину, ведь сам он, конечно, тоже в свое время так бегал.— Нету здесь, брат, никакого лавочника Бегуна, а есть вместо него бегун-покупатель, вроде как ты сегодня, горемыка несчастный! Где были твои глаза, окосел, что ли, не видишь разве, что сидельцы над тобой, как над дураком, потешаются?!
Бранится бегун на все корки, мышей в подполье и тех не забыл помянуть, а сидельцы, нахохотавшись всласть, только и крикнут ему вслед:
— Милости просим, родимый, заходи в другой раз! Ату!
Вот так примерно хотел подшутить и новоявленный приказчик Вукадин в один злосчастный для него день.
До сих пор, будучи учеником, он не имел права на такие шутки; это могли позволить себе только хозяева и приказчики (в отсутствие хозяев), теперь же Вукадину приятно было думать, что и он волен поступить так же. Тем более представился удобный случай — хозяина в лавке не было.
Вошел крестьянин и спросил, есть ли рыбий жир, доктор ребенку прописал.
— Нету,— ответил Вукадин,— был, да весь вышел. Во всем городе нет, ни за какие деньги не сыщешь, кроме как у Бегуна.
— А у него, говоришь, есть?!— спросил крестьянин, подмигивая соседскому приказчику, который не знал, о чем идет речь.
— Есть, брат! Чего у него нет? Он торгует с горными селениями!
— А далече ли надо идти?
— Нет, братец милый, нет!
— Покажи, сделай милость.
— Почему нет, газда дорогой! Вон видишь лавку, где висит алая кисея? Так вот от нее пятая по счету.
— И говоришь, там есть?
— Есть, брат.
— В той лавке?
— Есть, есть! Входи смело; они таких покупателей бог знает как ждут!
— Так, значит... как бишь ты сказал! Чья лавка?
— Бегуна, брат, лавка... а откуда вы, газда?
— Из Брезницы,— отвечает крестьянин и подступает поближе.
— Вот и отлично, газда. Все брезничане у Бегуна покупают, удивляюсь, как ты его не знаешь, а сам говоришь, из Брезницы! Ступай прямехонько к нему, голубчик, беги. Он все похваляется вами!
— Значит, похваляется, говоришь! — повторяет крестьянин, сдвигая феску набекрень.
— Бог знает как похваляется, говорит, не будь, дескать, их, давным бы давно повесил замок и подох с голоду!— гнет свое Вукадин, раззадоренный одобрительными взглядами и улыбкой соседки Кайчицы.— Плательщики, говорит, вы хорошие, хотя многие ходят в должниках господина Мики, но, говорит, рассчитываются не скупясь!— заканчивает Вукадин, взглядывая на соседку Кайчицу, красивую девушку невысокого роста.
Кайка стоит у ворот и вяжет чулок; то и дело она роняет клубочек, сует его под мышку, одновременно поглядывая на лавку газды Милисава, на его приказчика и улыбаясь. А тот, окрыленный ее улыбкой, потеряв голову, прямо-таки прилип к крестьянину, хочет, как говорится, не только надуть, а еще и за пояс заткнуть, очень уж подзадоривают его взгляды и улыбка соседки Кайчицы. Но вдруг Кайчица вздрогнула и выронила от испуга клубок, увидев и услышав, как совсем близко от нее Вукадину влепили здоровенную звонкую пощечину.
— Дурачить меня вздумал?— заорал крестьянин.
— Что я тебе сделал?— взмолился Вукадин, хватаясь за щеку.— Как смеешь ты драться! Что я, твой подмастерье? Приказчик я, понял?!
— Вот и получай по заслугам! Будь ты даже сам хозяин.
— Эй, слушай, за что бьешь человека?— слышится голос с другой стороны улицы.
— Ты что, голубчик?! Что себе позволяешь!— кричит третий.— Вообразил, видать, что ты у себя в деревне?! Тут, брат, тебе не Липар или Честобродица!
— Разделался бы я с ним, как бог свят, и в самом Белграде со всеми его семью министрами!— говорит крестьянин, удаляясь.— И пусть он благодарит господа, что здесь не Липар! Будь то в Липаре, узнал бы он почем фунт лиха! Беда у меня, дома дитя больное, а ему зубоскалить охота!
Мигом сбежались соседи — хозяева, приказчики, ученики, прочий праздный люд.
Что случилось?— спрашивают одни.
— Ты получил затрещину?— пристают другие.
— За что он тебя, а?— допытываются третьи.
— Жив?— любопытствуют с четвертой стороны.
— Да, клянусь богом, здоровенная затрещина!— удивляется кто-то, делая сочувственную мину.
— Ей-ей, как брат брату, за такую пять талеров отдашь! — замечает приказчик из соседней лавки.
— Да как вы рассуждаете, люди?! Не согласился бы я и за десять, и не дырявленых! Хоть я и бедный человек,— вставляет другой приказчик, Евджа, Вукадинов соперник.
И безжалостная толпа открыла настоящий аукцион по оценке полученной Вукадином затрещины.
— А очень болит, горемыка ты несчастный? — интересуется один с соболезнующим видом.
— Как не болеть, братец ты мой, он еще спрашивает! От такой оплеухи и вол свалится, а куда уж крещеной душе! Погляди только, какая у него щека, словно целую неделю горчичник не снимал.
— Глянь, и в самом деле, до чего вспухла, точно осы искусали!— подхватывает другой, указывая пальцем на Вукадина, у которого действительно распухла левая щека и заплыл глаз.
— Слушай, чего ты ждешь! Беги, несчастный, в окружную больницу, пока хуже не стало; так и антонов огонь заполучить можно.
— Тяжелая рука, клянусь богом! — замечает опять кто-то из толпы.— О-о-о! Скажи, пожалуйста, что сделал с человеком!
— И ты стерпел!
— Я бы не удержался, хоть бы и знал, что в тот же миг погибну! — замечает один.
— Вот и я такой же! — подхватывает другой.
— Боже, боже,— вступает в разговор опанчар Живко-вич, по прозванию Малыш,— дернул бы его черт меня атаковать, что было бы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51