он многим помог выйти в люди.
— Ты считаешь, что я был слишком суров? — спросил Джордж.
— Тогда считал, теперь — уже нет.
— Что заставило тебя думать иначе?
— Что? По-моему, расстояние. И то, что я нашел подходящую девушку и женился на ней. Создал собственный дом. И добился финансового успеха.
— И к тому же, ты ни от кого не зависел, — сказал Джордж.
— Да. Когда я узнал о смерти мамы, я понял, что оказался совсем один. Конечно, была еще Эрнестина. Но сестра — это всего лишь сестра, что еще она может значить для мужчины.
— А отец?
— Видишь ли, я теперь сам отец двух детей и задаю себе тот же вопрос. Возможно, я не менее суров, чем ты, но моя суровость — иного рода. Вспоминая наши тогдашние отношения, я вижу, что у тебя были планы насчет меня, но они вовсе не обязательно были моими планами.
— Тогда у тебя не было своих планов. Собственно, ты уже был на пути к тому, кем я хотел тебя сделать.
— Верно. Я это знаю. Но, может быть, поэтому я и сжульничал. В сущности, мне не хотелось быть точной копией тебя или дедушки Локвуда. Шесть лет я проучился в школе святого Варфоломея и почти четыре — в Принстоне и начал понимать, что все это — ерунда. Кто мы, собственно, такие? Твой дед был убийцей, а кем был отец деда, никто не знает. Отец мамы ничего особенного собой не представлял, а что касается нашей рихтервиллской ветви, то не исключено, что где-нибудь в горах живут еще наши двоюродные братья и совокупляются с родными сестрами. Нет. Я никогда не считал, что мы так уж элегантны, черт меня дери.
— Слово «элегантный» употребляет только прислуга. Так же, как слово «шикарный», — сказал Джордж Локвуд. — Я заметил, что ты и во время завтрака употребил это слово. Тебе, по-моему, ни разу не пришло в голову, что есть что-то стоящее в том, к чему стремился мой отец, к чему стремлюсь я и к чему, как я надеялся, будешь стремиться ты и твои дети.
— К чему?
— К тому, чтобы превратить род, начавшийся с убийцы, в нечто значимое. А ты сноб. Ты, очевидно, сравнивал нас со старинными семействами Англии, получающими титулы и все прочее по наследству и уходящими своими корнями в трех-четырехвековую историю. Но ты не знаешь, сколько в этих семьях убийц, насильников и воров. Или с американскими аристократами, которые привозили из Африки чернокожих и продавали их в рабство. Не одно такое семейство нажило в прошлом веке огромное состояние, а потом жертвовало крупные суммы Принстонскому и Гарвардскому университетам. Но это были грязные деньги.
— Верно, но как раз этими людьми ты, должно быть, и восхищаешься.
— Нет, не этими. Я хотел, чтобы мы были лучше них.
— Ну, ладно. Я буду лучше. Но это начнется с меня, а не с тебя, не с твоего отца и не с твоего деда.
— Что ты в этом понимаешь, невежда? Ты, может быть, думаешь, что тебя в капусте нашли? В жилах у тебя, как и у всех, течет отцовская кровь. В этом нет ни малейшего сомнения. Ты даже лицом похож на своего прадеда, который, кстати, был убийцей.
— Что ж, в его жилах кровь действительно текла. Это я скажу за него. И уж лучше быть похожим на прадеда, чем на тех, кто появился на свет потом.
— Ты имеешь в виду меня?
— Ну, раз уж мы так откровенны друг с другом, то… да, тебя, — ответил Бинг.
— Немного отклонюсь от темы. Что заставило тебя сюда приехать? Ты так сильно любил своего дядю Пена?
— Да, любил. Но ты прав. Были и другие причины. Мне хотелось взглянуть — единственный и последний раз на могилу матери. Кроме того, меня интересовал этот дом.
— Ты сказал, что ездил в наш старый дом.
— Да. На похороны я все равно не успевал, так что заехал взглянуть на старый дом. Я думал, его превратили в больницу. А там обувная фабрика!
— Я продал его обувной фирме, а деньги пошли на больницу. Строительство больницы еще не начато, и, если ты так уж щедр, они, я уверен, рады будут принять твое пожертвование.
— Извини, но этого не произойдет: я уже порвал все связи с Шведской Гаванью, — ответил Бинг.
— Тогда что же привело тебя к нам? Захотелось посмотреть на этот дом. Зачем?
— Ну, разумеется, я знал о нем со слов Эрнестины, но мне хотелось посмотреть своими глазами.
— Если ты скажешь, что он тебе понравился, то я сочту свой замысел неудавшимся.
— Он вполне в твоем вкусе. Твоя жена, кажется, неплохая женщина. Видимо, она принимала участие в строительстве.
— Критикуй, критикуй. Она не имела к строительству никакого отношения. Занималась лишь меблировкой. Все остальное — мое.
— Я был почти уверен в этом, — сказал Бинг. — Не хватает только рва с водой и porte coleice.
— А ты знаешь, что значит porte coleice?
— Мост, который перекидывают через ров. Да?
