Весь день почти ничего не ел.
— Выпьем шампанского?
— Может, не будем, а? Неприятно мне это вино. Ничего я не хочу, разве что яичницу и чай.
— Хорошо. Яичницу на двоих. Чайник. Кофейник. И бокал шампанского.
— Очень хорошо, сэр, — сказал официант. — Минут через двадцать, сэр?
Агнесса распаковала вещи, повесила одежду в платяной шкаф, а все остальное разложила по ящикам, подошла к окну и посмотрела на полуночную жизнь Геральд-сквер. Больше заняться было нечем, а ужин еще не принесли. Она сняла жакет и осталась только в блузке и юбке.
— Ну скажи что-нибудь, — попросила она мужа.
— Что бы ты хотела от меня услышать?
— Обычно мы с тобой болтаем — не остановишь.
— Обычно — да, но сейчас другая обстановка.
— Поэтому я и хочу, чтобы ты поговорил со мной.
— Она ведь и на меня действует, Агнесса. Обстановка-то.
— Ах, да. Об этом я не подумала. Не ставила себя на твое место. Эгоистично с моей стороны. Но я рада, что и ты волнуешься. Кое-что матери объясняют дочерям, но мне не приходилось слышать, чтобы они учили, как поддерживать разговор в первую брачную ночь.
— Для разговоров у нас еще будет достаточно времени.
— Все равно мне хочется поговорить. Хоть пять минут.
— Ты уже говоришь. Продолжай.
— Но ты мне не помогаешь. А вот и ужин.
Тактичный официант принес не один, а два бокала шампанского. Когда он вышел, Джордж Локвуд поднял свой бокал.
— За тебя, Агнесса. Надеюсь, ты будешь счастлива.
— Конечно, буду, Джордж. Что-то свело же нас с тобой. Что именно, я не совсем понимаю, но оно есть. — Они чокнулись, отпили из бокалов и сели — впервые в их супружеской жизни — за общий стол.
— Не так уж я и голодна, как думала, — вдруг сказала Агнесса. Она встала и ушла в спальню, закрыв за собой дверь.
Минут через пятнадцать — двадцать он тоже встал и открыл дверь. В спальне было темно, Агнесса лежала в постели.
— Ты не спишь? — спросил он.
— Господи, он еще спрашивает. Разве можно заснуть в таком состоянии?
Он разделся и лег рядом с ней на кровать. Агнесса лежала совершенно нагая. Он целый год не прикасался к женскому телу и теперь с жадным нетерпением принялся гладить ее, и она обняла его за шею. Щекой он ощутил ее неподатливую, почти мальчишескую грудь. А он так долго жаждал женщины! Когда он овладел ею, она вся отдалась своей страсти, испытывая наслаждение и боль одновременно. Потом он обмяк, а она долго не могла понять, что уже все. За это время они не проронили ни звука. Она заговорила первой:
— Ты научишь меня, да?
— Да, — ответил он, хотя знал, что вряд ли сможет научить ее быть такой, как Лали Фенстермахер.
Когда умер Том Уинн — это случилось через год после замужества Агнессы Локвуд и через пять месяцев после ее первого выкидыша, — она унаследовала сто тысяч долларов, которыми могла распорядиться в любое время, и пятьдесят тысяч — на воспитание детей, если они у нее будут; если же в течение десяти лет у нее не сохранится ни одного ребенка, то и эти пятьдесят тысяч станут ее собственностью. Деньги небольшие по сравнению с личным состоянием Джорджа и с тем, что сулило ему наследство от отца, но все же это был ее собственный капитал. Деньги на детей лежали в одном из банков Уилкс-Барре, в семидесяти милях от Шведской Гавани, а сто тысяч долларов были вложены в акции и другие ценные бумаги угольной компании Уиннов. Обратить их в деньги она могла, лишь предложив их сначала той же угольной компании.
— А хорошо чувствовать себя независимой, правда? — спросил Джордж.
— О да, — согласилась Агнесса. — Теперь мне не надо постоянно просить у тебя денег.
— Не замечал, чтобы ты просила их у меня «постоянно.
— Всякий раз, когда нужны деньги.
— Разве я отказывал тебе когда-нибудь? Или не доверял?
— Нет, ты очень щедр. Но я всегда должна была просить. Ну а теперь у меня есть немного своих, так что если я куплю тебе что-нибудь, то уже не за твой счет. Все-таки приятно сознавать, Джордж, что и сама можешь кому-то что-то дать.
— Да. Но со временем это становится несколько утомительным — все давать и давать. Сама убедишься.
— Ну что ж, отныне ты будешь не только давать, но и получать.
— Можешь поверить, что мне это будет в новинку.
— Что касается меня, то я никогда не могла давать столько, сколько хотела.
— Ты же никогда не жила в бедности, Агнесса.
— В бедности — нет, но денег нам всегда не хватало. За квартиру мы не платили и товары брали оптом в магазине компании. По железной дороге ездили бесплатно. Но у отца всегда было мало наличных денег, а маминым родным приходилось беречь каждое пенни.
