– Репутация и безупречность Нобелевской премии для меня священны.
– Священны, так-так, – сказал Тунель, вздохнул, откинулся назад, подперев подбородок сложенными, как для молитвы, ладонями, и молча застыл так на некоторое время.
– Я надеюсь, вы мне верите, – сказал наконец Ганс-Улоф, когда молчание стало уже нестерпимым.
Тунель задумчиво кивнул.
– Знаете, – начал он странно неделовым, досужим тоном, – ведь до меня доходит всё, что говорят люди. Не ускользнуло от меня и то, что многие говорят о Софии Эрнандес Круз пренебрежительно. Потому что она женщина. К тому же испанка – представить себе нельзя, чтобы испанка смогла провести значительную работу в области нейрофизиологии, не так ли? Не говоря уже об этой не относящейся к делу моральной дискуссии. Такова уж предвзятость наших уважаемых коллег. – Он рассеянно смотрел перед собой и несколько раз задумчиво кивнул. – Ну да, вполне возможно, и мои собственные предубеждения были бы ничем не лучше. Но я однажды встречался с Софией Эрнандес Круз. Это было, когда она ещё работала в университете Аликанте, за два года до того, как разразился весь этот цирк в прессе и она переехала в Базель. Это было уже довольно давно. Она тогда исследовала действия наркотиков, и хотя по сегодняшним представлениям это был вполне закономерный этап её работы, я припоминаю, что я находил это исключительно необычным. Ибо она одна из самых живых личностей, каких мне приходилось встречать. И, сверх того, одна из умнейших.
Ганс-Улоф неудобно сполз на край своего стула.
– В её квалификации я никогда не сомневался. Как я уже сказал, я собирался голосовать именно за нее.
– Согласились бы вы со мной, что профессор Эрнандес Круз вообще не нуждается в нечестных способах воздействия?
– Абсолютно.
– Не правда ли? Её выдвинули в этом году впервые. В среднем кандидат выдвигается восемь раз, прежде чем получает премию. И она ещё молода, сколько ей? Пятьдесят пять? Пятьдесят шесть? На этот раз она, может, не получит премию, но когда-нибудь получит точно. – Тунель слегка наклонился вперёд. – К тому же: посмотрите на тему её работы. Она невероятно продвинула наши представления о взаимодействии гормонов и нервной системы. Она показала, как связаны друг с другом дух и тело. То, что газеты так цветисто называют «экспериментом из Аликанте», через десять лет бесспорно войдёт в учебники для старших классов. Но – это не имеет ничего общего с экономической выгодой, которую кто-нибудь мог бы извлечь из самого присуждения ей премии. Это же не изобретение нового медикамента, нового метода лечения… Ничего такого…
Ганс-Улоф кивнул.
– Верно.
Тунель посмотрел на него и поднял свои кустистые седые брови.
– Тогда я вас спрашиваю: кому понадобилось предпринимать такую дурацкую акцию?
Ганс-Улоф вздрогнул от такого поворота разговора, поскольку он, казалось, вёл к тому, что Ингмар Тунель не верит его истории. Он действительно ничем не мог её подтвердить. Она и самому ему, как он впоследствии признался, казалась нереальной.
– Этого я не знаю, – сказал он. – Я только думаю, что мы должны на это отреагировать. В крайнем случае, примерно наказать, чтобы другим неповадно было.
– Путём дисквалификации Софии Эрнандес Круз?
– Хотя бы. Как мне ни жаль.
Ингмар Тунель скрестил руки и насмешливо смотрел на него:
– А вам не приходит в голову, что именно эту цель и преследовал ваш незнакомец – или те, кто стоит за ним, если таковые есть?
Такое Гансу-Улофу действительно не пришло в голову. Хотя лежало на поверхности. И если начать думать в этом направлении, открываются перспективы, буквально захватывающие дух. Перспективы, больше похожие на пропасти.
Он поневоле вспомнил так называемый шорт-лист, список кандидатов, из которых Нобелевское собрание будет выбирать в первую очередь. Как обычно, там было и в этом году пять имён. Строго конфиденциальные досье на каждого были уже розданы всем, имеющим право голоса. Это не значило, что кто-то из собрания не мог встать и высказаться за другого номинанта – и такое действительно уже не раз случалось, – но, как правило, рекомендации комитета предопределяли выбор.
Первым именем шорт-листа и, тем самым, фаворитом этого года был один биохимик, который сделал важные открытия в области маленьких молекул рибонуклеиновой кислоты – РНК. Его звали Марио Галло.
Итальянец.
Катастрофа с самолётом. Милан. Тоже Италия. Есть ли какая-то связь? Ганс-Улоф почувствовал стеснение в груди и сказал себе, что лучше прекратить думать о таких вещах.
– Что вы станете делать? – спросил он.
Ингмар Тунель погладил себе воображаемую бороду.