— Нет. Вернешься домой — посмотри в словаре. Может, когда-нибудь сам захочешь соорудить. Но ров с водой — неплохая идея. Насколько я понимаю, тебя беспокоят гремучие змеи, и ты каждый день ходишь их убивать. Надеюсь, твою жену это не пугает, особенно в свете того, что случилось с твоим дядей.
— Что за чертовщина, — поморщился Бинг.
— Я лишь хочу напомнить тебе, сын, что, несмотря на переезд в Калифорнию, кровь у тебя все та же. У тебя прекрасный, здоровый загар, но внутри ты не переменился.
— Об этом мы говорили с женой. Она не боится.
— За дядю Пена тоже никто не боялся.
— Что ты хочешь этим сказать, черт побери?
— То, что уже сказал. Ты все тот же. Жизнь, которую я для тебя избрал, ты называешь ерундой. А какой автомобиль ты себе купил? «Роллс-ройс». Мог бы обойтись «фордом» или «доджем», но купил «роллс-ройс». И оправдание придумал. У меня вот «линкольн», «пирс» и «паккард». И «форд» есть. Мог бы и «роллс-ройс» купить, чтобы подчеркнуть свою исключительность, но он мне не нужен. А уж если купил бы, то не стал бы придумывать оправданий. Что бы я ни сделал, я никогда ни перед кем не оправдываюсь.
— Это верно. Даже когда и следовало бы оправдаться, — сказал Бинг. — Ну что ж, отец. Жизнь, которую ты избрал, не так плоха, как я думал, но и не очень хороша. Извини, я хочу съездить на кладбище.
— Могила твоей матери — через две могилы от того места, где похоронен дядя Пен, — сказал Джордж. — Я думаю, ты еще застанешь там народ. — Из нашего разговора следует, что ты не желаешь, чтобы я продолжал сохранять за тобой место на кладбище.
— Нет, благодарю. Я даже удивлен, что ты мне выделил какое-то место.
— Не то чтобы выделил. Я только не отдавал его никому.
— В котором часу обед? Я могу немного задержаться.
— Обычно — в семь. Проверь у своей мачехи. Вот этот телефон соединит тебя с ее гостиной. Нажми кнопку с надписью «Г-2». Гостиная второго этажа.
— Я вернусь раньше, — сказал Бинг. — Не так уж много мне там смотреть.
Дамы тоже отправились на прогулку. Они сделали большой круг по часовой стрелке, показали Дороти Джеймс поля и фермы, леса, угольные копи, окружной центр Гиббсвилл и вернулись к дому Локвудов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
— Ты считаешь, что я был слишком суров? — спросил Джордж.
— Тогда считал, теперь — уже нет.
— Что заставило тебя думать иначе?
— Что? По-моему, расстояние. И то, что я нашел подходящую девушку и женился на ней. Создал собственный дом. И добился финансового успеха.
— И к тому же, ты ни от кого не зависел, — сказал Джордж.
— Да. Когда я узнал о смерти мамы, я понял, что оказался совсем один. Конечно, была еще Эрнестина. Но сестра — это всего лишь сестра, что еще она может значить для мужчины.
— А отец?
— Видишь ли, я теперь сам отец двух детей и задаю себе тот же вопрос. Возможно, я не менее суров, чем ты, но моя суровость — иного рода. Вспоминая наши тогдашние отношения, я вижу, что у тебя были планы насчет меня, но они вовсе не обязательно были моими планами.
— Тогда у тебя не было своих планов. Собственно, ты уже был на пути к тому, кем я хотел тебя сделать.
— Верно. Я это знаю. Но, может быть, поэтому я и сжульничал. В сущности, мне не хотелось быть точной копией тебя или дедушки Локвуда. Шесть лет я проучился в школе святого Варфоломея и почти четыре — в Принстоне и начал понимать, что все это — ерунда. Кто мы, собственно, такие? Твой дед был убийцей, а кем был отец деда, никто не знает. Отец мамы ничего особенного собой не представлял, а что касается нашей рихтервиллской ветви, то не исключено, что где-нибудь в горах живут еще наши двоюродные братья и совокупляются с родными сестрами. Нет. Я никогда не считал, что мы так уж элегантны, черт меня дери.
— Слово «элегантный» употребляет только прислуга. Так же, как слово «шикарный», — сказал Джордж Локвуд. — Я заметил, что ты и во время завтрака употребил это слово. Тебе, по-моему, ни разу не пришло в голову, что есть что-то стоящее в том, к чему стремился мой отец, к чему стремлюсь я и к чему, как я надеялся, будешь стремиться ты и твои дети.
— К чему?
— К тому, чтобы превратить род, начавшийся с убийцы, в нечто значимое. А ты сноб. Ты, очевидно, сравнивал нас со старинными семействами Англии, получающими титулы и все прочее по наследству и уходящими своими корнями в трех-четырехвековую историю. Но ты не знаешь, сколько в этих семьях убийц, насильников и воров. Или с американскими аристократами, которые привозили из Африки чернокожих и продавали их в рабство. Не одно такое семейство нажило в прошлом веке огромное состояние, а потом жертвовало крупные суммы Принстонскому и Гарвардскому университетам. Но это были грязные деньги.