— Зато теперь твой отец обеспечен. Как он намерен распорядиться своими ста тысячами долларов?
— Сначала свозит маму в Египет. Потом сядет писать книгу.
— О Египте?
— О нет. Нечто вроде истории семейства Уиннов в Соединенных Штатах, но главным образом о Томе Уинне. Он там расскажет о реках и лесах, по которым любит бродить. Он никогда не собирался сидеть взаперти в конторе.
— Не знаю, найдутся ли желающие купить книгу о Томе Уинне и о лесах. О своем деде я бы почитал книгу, а о Томе Уинне — нет. Если, конечно, твой отец не предполагает раскрыть какие-нибудь семейные тайны. Но, зная его, я этого не допускаю.
— Ты всегда почему-то считал, что дядя Том скрывает какие-то преступные тайны.
— Я убежден, что любой человек, у которого больше пяти тысяч долларов, скрывает преступные тайны.
— А на семью Локвудов это распространяется?
— Еще бы. В первую очередь.
— Но ты же честный человек. И твой отец — тоже.
— Пока не доказано обратное.
— Джордж, почему ты всегда становишься в позу этакого полумошенника?
— Это не поза, Агнесса.
— Мне кажется, ты хочешь быть таким, как твой, отец.
— Уж не считаешь ли ты моего отца мошенником или полумошенником?
— Он гораздо больше похож на мошенника, чем ты. Несмотря на свой возраст и на то, что он мой свекор, он иногда смотрит на меня так, что мне кажется, будто он меня раздевает.
— А когда я на тебя смотрю, тебе этого не кажется?
— Ты — другое дело. Стоит тебе лишь попросить… Да и просить не надо. Мы с тобой муж и жена, и, значит, между нами существуют эти отношения. Определенные отношения. А твой отец мне свекор, и подобные мысли ему не к лицу.
— Не повесишь же ты человека за его мысли.
— За мысли — нет.
— Ты сказала это таким тоном… Разве было что-нибудь, кроме мыслей?
— Со мной не было.
— А тогда с кем еще? С кем-нибудь конкретным?
— Возможно, это было только раз.
— Да неужели? Что же именно?
— То, что я видела. В прошлую пятницу. Он сидел в летнем доме, в своей качалке, а рядом с ним — дама, в она гладила его.
— Что за дама?
— Я ее не знаю. Прежде ни разу не встречала.
— Ну и ну! Прямо так — сидела и гладила? А ты где была?
— Стояла в оконной нише. На втором этаже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
— Выпьем шампанского?
— Может, не будем, а? Неприятно мне это вино. Ничего я не хочу, разве что яичницу и чай.
— Хорошо. Яичницу на двоих. Чайник. Кофейник. И бокал шампанского.
— Очень хорошо, сэр, — сказал официант. — Минут через двадцать, сэр?
Агнесса распаковала вещи, повесила одежду в платяной шкаф, а все остальное разложила по ящикам, подошла к окну и посмотрела на полуночную жизнь Геральд-сквер. Больше заняться было нечем, а ужин еще не принесли. Она сняла жакет и осталась только в блузке и юбке.
— Ну скажи что-нибудь, — попросила она мужа.
— Что бы ты хотела от меня услышать?
— Обычно мы с тобой болтаем — не остановишь.
— Обычно — да, но сейчас другая обстановка.
— Поэтому я и хочу, чтобы ты поговорил со мной.
— Она ведь и на меня действует, Агнесса. Обстановка-то.
— Ах, да. Об этом я не подумала. Не ставила себя на твое место. Эгоистично с моей стороны. Но я рада, что и ты волнуешься. Кое-что матери объясняют дочерям, но мне не приходилось слышать, чтобы они учили, как поддерживать разговор в первую брачную ночь.
— Для разговоров у нас еще будет достаточно времени.
— Все равно мне хочется поговорить. Хоть пять минут.
— Ты уже говоришь. Продолжай.
— Но ты мне не помогаешь. А вот и ужин.
Тактичный официант принес не один, а два бокала шампанского. Когда он вышел, Джордж Локвуд поднял свой бокал.
— За тебя, Агнесса. Надеюсь, ты будешь счастлива.
— Конечно, буду, Джордж. Что-то свело же нас с тобой. Что именно, я не совсем понимаю, но оно есть. — Они чокнулись, отпили из бокалов и сели — впервые в их супружеской жизни — за общий стол.
— Не так уж я и голодна, как думала, — вдруг сказала Агнесса. Она встала и ушла в спальню, закрыв за собой дверь.
Минут через пятнадцать — двадцать он тоже встал и открыл дверь. В спальне было темно, Агнесса лежала в постели.
— Ты не спишь? — спросил он.
— Господи, он еще спрашивает. Разве можно заснуть в таком состоянии?
