.. Не будь этой крышки, не было бы и дела Шаблинскаса.
-Да?
— Прекрасно понимаю, как мы следователи, мешаем вам, служителям Эскулапа. Врываемся в храм медицины...
— Храмы — это в кино и сказках. Слышите, как транзисторы вопят? Наши больные за жизнь цепляются... Вчера на ладан дышал, а сегодня уже транзистор крутит.
— И все-таки не станете же вы отрицать, обстановка тут у вас особая...
— Ну ладно... Перейдем к делу. Слушаю.
— Если попру напролом, вы едва ли поймете меня, уважаемый доктор! А не поймете — не допустите нынче к гражданину Шаблинскасу.
— К больному Шаблинскасу.
— Разве больной перестает быть гражданином?
— Послушайте, товарищ Лишка, успех вашего предприятия не зависит от моей гражданской совести. Шаблинскас в бессознательном состоянии! Больной Шаблинскас. — Наримантас не сомневается, что следователь считает его наивным идеалистом, да он и сам о себе думает почти так же. — Мне кажется, Шаблинскас — честный человек.
— Уважаю ваше мнение, но лучше всего свою честность может доказать сам Шаблинскас. — Лишка, или Ригас, переодетый в костюм следователя, — такие они теперь похожие! — снисходительно улыбается, не собираясь ослаблять накинутую на шею Шаблинскаса петлю. Петля эта душит и Наримантаса, он ворчит:
— Так что там за крышка?
— Вот, доктор, пожалуйста.
^ В цепких пальцах засверкал желтоватый кружочек, зайчик ударяется в стекла шкафа, отскакивает и зажигает пенсне следователя.
— Ничего не понимаю.
— Сейчас поймете! — Приятный, хорошо поставленный голос Лишки пытается успокоить его, как испуганного ребенка. — Такие крышечки очень широко применяются в быту. Огурцы, компоты, тушеные цыплята... И не только хозяйки за крышкой охотятся. — Жестяной кружочек сверкает в поднятой руке Лишки. — Без нее, шельмы, консервная промышленность остановилась бы. Салаты, супы, варенья и так далее и тому подобное:
— Ну а если короче?
— Коротко и ясно, доктор, — крышка победно вспыхивает, — в кузове грузовика Шаблинскаса обнаружены тысячи таких крышек! Рассказывать дальше?
Наримантас пожимает плечами — не мои свиньи, не мой горох! — какое ему дело до всяких расхитителей! И в душе закипает злоба на этого пижона — роется в грязном белье Шаблинскаса, а тот едва живой.
— Малый пенек воз переворачивает! Да, доктор, как ни крути, а наша крышка... — "Наша" он произносит подчеркнуто. Наримантас даже отрицательно машет рукой, пытаясь недвусмысленно отмежеваться. — Одно предприятие обеспечивает крышками несколько республик. В плановом порядке, в установленные сроки и в определенных количествах. Вы думаете, доктор, это большое предприятие? Крышки штампует автомат — сотни, тысячи, миллионы крышек. Стоит пяток автоматов — вот и все предприятие. Однако необходима еще резиновая про кладочка, чтобы крышку можно было пустить в дело. Прокладочку надо вложить в паз, а это уже работа для рук, для множества рук. Видели когда-нибудь, как она вкладывается?
— Нет, не приходилось. — Наримантасу становится неловко, словно его уличили в том, что не побывал на башне Гедимина, или на Красной площади, или не знает, что такое Тадж-Махал.
— Так вот, вкладывают эти резиновые кружочки слепые. Не удивляйтесь, скорость и точность движений. Поверьте, волнующее, дух захватывающее зрелище! За смену вырастают горы готовых крышек. Целые хребты вырастают и в цехе и на складе. Сразу не сосчитаешь. Крышечный монблан! Если есть желание, могу свозить, посмотрите.
— Шаблинскас без сознания! — Наримантас все больше раздражается, но правым себя перед этим юным златоустом почувствовать не может. Действительно, многое он в жизни проглядел — всякие крышечки, прокладочки...
— Мне поручено расследовать крупное хищение. И чем скорее, тем лучше, доктор!
— А мне — лечить больного, оберегать его покой.
— Говорят, Шаблинскас все какие-то деньги поминает. Может, и о крышках что-нибудь?
— Бредит он. Понимаете? Бредит.
— А вы бреду поверили? Честный человек, да?
— Да, честный! Не сомневаюсь.
Хочу, чтобы был честным, очень хочу. Жажду! Только вот поправится ли?..
— Ну что ж... Надеюсь, еще увидимся. — Улыбка Лишки снова вызывает в памяти Ригаса.
— Люди! Люди! Господи, да куда же вы все подевались?
По коридору разносились вопли молоденькой врачихи. Год назад еще болтались у нее за спиной две жиденькие косички, а ныне рассыпается по плечам масса темных блестящих волос. Возбужденное и почему-то заплаканное ее личико показалось Наримантасу незнакомым, только по несуществующим косичкам узнал, они и сейчас незримо мотались, как упрек мрачным бородатым старцам, выдумавшим это трудное дело — медицину.