— Верно, но как раз этими людьми ты, должно быть, и восхищаешься.
— Нет, не этими. Я хотел, чтобы мы были лучше них.
— Ну, ладно. Я буду лучше. Но это начнется с меня, а не с тебя, не с твоего отца и не с твоего деда.
— Что ты в этом понимаешь, невежда? Ты, может быть, думаешь, что тебя в капусте нашли? В жилах у тебя, как и у всех, течет отцовская кровь. В этом нет ни малейшего сомнения. Ты даже лицом похож на своего прадеда, который, кстати, был убийцей.
— Что ж, в его жилах кровь действительно текла. Это я скажу за него. И уж лучше быть похожим на прадеда, чем на тех, кто появился на свет потом.
— Ты имеешь в виду меня?
— Ну, раз уж мы так откровенны друг с другом, то… да, тебя, — ответил Бинг.
— Немного отклонюсь от темы. Что заставило тебя сюда приехать? Ты так сильно любил своего дядю Пена?
— Да, любил. Но ты прав. Были и другие причины. Мне хотелось взглянуть — единственный и последний раз на могилу матери. Кроме того, меня интересовал этот дом.
— Ты сказал, что ездил в наш старый дом.
— Да. На похороны я все равно не успевал, так что заехал взглянуть на старый дом. Я думал, его превратили в больницу. А там обувная фабрика!
— Я продал его обувной фирме, а деньги пошли на больницу. Строительство больницы еще не начато, и, если ты так уж щедр, они, я уверен, рады будут принять твое пожертвование.
— Извини, но этого не произойдет: я уже порвал все связи с Шведской Гаванью, — ответил Бинг.
— Тогда что же привело тебя к нам? Захотелось посмотреть на этот дом. Зачем?
— Ну, разумеется, я знал о нем со слов Эрнестины, но мне хотелось посмотреть своими глазами.
— Если ты скажешь, что он тебе понравился, то я сочту свой замысел неудавшимся.
— Он вполне в твоем вкусе. Твоя жена, кажется, неплохая женщина. Видимо, она принимала участие в строительстве.
— Критикуй, критикуй. Она не имела к строительству никакого отношения. Занималась лишь меблировкой. Все остальное — мое.
— Я был почти уверен в этом, — сказал Бинг. — Не хватает только рва с водой и porte coleice.
— А ты знаешь, что значит porte coleice?
— Мост, который перекидывают через ров. Да?
— Нет. Вернешься домой — посмотри в словаре. Может, когда-нибудь сам захочешь соорудить. Но ров с водой — неплохая идея. Насколько я понимаю, тебя беспокоят гремучие змеи, и ты каждый день ходишь их убивать. Надеюсь, твою жену это не пугает, особенно в свете того, что случилось с твоим дядей.
— Что за чертовщина, — поморщился Бинг.
— Я лишь хочу напомнить тебе, сын, что, несмотря на переезд в Калифорнию, кровь у тебя все та же. У тебя прекрасный, здоровый загар, но внутри ты не переменился.
— Об этом мы говорили с женой. Она не боится.
— За дядю Пена тоже никто не боялся.
— Что ты хочешь этим сказать, черт побери?
— То, что уже сказал. Ты все тот же. Жизнь, которую я для тебя избрал, ты называешь ерундой. А какой автомобиль ты себе купил? «Роллс-ройс». Мог бы обойтись «фордом» или «доджем», но купил «роллс-ройс». И оправдание придумал. У меня вот «линкольн», «пирс» и «паккард». И «форд» есть. Мог бы и «роллс-ройс» купить, чтобы подчеркнуть свою исключительность, но он мне не нужен. А уж если купил бы, то не стал бы придумывать оправданий. Что бы я ни сделал, я никогда ни перед кем не оправдываюсь.
— Это верно. Даже когда и следовало бы оправдаться, — сказал Бинг. — Ну что ж, отец. Жизнь, которую ты избрал, не так плоха, как я думал, но и не очень хороша. Извини, я хочу съездить на кладбище.
— Могила твоей матери — через две могилы от того места, где похоронен дядя Пен, — сказал Джордж. — Я думаю, ты еще застанешь там народ. — Из нашего разговора следует, что ты не желаешь, чтобы я продолжал сохранять за тобой место на кладбище.
— Нет, благодарю. Я даже удивлен, что ты мне выделил какое-то место.
— Не то чтобы выделил. Я только не отдавал его никому.
— В котором часу обед? Я могу немного задержаться.
— Обычно — в семь. Проверь у своей мачехи. Вот этот телефон соединит тебя с ее гостиной. Нажми кнопку с надписью «Г-2». Гостиная второго этажа.
— Я вернусь раньше, — сказал Бинг. — Не так уж много мне там смотреть.
Дамы тоже отправились на прогулку. Они сделали большой круг по часовой стрелке, показали Дороти Джеймс поля и фермы, леса, угольные копи, окружной центр Гиббсвилл и вернулись к дому Локвудов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140