Он разделся и лег рядом с ней на кровать. Агнесса лежала совершенно нагая. Он целый год не прикасался к женскому телу и теперь с жадным нетерпением принялся гладить ее, и она обняла его за шею. Щекой он ощутил ее неподатливую, почти мальчишескую грудь. А он так долго жаждал женщины! Когда он овладел ею, она вся отдалась своей страсти, испытывая наслаждение и боль одновременно. Потом он обмяк, а она долго не могла понять, что уже все. За это время они не проронили ни звука. Она заговорила первой:
— Ты научишь меня, да?
— Да, — ответил он, хотя знал, что вряд ли сможет научить ее быть такой, как Лали Фенстермахер.
Когда умер Том Уинн — это случилось через год после замужества Агнессы Локвуд и через пять месяцев после ее первого выкидыша, — она унаследовала сто тысяч долларов, которыми могла распорядиться в любое время, и пятьдесят тысяч — на воспитание детей, если они у нее будут; если же в течение десяти лет у нее не сохранится ни одного ребенка, то и эти пятьдесят тысяч станут ее собственностью. Деньги небольшие по сравнению с личным состоянием Джорджа и с тем, что сулило ему наследство от отца, но все же это был ее собственный капитал. Деньги на детей лежали в одном из банков Уилкс-Барре, в семидесяти милях от Шведской Гавани, а сто тысяч долларов были вложены в акции и другие ценные бумаги угольной компании Уиннов. Обратить их в деньги она могла, лишь предложив их сначала той же угольной компании.
— А хорошо чувствовать себя независимой, правда? — спросил Джордж.
— О да, — согласилась Агнесса. — Теперь мне не надо постоянно просить у тебя денег.
— Не замечал, чтобы ты просила их у меня «постоянно.
— Всякий раз, когда нужны деньги.
— Разве я отказывал тебе когда-нибудь? Или не доверял?
— Нет, ты очень щедр. Но я всегда должна была просить. Ну а теперь у меня есть немного своих, так что если я куплю тебе что-нибудь, то уже не за твой счет. Все-таки приятно сознавать, Джордж, что и сама можешь кому-то что-то дать.
— Да. Но со временем это становится несколько утомительным — все давать и давать. Сама убедишься.
— Ну что ж, отныне ты будешь не только давать, но и получать.
— Можешь поверить, что мне это будет в новинку.
— Что касается меня, то я никогда не могла давать столько, сколько хотела.
— Ты же никогда не жила в бедности, Агнесса.
— В бедности — нет, но денег нам всегда не хватало. За квартиру мы не платили и товары брали оптом в магазине компании. По железной дороге ездили бесплатно. Но у отца всегда было мало наличных денег, а маминым родным приходилось беречь каждое пенни.
— Зато теперь твой отец обеспечен. Как он намерен распорядиться своими ста тысячами долларов?
— Сначала свозит маму в Египет. Потом сядет писать книгу.
— О Египте?
— О нет. Нечто вроде истории семейства Уиннов в Соединенных Штатах, но главным образом о Томе Уинне. Он там расскажет о реках и лесах, по которым любит бродить. Он никогда не собирался сидеть взаперти в конторе.
— Не знаю, найдутся ли желающие купить книгу о Томе Уинне и о лесах. О своем деде я бы почитал книгу, а о Томе Уинне — нет. Если, конечно, твой отец не предполагает раскрыть какие-нибудь семейные тайны. Но, зная его, я этого не допускаю.
— Ты всегда почему-то считал, что дядя Том скрывает какие-то преступные тайны.
— Я убежден, что любой человек, у которого больше пяти тысяч долларов, скрывает преступные тайны.
— А на семью Локвудов это распространяется?
— Еще бы. В первую очередь.
— Но ты же честный человек. И твой отец — тоже.
— Пока не доказано обратное.
— Джордж, почему ты всегда становишься в позу этакого полумошенника?
— Это не поза, Агнесса.
— Мне кажется, ты хочешь быть таким, как твой, отец.
— Уж не считаешь ли ты моего отца мошенником или полумошенником?
— Он гораздо больше похож на мошенника, чем ты. Несмотря на свой возраст и на то, что он мой свекор, он иногда смотрит на меня так, что мне кажется, будто он меня раздевает.
— А когда я на тебя смотрю, тебе этого не кажется?
— Ты — другое дело. Стоит тебе лишь попросить… Да и просить не надо. Мы с тобой муж и жена, и, значит, между нами существуют эти отношения. Определенные отношения. А твой отец мне свекор, и подобные мысли ему не к лицу.
— Не повесишь же ты человека за его мысли.
— За мысли — нет.
— Ты сказала это таким тоном… Разве было что-нибудь, кроме мыслей?
— Со мной не было.
— А тогда с кем еще? С кем-нибудь конкретным?
— Возможно, это было только раз.
— Да неужели? Что же именно?
— То, что я видела. В прошлую пятницу. Он сидел в летнем доме, в своей качалке, а рядом с ним — дама, в она гладила его.
— Что за дама?
— Я ее не знаю. Прежде ни разу не встречала.
— Ну и ну! Прямо так — сидела и гладила? А ты где была?
— Стояла в оконной нише. На втором этаже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140