..
Сумки и чемоданы, разрисованные идиотскими звездочками, остались позади. Теперь пялит глаза на большие и маленькие молочные бутылки, наполненные известью. Спокойно, невинно... До чего же наловчилась обманывать мою бдительность — заставляет интересоваться тем, чем якобы интересуется сама! Вот заманит в центр города, где не очень-то удобно будет выложить ей злые слова... Я ускорил шаг, она тряхнула растрепанным снопом волос — донесся незабываемый их запах. Вдруг остановилась, присела и начала ощупывать правую лодыжку. Вот тебе и на — опять спустилась петля? Вечно она мучается с чулками. Но ведь ноги голые, поцарапанные! Гвоздь в босоножке? Снова, как тогда, в решающий миг занимают ее какие-то пустяки! Даже рассердился — уже на босоножку, — и эта злость прогнала из души другую, будто водят меня за нос. Когда она выпрямилась и пригладила волосы, обожгла мысль: мы — единственные в этой толпе — неразрывно близки, и эта пьянящая близость все время разрушает мои трезвые намерения-
Посмотрела по сторонам, словно ее окликнули Верно, тоже нахлынули воспоминания, отделяющие нас от других людей, может быть, от всего человечества, которое никогда не узнает, что испытали мы благодаря друг другу, отбросив прочь ложь вместе с одеждой. Нет, скорее в мешанине бензиновых паров, женских духов и вязкого от жары асфальта ощутила запах преследователя. Выражения лица не уловил — блеклое пятно с ямками для глаз... Вот и выдала себя! Лицо несет печать ее несчастья и моего позора. Это блеклое пятно, встряхнув меня, помогло вырваться из плена замершего времени. Что побудило связаться с такой? Благородство В лады — выдумка, обманывал я себя, пытаясь оправдать свое падение. И лицо ее встало перед глазами, точно вырезанная из дерева маска. Хорошо, что не подскочил к ней, не крикнул, ведь бог весть о чем она сейчас думает. Ни капельки не интересовали бы меня ее мысли, если бы не другая, не Сальвиния Мейрунайте... С Сальве никакая жуткая близость не связывала и вряд ли когда-нибудь свяжет, просто она, Сальве, абсолютно мне необходима, и Владе придется исчезнуть, испариться, подобно луже после дождя, хоть в детстве и бродил ты по лужам, воображая их морем... Пока будет она ходить с таким оледенелым лицом, Мейрунайте недостижима, ведь единственной доченьке адвоката нужен не я - тряпка, чтобы стереть грязное пятно... Ну чем мы там друг для друга станем, еще неясно, но с Владой необходимо рвать.. Поэтому осторожнее, неизвестно еще, что дремлет под ее грубо вытесанным лбом Топает себе спокойной походкой священной коровы, и не горит у нее под ногами тротуар, а ведь сейчас что-то произойдет, уже в это мгновение происходит.
Полдень, на перекрестке, как балерина, вертится милиционер, а парень преследует девушку, правда, не грохочет своими линялыми матерчатыми туфлями и ножом не размахивает, но не отстает Улица полна перестуком шагов, разговорами, отправившиеся за покупками домохозяйки и туристы пялят глаза на милиционера вместо того, чтобы наблюдать за гривастым молодым человеком в зеленоватых матерчатых туфлях и девушкой в серой мини-юбочке и босоножках И у нее никакого предчувствия, бредет, задумчивая, полусонная, а я крадусь следом, да и не я, а что-то во мне, какая-то пытающаяся прорваться в неизведанное сила! В сладком оцепенении ждет, что будет, словно и не Ригас я вовсе, а некое самому себе чуждое существо, которое не дотронется до Влады, будет только со стороны наблюдать, как другой с моим лицом станет разрывать ей сердце, заставляя отступать с солнцепека в тень до тех пор, пока она бесследно не исчезнет во тьме, а потом этот некто, скорчившись на чердаке, попытается втиснуть в бумажный лист свои впечатления от происшедшего... Настроение чуточку прояснилось — живет еще во мне независимая ни от Влады, ни от Сальве частица, разумеется, она тоже питается впечатлениями о людях, их жизнях и чувствах, но она никому не причиняла обид.
