— Чем отличается моя любовь от твоей?
— У тебя мужская любовь, а у меня женская. Моя любовь — на всю жизнь. Ни один другой мужчина уже не сможет обладать мной. Клянусь. Тебе вот придется и дальше жить со своей женой, у меня же второго мужчины не будет. Ты и сам не откажешься от своей жены, а я не вынесла бы другого мужчины. Удивительное и неожиданное для меня чувство, но я действительно его испытываю. Оно появилось уже тогда, когда мы сели с тобой в лодку. Я не хотела, чтобы ты говорил, и ты молчал. В те минуты любое твое слово могло бы прозвучать фальшиво, и ты ничего не сказал. Как будто знал, как сильно меня влечет к тебе. Вот я говорю, говорю, а меня нервная дрожь пробирает. На следующей неделе я должна ехать в Филадельфию, и мы можем провести с тобой ночь в моей спальне. Хотел бы?
— Да. Ты так и не скажешь, чему улыбалась в день нашего знакомства?
— О! Стыдно говорить, но теперь я уж ни в чем не могу тебе отказать, так что придется, видно, признаться. Когда мы с Гарри поженились, он мне многое рассказывал, в том числе о тебе. Он сказал, что тебя прозвали Жеребцом. Извини, но, глядя на тебя, я не могла об этом не думать. До сегодняшнего дня. Не знаю почему, но, пока мы плыли в лодке, я об этом уже не думала. Если бы подумала, то могла бы испугаться. А я не испугалась, правда?
— Нет. Но ведь с тех пор я стал на тридцать лет старше. Есть женщины, у которых груди больше, чем у других. У некоторых бывают большие носы. Или уши. Аделаида никаких историй про меня не слышала и никогда не знала другого мужчины. А потом увидела меня, представляешь? И не нашла во мне ничего необычного. Тебе никогда не приходило в голову, как часто крошечные женщины выходят замуж за крупных мужчин? И как много маленьких мужчин женятся на крупных женщинах? По-моему, этому придается слишком много значения. Важно то, что мужчина и женщина сходятся.
— Ну вот, теперь ты знаешь, чему я улыбалась, — сказала она. — А ты чему улыбаешься?
— Я подумал о том, как быстро могут пролететь миллион лет, — ответил он.
Прежде Аделаиде Локвуд ни разу не приходилось видеть своего мужа прогуливающимся по улице с другой женщиной. Но за те две недели, что они прожили в Ране, он уже дважды уходил куда-то с Мартой Даунс под предлогом показа ей достопримечательностей. Аделаида Локвуд смотрела на жизнь предельно просто: если мужчина гуляет один с женщиной, а женщина гуляет одна с мужчиной и если они по нескольку часов кряду проводят вместе, вдали от людей, то оба они, стало быть, хотят встречаться наедине. Встречаясь же наедине, они, при случае, предаются любви. Так расценила она и поведение мужа.
— Что там у тебя с миссис Даунс? — спросила она, когда пошла третья неделя их пребывания в Ране.
— Ты знаешь. Ничего у меня с ней нет. Она вдова Гарри, а я показываю ей здешние места.
— Я не верю тебе.
— Как хочешь.
— Немедленно прекрати это.
— Нельзя прекратить то, чего не было.
— Вот и прекрати, если еще не было.
— Она пробудет здесь еще неделю, не больше.
— Тогда нечего ей тут больше показывать. И приезжать ей нечего было. Здесь не место таким, как она.
— Не болтай глупостей. Джордж и ее сын в следующем году будут жить в одной комнате, а ее муж был моим старым другом и партнером.
— Хорош друг. Украл твои деньги, а домой ни разу не пригласил. Чтоб ты больше не встречался с этой женщиной.
— Ты что, забыла, кто здесь распоряжается?
— Я никогда не вмешивалась в твои дела, но теперь приходится. Не хочу, чтобы семья рушилась. Ты был с ней близок, и нечего меня обманывать. Достаточно мне было взглянуть на вас обоих, чтобы догадаться. Да и по другим признакам видно. Не забывай, что я замужем за тобой уже двадцать лет, а женщину, двадцать лет проспавшую в одной постели с мужчиной, нелегко провести.
— Если только в этом дело, то не стоило и шум поднимать. Мы ведь с тобой не молодожены.
— Ах, перестань врать. Я сразу вижу, когда ты врешь. Мне не приходилось встречаться со многими мужчинами, но двух-то я знаю: тебя и своего отца. Вас я достаточно изучила.
Аделаида Локвуд не поверила словам мужа и не оставила у него на этот счет никаких сомнений, так что ее обвинение, не будучи отвергнутым, осталось в силе. Обе стороны, по существу, признали его справедливость, и это, следовательно, привело к прекращению их супружеских отношений. Все годы, пока они были женаты, они спали вместе, и вот теперь, когда между ними уже несколько ночей не было близости, она решила отделиться и устроила себе постель на веранде.
— Зачем ты это сделала? — спросил он.
— Я не хочу лежать с тобой в одной постели. После этой женщины.
— Хочешь, чтобы об этом все знали? Прислуга, дети?
— Надо было раньше думать.
— Очень хорошо. Значит, отныне мы спим раздельно.
— А разве я сказала тебе не то же самое?
— Видимо, да.
— Что если я заведу себе любовника?
— Я разведусь с тобой. Или уже завела?
— Нет, но мне хотелось знать, что ты скажешь.
— Теперь знаешь. Заведешь — подам на развод.
— Ты ведь не всегда бываешь дома, Авраам. Так что подумай. — Она скроила на лице приятную улыбку, которая была неприятна именно своей приятностью.
— И кто будет твоим любовником?
— А все равно кто. Мало ли с кем можно переспать.
Он ударил ее по лицу.
— Мало ли с кем можно переспать, — повторила она. Он снова ее ударил. — Можешь бить сколько хочешь, а я все-таки заставила тебя испугаться. — Она прикрыла лицо руками, ожидая новых ударов, но он сдержал себя.
— Я не испугался, а вот тебе бы следовало, — сказал он.
— Не угрожай, не испугаюсь. Ничего, поволнуешься для разнообразия. Поймешь, что это значит, когда увидишь меня в компании другого мужчины. Поедешь куда-нибудь и будешь сам себя спрашивать: «С кем она там?» Я-то знаю, с кем ты проводишь время, а ты не будешь знать, с кем я. Может, с кем-нибудь из твоих же знакомых, а может, с разносчиком из продуктовой лавки. Пока ты развлекаешься с миссис Даунс, я буду с разносчиком. Скажу, что уехала к отцу в Рихтервилл, а сама — на свидании в темном уголке. И не узнаешь с кем. Вот так, Авраам. Помнишь, что я тебе когда-то сказала? Может быть, я стану вроде твоей младшей сестры.
— Ты знаешь, где она кончила жизнь. В сумасшедшем доме.
— А ты и меня посади туда же. Но нет, не примешь ты на себя еще и этого позора. Ты боишься осрамиться, Авраам, хотя сам же все и начал. Я тебя знаю. Знаю, чего ты хочешь. И знаю твою слабость. Дети. Сыновья. Что ж, осрами меня, получи в суде развод. Но я не дура, Авраам. Тебе сыновья дороже всего, поэтому ты не причинишь мне больше никакого вреда. И не смей драться. Сегодня ты ударил меня в последний раз.
Он кинулся наверх, в их спальню, где у него хранился револьвер; но он забыл, где спрятал ключ от комода, и, пока искал его, импульс к убийству прошел. Для того чтобы найти ключ, ему надо было вспомнить, куда он его положил, вспомнить же можно было, лишь овладев собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140