— Успокойтесь, Бугяните! Что случилось?
— Ужас! И не спрашивайте, Моряка привезли, пьяный вдрызг.
— Так звоните в вытрезвитель.
— Таблеток наглотался! Бьется, как кабан! Не могу справиться, и ни одного мужчины... Помогите, доктор!
— Сейчас, сейчас поможем.
— Ой, скорее! Человек же!
— Ежели скандалит, не помрет.
И Шаблинскас человек, и Лишка, и Бугяните, подумалось Наримантасу, и всем я обязательно нужен, чтобы свидетельствовать или помогать; а я что, не человек? Отметил про себя: не включил в этот список Казюкенаса. И, как только он возник, карусель лиц начала бешено вращаться в мозгу.
Сквозь распахнутую дверь доносилось громкое сопение, словно в комнате кто-то боролся. В раковину била струя из крана, вода брызгала на линолеум; валялся стерилизатор, по полу разбросаны инструменты.
— Желудок промыли?
Здоровенный мужик навзничь завалился на кушетку, прикрывая локтем глаза от яркого, мешавшего ему света ламп. Судорожное дыхание и икота заставляли вздрагивать широкую грудь, обтянутую тельняшкой, бугрившуюся мощными мышцами.
— Не дается. Выбивается из рук. Ой, доктор, одному вам не справиться! Побегу, еще мужчин приведу, постерегите!
— Без паники, коллега! Пока будете бегать, он задохнется.
Присев на корточки, Наримантас осмотрел хрипящего, забрызганного хлопьями пены человека. Отвел его руку с лица. Глаза закатились, одни белки. Лицо серо-желтое, в шрамах, будто засохшая, окаменевшая земля. На груди под разодранной тельняшкой татуировка: змея, обвившая яблоню, и дугой женское имя — Констанция. В зловонной пене мелькнули красные нити.
— Кровь! Господи, что он проглотил?
— Успокойтесь. Пока идет только закуска. Помидоры.
Прицокали каблучки — появилась сестра, за ней завхоз, медлительный усатый дяденька. Общими усилиями приподняли моряка, повернули на живот, однако он, напрягая глыбы мышц, встряхнулся, захрипел и сполз с кушетки, неудобно завалясь на бок. Налитый кровью, залипший гнойными пленками глаз на мгновение сверкнул свирепым удовлетворением — всех перехитрил!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
-Да?
— Прекрасно понимаю, как мы следователи, мешаем вам, служителям Эскулапа. Врываемся в храм медицины...
— Храмы — это в кино и сказках. Слышите, как транзисторы вопят? Наши больные за жизнь цепляются... Вчера на ладан дышал, а сегодня уже транзистор крутит.
— И все-таки не станете же вы отрицать, обстановка тут у вас особая...
— Ну ладно... Перейдем к делу. Слушаю.
— Если попру напролом, вы едва ли поймете меня, уважаемый доктор! А не поймете — не допустите нынче к гражданину Шаблинскасу.
— К больному Шаблинскасу.
— Разве больной перестает быть гражданином?
— Послушайте, товарищ Лишка, успех вашего предприятия не зависит от моей гражданской совести. Шаблинскас в бессознательном состоянии! Больной Шаблинскас. — Наримантас не сомневается, что следователь считает его наивным идеалистом, да он и сам о себе думает почти так же. — Мне кажется, Шаблинскас — честный человек.
— Уважаю ваше мнение, но лучше всего свою честность может доказать сам Шаблинскас. — Лишка, или Ригас, переодетый в костюм следователя, — такие они теперь похожие! — снисходительно улыбается, не собираясь ослаблять накинутую на шею Шаблинскаса петлю. Петля эта душит и Наримантаса, он ворчит:
— Так что там за крышка?
— Вот, доктор, пожалуйста.
^ В цепких пальцах засверкал желтоватый кружочек, зайчик ударяется в стекла шкафа, отскакивает и зажигает пенсне следователя.
— Ничего не понимаю.
— Сейчас поймете! — Приятный, хорошо поставленный голос Лишки пытается успокоить его, как испуганного ребенка. — Такие крышечки очень широко применяются в быту. Огурцы, компоты, тушеные цыплята... И не только хозяйки за крышкой охотятся. — Жестяной кружочек сверкает в поднятой руке Лишки. — Без нее, шельмы, консервная промышленность остановилась бы. Салаты, супы, варенья и так далее и тому подобное:
— Ну а если короче?
— Коротко и ясно, доктор, — крышка победно вспыхивает, — в кузове грузовика Шаблинскаса обнаружены тысячи таких крышек! Рассказывать дальше?
Наримантас пожимает плечами — не мои свиньи, не мой горох! — какое ему дело до всяких расхитителей! И в душе закипает злоба на этого пижона — роется в грязном белье Шаблинскаса, а тот едва живой.