Впереди что-то случилось — слишком быстро летевшее такси занесло на тротуар. Влада остановилась
— Эврика! Тысяча и один световой год! — Я сжал ее плечи и рывком повернул к себе, вероятно, слишком резко и неожиданно, так как она чуть не заорала Несколько мгновений, открыв рот, боролась с желанием крикнуть и, уже узнав, оттолкнуть — причин было предостаточно: и чуть не задевшая, проскользнувшая мимо машина, и рывок сильных рук. Но вот ресницы распахиваются, глаза расширяются изнутри, и лицо не кажется уже белесым пятном —- его до неузнаваемости меняет радость. Туманная пухлость рас сеивается, хотя не исчезает полностью, но сами глаза уже сияют и ласкают, словно не кончилась первая наша ночь или торчим мы в уголке пивного бара, я прихлебываю холодную живительную влагу, а она тянет руку к моей шее. Ничего в мире не произошло, а если
свирепствуют где-то невзгоды — скажем, в Бангладеш, где разливы рек сносят человеческое жилье, или в нарсуде какого-то района, где юные хулиганы после очередной драки понимают вдруг, что стали убийцами — то нам с ней от этого ни жарко ни холодно. Влада счастлива: ее Ригас жив-здоров, отыскался, ведь не надеялась не только шагать рядом — увидеть. Конечно, ока понимает, не от безумной тоски схватил я ее в объятия. Встречаясь с ней, не мог отделаться от впечатления, что берет она лишь столько, сколько ей нужно, не обращая внимания на мои недостатки и туманные намерения. Эта избирательность плохо согласовывалась с ограниченным ее разумом... но что было, то сплыло, теперь и мне и ей будет все равно! Нет, подозревать Владу в лицемерии я не имел права — разве предосудительна радость при встрече после долгой разлуки? Сложись обстоятельства благоприятней, сам радовался бы. Ведь малейшее прикосновение даже не к телу ее — к одеждё, волосам, — ее дыхание вызывает восторженный озноб. И все-таки этот коктейль из радости и кротости бесит. А может, я жертва мистификации? Может, просто шантажируют меня ее старшие и более хитрые подружки, сговорившись мстить сильному полу за все его пакости? Может, никакого "ребеночка" вовсе и нету?
— Ах, Ригас, мой Ригу тис! — Влада продолжала ласкать меня глазами, а я копался в ней, как отец в лежащем на операционном столе пациенте... Искал доказательств вины, будто украла она что-то. Мешки под глазами, желтоватые пятнышки на лбу... гм, и раньше было там полно веснушек. Шарил, точно в чужом шкафу, выхватывал одну за другой какие-то ненужные вещицы и отбрасывал прочь. Беременность я представлял себе в виде большого торчащего живота. Отступил на шаг, покосился на ее живот. Немножко выпирает из-под блузки. Так он всегда несколько выдавался — разве забудешь, как скользила ладонь по его нежно-округлому холму? Влада ничего не скрывала, когда я раздевал ее глазами, даже десен не прятала — уступчиво улыбалась, вздернув верхнюю губку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
Сумки и чемоданы, разрисованные идиотскими звездочками, остались позади. Теперь пялит глаза на большие и маленькие молочные бутылки, наполненные известью. Спокойно, невинно... До чего же наловчилась обманывать мою бдительность — заставляет интересоваться тем, чем якобы интересуется сама! Вот заманит в центр города, где не очень-то удобно будет выложить ей злые слова... Я ускорил шаг, она тряхнула растрепанным снопом волос — донесся незабываемый их запах. Вдруг остановилась, присела и начала ощупывать правую лодыжку. Вот тебе и на — опять спустилась петля? Вечно она мучается с чулками. Но ведь ноги голые, поцарапанные! Гвоздь в босоножке? Снова, как тогда, в решающий миг занимают ее какие-то пустяки! Даже рассердился — уже на босоножку, — и эта злость прогнала из души другую, будто водят меня за нос. Когда она выпрямилась и пригладила волосы, обожгла мысль: мы — единственные в этой толпе — неразрывно близки, и эта пьянящая близость все время разрушает мои трезвые намерения-
Посмотрела по сторонам, словно ее окликнули Верно, тоже нахлынули воспоминания, отделяющие нас от других людей, может быть, от всего человечества, которое никогда не узнает, что испытали мы благодаря друг другу, отбросив прочь ложь вместе с одеждой. Нет, скорее в мешанине бензиновых паров, женских духов и вязкого от жары асфальта ощутила запах преследователя. Выражения лица не уловил — блеклое пятно с ямками для глаз... Вот и выдала себя! Лицо несет печать ее несчастья и моего позора. Это блеклое пятно, встряхнув меня, помогло вырваться из плена замершего времени. Что побудило связаться с такой? Благородство В лады — выдумка, обманывал я себя, пытаясь оправдать свое падение. И лицо ее встало перед глазами, точно вырезанная из дерева маска. Хорошо, что не подскочил к ней, не крикнул, ведь бог весть о чем она сейчас думает. Ни капельки не интересовали бы меня ее мысли, если бы не другая, не Сальвиния Мейрунайте... С Сальве никакая жуткая близость не связывала и вряд ли когда-нибудь свяжет, просто она, Сальве, абсолютно мне необходима, и Владе придется исчезнуть, испариться, подобно луже после дождя, хоть в детстве и бродил ты по лужам, воображая их морем... Пока будет она ходить с таким оледенелым лицом, Мейрунайте недостижима, ведь единственной доченьке адвоката нужен не я - тряпка, чтобы стереть грязное пятно... Ну чем мы там друг для друга станем, еще неясно, но с Владой необходимо рвать.. Поэтому осторожнее, неизвестно еще, что дремлет под ее грубо вытесанным лбом Топает себе спокойной походкой священной коровы, и не горит у нее под ногами тротуар, а ведь сейчас что-то произойдет, уже в это мгновение происходит.