– Ничего, – холодно сказал он. – Мы проигнорируем этот случай. Проделана годовая работа, и послезавтра мы приступим к голосованию, чтобы наградить премией достойнейшего, не принимая во внимание, швед это или иностранец, мужчина или женщина, именно так, как завещал Альфред Нобель. – Он положил ладони на стол жестом, в котором было что-то завершающее. – И без оглядки на то, пытался кто-нибудь оказать на нас влияние или нет.
Глава 6
После разговора с председателем Нобелевского комитета Ганс-Улоф вернулся в свой кабинет, но был не в состоянии сосредоточиться или как ни в чём не бывало продолжить свою работу. Его взгляд то и дело обращался к окну, и когда он увидел, что в кабинете Боссе Нордина зажёгся свет, он тут же вскочил, сорвал с крючка своё пальто и бросился наружу.
– Силы небесные, – воскликнул Боссе, когда Ганс-Улоф без стука ворвался в его кабинет. – Что это с тобой?
– Кто был тот человек к церкви? – спросил Ганс-Улоф, не отдышавшись после трёх этажей вниз и трёх этажей вверх.
– Какой человек?
– Который разговаривал с тобой в церкви.
Боссе, выпучив глаза, пожал плечами.
– Понятия не имею.
– Я видел, как ты ему показал на меня.
– Да. Он про тебя спросил.
– Про меня? И для чего?
– Понятия не имею. Он спросил меня, знаю ли я профессора Ганса-Улофа Андерсона. Я сказал, да, вон он сидит. И показал на тебя. – На свежем и гладком лбу Боссе обозначились первые морщинки недовольства. – Может, ты будешь так любезен объяснить мне, что случилось?
– Этот человек пытался дать мне взятку, – сказал Ганс-Улоф и рухнул на стул для посетителей.
– Дать тебе взятку?
– Три миллиона крон, если послезавтра я проголосую за Софию Эрнандес Круз.
– Не может быть.
– Деньги были уже при нём. Полный чемоданчик.
– Чёрт! – Боссе рывком поднялся, отпихнул ногой своё кресло так, что оно ударилось о корыто для растений-гидрокультур, подошёл к окну и выглянул наружу, как будто мог обнаружить внизу на пешеходной дорожке коварно затаившегося преследователя. – И что ты сделал?
Ганс-Улоф вздохнул.
– Что я мог сделать? Сказал ему, чтобы убирался к чёрту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
– Священны, так-так, – сказал Тунель, вздохнул, откинулся назад, подперев подбородок сложенными, как для молитвы, ладонями, и молча застыл так на некоторое время.
– Я надеюсь, вы мне верите, – сказал наконец Ганс-Улоф, когда молчание стало уже нестерпимым.
Тунель задумчиво кивнул.
– Знаете, – начал он странно неделовым, досужим тоном, – ведь до меня доходит всё, что говорят люди. Не ускользнуло от меня и то, что многие говорят о Софии Эрнандес Круз пренебрежительно. Потому что она женщина. К тому же испанка – представить себе нельзя, чтобы испанка смогла провести значительную работу в области нейрофизиологии, не так ли? Не говоря уже об этой не относящейся к делу моральной дискуссии. Такова уж предвзятость наших уважаемых коллег. – Он рассеянно смотрел перед собой и несколько раз задумчиво кивнул. – Ну да, вполне возможно, и мои собственные предубеждения были бы ничем не лучше. Но я однажды встречался с Софией Эрнандес Круз. Это было, когда она ещё работала в университете Аликанте, за два года до того, как разразился весь этот цирк в прессе и она переехала в Базель. Это было уже довольно давно. Она тогда исследовала действия наркотиков, и хотя по сегодняшним представлениям это был вполне закономерный этап её работы, я припоминаю, что я находил это исключительно необычным. Ибо она одна из самых живых личностей, каких мне приходилось встречать. И, сверх того, одна из умнейших.
Ганс-Улоф неудобно сполз на край своего стула.
– В её квалификации я никогда не сомневался. Как я уже сказал, я собирался голосовать именно за нее.
– Согласились бы вы со мной, что профессор Эрнандес Круз вообще не нуждается в нечестных способах воздействия?
– Абсолютно.
– Не правда ли? Её выдвинули в этом году впервые. В среднем кандидат выдвигается восемь раз, прежде чем получает премию. И она ещё молода, сколько ей? Пятьдесят пять? Пятьдесят шесть? На этот раз она, может, не получит премию, но когда-нибудь получит точно. – Тунель слегка наклонился вперёд. – К тому же: посмотрите на тему её работы. Она невероятно продвинула наши представления о взаимодействии гормонов и нервной системы. Она показала, как связаны друг с другом дух и тело. То, что газеты так цветисто называют «экспериментом из Аликанте», через десять лет бесспорно войдёт в учебники для старших классов. Но – это не имеет ничего общего с экономической выгодой, которую кто-нибудь мог бы извлечь из самого присуждения ей премии. Это же не изобретение нового медикамента, нового метода лечения… Ничего такого…
Ганс-Улоф кивнул.