— Малый пенек воз переворачивает! Да, доктор, как ни крути, а наша крышка... — "Наша" он произносит подчеркнуто. Наримантас даже отрицательно машет рукой, пытаясь недвусмысленно отмежеваться. — Одно предприятие обеспечивает крышками несколько республик. В плановом порядке, в установленные сроки и в определенных количествах. Вы думаете, доктор, это большое предприятие? Крышки штампует автомат — сотни, тысячи, миллионы крышек. Стоит пяток автоматов — вот и все предприятие. Однако необходима еще резиновая про кладочка, чтобы крышку можно было пустить в дело. Прокладочку надо вложить в паз, а это уже работа для рук, для множества рук. Видели когда-нибудь, как она вкладывается?
— Нет, не приходилось. — Наримантасу становится неловко, словно его уличили в том, что не побывал на башне Гедимина, или на Красной площади, или не знает, что такое Тадж-Махал.
— Так вот, вкладывают эти резиновые кружочки слепые. Не удивляйтесь, скорость и точность движений. Поверьте, волнующее, дух захватывающее зрелище! За смену вырастают горы готовых крышек. Целые хребты вырастают и в цехе и на складе. Сразу не сосчитаешь. Крышечный монблан! Если есть желание, могу свозить, посмотрите.
— Шаблинскас без сознания! — Наримантас все больше раздражается, но правым себя перед этим юным златоустом почувствовать не может. Действительно, многое он в жизни проглядел — всякие крышечки, прокладочки...
— Мне поручено расследовать крупное хищение. И чем скорее, тем лучше, доктор!
— А мне — лечить больного, оберегать его покой.
— Говорят, Шаблинскас все какие-то деньги поминает. Может, и о крышках что-нибудь?
— Бредит он. Понимаете? Бредит.
— А вы бреду поверили? Честный человек, да?
— Да, честный! Не сомневаюсь.
Хочу, чтобы был честным, очень хочу. Жажду! Только вот поправится ли?..
— Ну что ж... Надеюсь, еще увидимся. — Улыбка Лишки снова вызывает в памяти Ригаса.
— Люди! Люди! Господи, да куда же вы все подевались?
По коридору разносились вопли молоденькой врачихи. Год назад еще болтались у нее за спиной две жиденькие косички, а ныне рассыпается по плечам масса темных блестящих волос. Возбужденное и почему-то заплаканное ее личико показалось Наримантасу незнакомым, только по несуществующим косичкам узнал, они и сейчас незримо мотались, как упрек мрачным бородатым старцам, выдумавшим это трудное дело — медицину.
— Успокойтесь, Бугяните! Что случилось?
— Ужас! И не спрашивайте, Моряка привезли, пьяный вдрызг.
— Так звоните в вытрезвитель.
— Таблеток наглотался! Бьется, как кабан! Не могу справиться, и ни одного мужчины... Помогите, доктор!
— Сейчас, сейчас поможем.
— Ой, скорее! Человек же!
— Ежели скандалит, не помрет.
И Шаблинскас человек, и Лишка, и Бугяните, подумалось Наримантасу, и всем я обязательно нужен, чтобы свидетельствовать или помогать; а я что, не человек? Отметил про себя: не включил в этот список Казюкенаса. И, как только он возник, карусель лиц начала бешено вращаться в мозгу.
Сквозь распахнутую дверь доносилось громкое сопение, словно в комнате кто-то боролся. В раковину била струя из крана, вода брызгала на линолеум; валялся стерилизатор, по полу разбросаны инструменты.
— Желудок промыли?
Здоровенный мужик навзничь завалился на кушетку, прикрывая локтем глаза от яркого, мешавшего ему света ламп. Судорожное дыхание и икота заставляли вздрагивать широкую грудь, обтянутую тельняшкой, бугрившуюся мощными мышцами.
— Не дается. Выбивается из рук. Ой, доктор, одному вам не справиться! Побегу, еще мужчин приведу, постерегите!
— Без паники, коллега! Пока будете бегать, он задохнется.
Присев на корточки, Наримантас осмотрел хрипящего, забрызганного хлопьями пены человека. Отвел его руку с лица. Глаза закатились, одни белки. Лицо серо-желтое, в шрамах, будто засохшая, окаменевшая земля. На груди под разодранной тельняшкой татуировка: змея, обвившая яблоню, и дугой женское имя — Констанция. В зловонной пене мелькнули красные нити.
— Кровь! Господи, что он проглотил?
— Успокойтесь. Пока идет только закуска. Помидоры.
Прицокали каблучки — появилась сестра, за ней завхоз, медлительный усатый дяденька. Общими усилиями приподняли моряка, повернули на живот, однако он, напрягая глыбы мышц, встряхнулся, захрипел и сполз с кушетки, неудобно завалясь на бок. Налитый кровью, залипший гнойными пленками глаз на мгновение сверкнул свирепым удовлетворением — всех перехитрил!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133