Полдень, на перекрестке, как балерина, вертится милиционер, а парень преследует девушку, правда, не грохочет своими линялыми матерчатыми туфлями и ножом не размахивает, но не отстает Улица полна перестуком шагов, разговорами, отправившиеся за покупками домохозяйки и туристы пялят глаза на милиционера вместо того, чтобы наблюдать за гривастым молодым человеком в зеленоватых матерчатых туфлях и девушкой в серой мини-юбочке и босоножках И у нее никакого предчувствия, бредет, задумчивая, полусонная, а я крадусь следом, да и не я, а что-то во мне, какая-то пытающаяся прорваться в неизведанное сила! В сладком оцепенении ждет, что будет, словно и не Ригас я вовсе, а некое самому себе чуждое существо, которое не дотронется до Влады, будет только со стороны наблюдать, как другой с моим лицом станет разрывать ей сердце, заставляя отступать с солнцепека в тень до тех пор, пока она бесследно не исчезнет во тьме, а потом этот некто, скорчившись на чердаке, попытается втиснуть в бумажный лист свои впечатления от происшедшего... Настроение чуточку прояснилось — живет еще во мне независимая ни от Влады, ни от Сальве частица, разумеется, она тоже питается впечатлениями о людях, их жизнях и чувствах, но она никому не причиняла обид.
Впереди что-то случилось — слишком быстро летевшее такси занесло на тротуар. Влада остановилась
— Эврика! Тысяча и один световой год! — Я сжал ее плечи и рывком повернул к себе, вероятно, слишком резко и неожиданно, так как она чуть не заорала Несколько мгновений, открыв рот, боролась с желанием крикнуть и, уже узнав, оттолкнуть — причин было предостаточно: и чуть не задевшая, проскользнувшая мимо машина, и рывок сильных рук. Но вот ресницы распахиваются, глаза расширяются изнутри, и лицо не кажется уже белесым пятном —- его до неузнаваемости меняет радость. Туманная пухлость рас сеивается, хотя не исчезает полностью, но сами глаза уже сияют и ласкают, словно не кончилась первая наша ночь или торчим мы в уголке пивного бара, я прихлебываю холодную живительную влагу, а она тянет руку к моей шее. Ничего в мире не произошло, а если
свирепствуют где-то невзгоды — скажем, в Бангладеш, где разливы рек сносят человеческое жилье, или в нарсуде какого-то района, где юные хулиганы после очередной драки понимают вдруг, что стали убийцами — то нам с ней от этого ни жарко ни холодно. Влада счастлива: ее Ригас жив-здоров, отыскался, ведь не надеялась не только шагать рядом — увидеть. Конечно, ока понимает, не от безумной тоски схватил я ее в объятия. Встречаясь с ней, не мог отделаться от впечатления, что берет она лишь столько, сколько ей нужно, не обращая внимания на мои недостатки и туманные намерения. Эта избирательность плохо согласовывалась с ограниченным ее разумом... но что было, то сплыло, теперь и мне и ей будет все равно! Нет, подозревать Владу в лицемерии я не имел права — разве предосудительна радость при встрече после долгой разлуки? Сложись обстоятельства благоприятней, сам радовался бы. Ведь малейшее прикосновение даже не к телу ее — к одеждё, волосам, — ее дыхание вызывает восторженный озноб. И все-таки этот коктейль из радости и кротости бесит. А может, я жертва мистификации? Может, просто шантажируют меня ее старшие и более хитрые подружки, сговорившись мстить сильному полу за все его пакости? Может, никакого "ребеночка" вовсе и нету?
— Ах, Ригас, мой Ригу тис! — Влада продолжала ласкать меня глазами, а я копался в ней, как отец в лежащем на операционном столе пациенте... Искал доказательств вины, будто украла она что-то. Мешки под глазами, желтоватые пятнышки на лбу... гм, и раньше было там полно веснушек. Шарил, точно в чужом шкафу, выхватывал одну за другой какие-то ненужные вещицы и отбрасывал прочь. Беременность я представлял себе в виде большого торчащего живота. Отступил на шаг, покосился на ее живот. Немножко выпирает из-под блузки. Так он всегда несколько выдавался — разве забудешь, как скользила ладонь по его нежно-округлому холму? Влада ничего не скрывала, когда я раздевал ее глазами, даже десен не прятала — уступчиво улыбалась, вздернув верхнюю губку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133