– Верно.
Тунель посмотрел на него и поднял свои кустистые седые брови.
– Тогда я вас спрашиваю: кому понадобилось предпринимать такую дурацкую акцию?
Ганс-Улоф вздрогнул от такого поворота разговора, поскольку он, казалось, вёл к тому, что Ингмар Тунель не верит его истории. Он действительно ничем не мог её подтвердить. Она и самому ему, как он впоследствии признался, казалась нереальной.
– Этого я не знаю, – сказал он. – Я только думаю, что мы должны на это отреагировать. В крайнем случае, примерно наказать, чтобы другим неповадно было.
– Путём дисквалификации Софии Эрнандес Круз?
– Хотя бы. Как мне ни жаль.
Ингмар Тунель скрестил руки и насмешливо смотрел на него:
– А вам не приходит в голову, что именно эту цель и преследовал ваш незнакомец – или те, кто стоит за ним, если таковые есть?
Такое Гансу-Улофу действительно не пришло в голову. Хотя лежало на поверхности. И если начать думать в этом направлении, открываются перспективы, буквально захватывающие дух. Перспективы, больше похожие на пропасти.
Он поневоле вспомнил так называемый шорт-лист, список кандидатов, из которых Нобелевское собрание будет выбирать в первую очередь. Как обычно, там было и в этом году пять имён. Строго конфиденциальные досье на каждого были уже розданы всем, имеющим право голоса. Это не значило, что кто-то из собрания не мог встать и высказаться за другого номинанта – и такое действительно уже не раз случалось, – но, как правило, рекомендации комитета предопределяли выбор.
Первым именем шорт-листа и, тем самым, фаворитом этого года был один биохимик, который сделал важные открытия в области маленьких молекул рибонуклеиновой кислоты – РНК. Его звали Марио Галло.
Итальянец.
Катастрофа с самолётом. Милан. Тоже Италия. Есть ли какая-то связь? Ганс-Улоф почувствовал стеснение в груди и сказал себе, что лучше прекратить думать о таких вещах.
– Что вы станете делать? – спросил он.
Ингмар Тунель погладил себе воображаемую бороду.
– Ничего, – холодно сказал он. – Мы проигнорируем этот случай. Проделана годовая работа, и послезавтра мы приступим к голосованию, чтобы наградить премией достойнейшего, не принимая во внимание, швед это или иностранец, мужчина или женщина, именно так, как завещал Альфред Нобель. – Он положил ладони на стол жестом, в котором было что-то завершающее. – И без оглядки на то, пытался кто-нибудь оказать на нас влияние или нет.
Глава 6
После разговора с председателем Нобелевского комитета Ганс-Улоф вернулся в свой кабинет, но был не в состоянии сосредоточиться или как ни в чём не бывало продолжить свою работу. Его взгляд то и дело обращался к окну, и когда он увидел, что в кабинете Боссе Нордина зажёгся свет, он тут же вскочил, сорвал с крючка своё пальто и бросился наружу.
– Силы небесные, – воскликнул Боссе, когда Ганс-Улоф без стука ворвался в его кабинет. – Что это с тобой?
– Кто был тот человек к церкви? – спросил Ганс-Улоф, не отдышавшись после трёх этажей вниз и трёх этажей вверх.
– Какой человек?
– Который разговаривал с тобой в церкви.
Боссе, выпучив глаза, пожал плечами.
– Понятия не имею.
– Я видел, как ты ему показал на меня.
– Да. Он про тебя спросил.
– Про меня? И для чего?
– Понятия не имею. Он спросил меня, знаю ли я профессора Ганса-Улофа Андерсона. Я сказал, да, вон он сидит. И показал на тебя. – На свежем и гладком лбу Боссе обозначились первые морщинки недовольства. – Может, ты будешь так любезен объяснить мне, что случилось?
– Этот человек пытался дать мне взятку, – сказал Ганс-Улоф и рухнул на стул для посетителей.
– Дать тебе взятку?
– Три миллиона крон, если послезавтра я проголосую за Софию Эрнандес Круз.
– Не может быть.
– Деньги были уже при нём. Полный чемоданчик.
– Чёрт! – Боссе рывком поднялся, отпихнул ногой своё кресло так, что оно ударилось о корыто для растений-гидрокультур, подошёл к окну и выглянул наружу, как будто мог обнаружить внизу на пешеходной дорожке коварно затаившегося преследователя. – И что ты сделал?
Ганс-Улоф вздохнул.
– Что я мог сделать? Сказал ему, чтобы убирался к чёрту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126