— Может, пойдем куда-нибудь? — Раздраженный безуспешным осмотром, я одернул на ней блузку Не доверял ни телу ее, искусно прячущему "ребеночка", ни руке, которая, казалось, если сжать ее покрепче, растает — так истосковалась.
— Не могу, Ригас, не сердись.
— Вот как? И давно., не можешь?
— Что? — Влада не поняла — По делам иду
— А мне с тобой нельзя?
— Не советую.
— Ха! — Я презрительно хмыкнул — ну уж, легко ока от меня не избавится. — Свидание?
— Почти.
— Значит, не только со мною шлялась? — От одного лишь предположения, будто меж нами может вклиниться кто-то третий, я внутренне задрожал вместо того, чтобы возликовать. На мгновение перед глазами даже возник заместитель — тупая морда, смахивающая на Виктораса.
— Что ты сказал? — Остановили ее не слова — тон.
— А что слышала!
— Чудишь ты, Ригас. Разные бывают свидания. — Улыбка пропала. — Когда долго не видишь человека, бог знает что выдумывать начинаешь. А люди не меняются. Только стареют.
— Он что, старый?
— Какое это имеет значение? Я в больницу иду.
— Зачем? — Что угодно воображал, кроме больницы, а следовало предусмотреть и такой ход. Почему бы не навестить ей моего предка, чьи моральные убеждения вполне соответствуют ее примитивному мышлению? Разжалобить слезами... Старые, как мир, правила игры... Схватил Владу за плечи, но на нас уставился какой-то здоровяк с апостольской бородой. Видел его как-то в больнице у отца. Ординатор. Ни к чему свидетели. Потащил ее в скверик, усадил на перевернутый мусорный ящик.
— Пусти! Больного иду проведать.
— Какого еще больного?
— Ты его не знаешь.
— Подождет. Надеюсь, не умирает?
Влада вдруг отшатнулась от моей оскаленной пасти.
— Ты же добрый, Ригас! Зачем злым притворяешься?
— А что я такого сказал?
— Ничего.
— Уж не к моему ли отцу топаешь? — Снова силком усадил ее на ящик, припер коленом, чтобы не сбежала.
— К своему.
— Врешь!
— Лежит после операции.
— Твой отец? И не говорила никогда?
— Не думала, что тебе будет интересно... У меня и брат есть. Зигмас, Зигмундас. — И она принялась перечислять имена всяких своих родственников. До сих пор мне до них дела не было, а теперь придется избегать, как врагов и свидетелей.
— Твоего брата — Зигмас?.. — Брат почему-то врезался в память отдельно от других, словно я позавидовал, что у него есть сестра — Зигмас... Постой1 Зигмас? Где я недавно слышал это имя?
— Он студент. На физмате. Физик. — И вздохнула. — Горбатенький.
— Что-что? — меня передернуло.
— Горб у него. В детстве позвоночник повредил.
— Горб? — А ведь я знал, что есть Зигмас и есть горб. Но откуда? Кто мне сказал? — И физику изучает?
— Даже слепые учатся.
Умиляла смелость, с которой Влада встала на защиту своего богом обиженного братца, но к нему, горбатому, жалости я не испытывал — скорее враждебность, как ко всему, что уводило со сверкающих огнями проспектов в темные закоулки, где лестничные клетки пропахли кошками. Да и не собирался я занимать свои мысли этим несчастным горбуном! Мне захотелось стереть его образ, словно неудачный набросок с белого ватмана, и не нашел я ничего лучшего, как вызвать в памяти стройную фигурку Сальве.
— Родственников у тебя навалом! А подруги? С Сальвинией-то дружишь? Вы ведь давно знакомы...
— Она не любит с девчонками... и я не очень.
— Значит, кое-что общее. Разве этого недостаточно для дружбы?
— Раньше хватало. — Влада стремилась не вмешивать посторонних в свои дела, мне бы радоваться, а я заподозрил подвох.
— А теперь?
— Спроси у нее.
— Ишь, какой ящичек с секретами! А мужа еще не завела? Глядишь, в один прекрасный день похвастаешь — замуж выскочила!
— Пока не выскочила. — Влада помолчала, как бы отходя от предшествующего, не очень серьезного разговора. — У меня будет ребенок!
— Спятила? — Я прижал ее к себе, она охнула, пытаясь освободиться.
— Не жми! Вредно ему. — Влада неуверенно улыбнулась, боясь показать свою радость.
— Кому вредно?
— Ребенку. У меня будет ребеночек, Ригас!
Это я некоторое время подозревал, потом отхлестали меня девушки из общежития, а от воображаемой беседы с той дергающейся женщиной в белой кофточке до сих пор бегают мурашки по спине. Однако все надеялся на чудо, пусть на отсрочку, если не на опровержение...
— Не может быть! Не может... — убеждал я ее, защищаясь от призрака, не в таинственных сумерках явившегося, а белым днем. Приглушенный мой голос свидетельствовал, что "ребеночек" завоевал место в пространстве и времени, стал реальностью.
— Ригас, миленький, знаешь ведь, как это бывает у женщин. — Сказала у "женщин"? Почему у "женщин"? Ах да! "Ребеночек"... И впрямь в ней много женского: неторопливые движения, странные слова... а во мне все сковано, только мечутся мысли. — Ну эти... месячные... Всегда были, как по часам. А теперь уже давно.. — Она подбирала слова попонятнее, объясняла, как маленькому, а улыбка становилась все радостнее, увереннее, губа лезла вверх, обнажая десны, — так бы и впился, позабыв обо всем.
— А это не самовнушение? Кто может без врача... — О могуществе врачей я знал куда больше, чем она. И потому заговорил с ней в стиле доктора Наримантаса. — Показалась бы гинекологу. Зачем на кофейной гуще гадать?
— В консультации сказали... — "Гинекологи" запросто превратились у нее в хорошо известную женщинам консультацию. — Разве ушла бы из общежития, если б не консультация?
— Сказали, а ты сразу и поверила? Как будто у одной тебя такое... Гинекологи и помогут — не надо будет подружек стесняться.
— Не понимаю, чего ты от меня хочешь. — На лице Влады и впрямь отражались муки непонимания. Такую — тугодумку неповоротливую — помнил и по прежним, более счастливым временам, когда она, вместо того, чтобы горевать и плакать, ликовала и ластилась ко мне. И зачем только связался? Как мог, легкомысленно сблизившись, еще не раз и не два пить из этого мутного источника? Толстобедрая, зубы торчат... Вру, совсем она не такая, а сейчас, если чуть- чуть и изменилась, то еще больше стала похожа на наливное яблочко. Эта злоба моя подталкивала ее к кривому зеркалу. Старался представить себе, как будет выглядеть через пару месяцев — идет и словно бочку перед собой катит! На братца похожа, только горб спереди. "Поздравляю! От всей души! Невеста ваша'
Совет вам да любовь! Может, пожалуете на радостях рублик?'*
Непроизвольно потяжелела и начала сжиматься в кулак рука — подхватить булыжник и шарахнуть в эту сизоносую морду, чтобы разлетелась ошметками, как блюдо студня! Я тут ни при чем — рука виновата... Снова Каспараускас? Снова этот живой труп, которому давно надлежит тлеть в земле! Не он ли накаркал мне горб?..
— С кем ты говоришь, Ригутис?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133