Я хочу, чтобы ты ехал в Калифорнию не только полный надежд, но и подготовленный к жизни. Ты можешь разочароваться в людях, разочароваться в тех, кого полюбишь. Если это случится, вспомни, что я прожила пятнадцать лет с мужчиной, которого перестала любить, и никто не знал, что я несчастна. Впрочем, большую часть времени я и не сознавала этого, разве что в те минуты, когда вспоминала о шести годах любви. Тебе ведь никогда не приходило в голову, что я несчастна, правда?
— Нет. Но иногда я задавался вопросом, как ты можешь быть счастлива с таким человеком, как мой отец. Дальше этого я не шел.
— И хорошо, что не шел. Дети должны думать, что их родители счастливы. Но ты теперь взрослый, скоро заживешь самостоятельно, так что некоторая утрата иллюзий тебе не повредит.
— У меня их не так много, как ты, может быть, думаешь. Особенно сейчас. В отношении себя, например, я вообще не питаю иллюзий. До прошлого года я считал себя честным. А потом оказалось, что ошибался.
— Ты был и остаешься честным. Но кое в чем ты, возможно, слаб. Большинству из нар присущи те или иные слабости. Разве тебе не приходилось читать о людях, которые вели тихую, благопристойную жизнь, а потом оказывались не в силах устоять перед соблазном? Брали из кассы деньги и убегали. А тебе ведь не сорок пять лет, всего двадцать два года. Никому, кроме тебя самого, от твоего поступка не было вреда. Никто, в сущности, не пострадал оттого, что тебя попросили из Принстона. Твой отец говорит о позоре, но он настолько оторвался от людей, что никто почти ничего о нас не знает. Конечно, он будет это скрывать от жителей Шведской Гавани, но он и всегда все от них скрывал, так что разница невелика. Будь он более дружелюбным, общительным человеком, молчание его было бы замечено, а так никто, кроме членов нашей семьи, не знает, что ты оставил Принстон.
— Знают.
— Я говорю о Шведской Гавани.
— Я никогда больше не смогу вернуться в Принстон или встретиться со своими университетскими товарищами.
— Кто из них приходил прощаться, когда ты уезжал?
— Четверо-пятеро ребят.
— Ну и запомни этих ребят. А остальных забудь. Те четверо-пятеро постоят за тебя, а остальные не имеют значения. — Она вздохнула. — Да и никто не имеет значения.
— Ты устала?
— Да, немножко. По-моему, у меня еще что-то не в порядке, не только сердце. Хотя достаточно было бы и сердца. Какая это мука — быть инвалидом.
— Приляг, я пойду.
— Хорошо, иди. Перед тем как укладываться спать, загляни ко мне. Перед сном я обычно читаю. Читаю роман о женщине, начавшей жить заново. Но у нее судьба не такая, как у тебя. Она бежит с мужчиной из дому и потом возвращается, так и не став его женой. До этого побега она жила, как Золушка, как гадкий утенок и — о чудо! Возвращается обновленной. Сколько уверенности в себе придала ей эта история! Автор книги — женщина, но я не верю ни одному ее слову. А еще я прочла книгу о жизни в Принстоне. О ней сейчас много говорят. Там вообще-то учатся когда-нибудь?
— Очень мало. Поэтому некоторым из нас и приходится жульничать на экзаменах.
— Ох, Джорджи!.. Ты все об этом.
Еще с лестничной площадки второго этажа он заметил, что его вещи перенесены из холла в комнату. Однако, сойдя вниз, он увидел, что обеденный стол накрыт на одного. Он прошел в кухню.
— Привет, Мэй! Привет, Маргарет! Стол накрыт для меня или для отца?
— С прибытием, — сказала Мэй. — Для вас. Отец сегодня ужинает в Гиббсвиллском клубе. У него там какая-то встреча, так что ждать вас он не мог.
— Хорошо. Когда будет готово — скажите. Генри дома?
— У него сегодня свободный день.
— Кажется, я видел у него в окне свет.
— Он у себя, но у него сегодня свободный день, — повторила Мэй.
— Вот как, — сказал Бинг Локвуд и, подойдя к стенному телефону, нажал кнопку над надписью «Гараж». — Генри, это Джордж.
— Какой Джордж?
— Джордж Бингхем Локвуд-младший.
— У меня сегодня свободный день.
— Начиная с послезавтрашнего дня я едва ли буду часто тебе докучать. Только завтра — и все. Из Принстона, штат Нью-Джерси, идет мой сундук. Его надо переадресовать на имя… возьми, пожалуйста, карандаш… на имя Джека Кинга, ранчо Сан-Маркое, округ Сан-Луис Обиспо, Калифорния.
— Не успеваю за вами. Названия-то все испанские.
Бинг медленно повторил адрес.
— Записал?
— Джеку Кингу, ранчо Сан-Маркое, округ Сан-Луис Обиспо, Калифорния. Вы, значит, не хотите, чтобы я привозил этот сундук домой. Я должен переадресовать его и погрузить в следующий поезд. Кто за это будет платить?
— Уверен, что мой отец с удовольствием заплатит.
— А разве вы не можете отправить его по билету?
— Я еще не покупал билета.
— Тогда купите, и пусть Айк Венер переадресует сундук. Это упростит дело. И сэкономит большие деньги. Если вы знали, что поедете до самой Калифорнии, то почему не отправили сундук прямо из Принстона, вместо того чтобы делать такой крюк?
— Я не был уверен, что поеду в Калифорнию. А вот теперь уверен. — Бинг повесил трубку.
— Вы едете до самой Калифорнии? — спросила Мэй.
— До самой.
— А что случилось? Неприятности в колледже? — спросила Маргарет.
— Еще какие. Я жульничал на экзаменах.
— Ну, не шутите, скажите правду. В чем вы провинились?
— Я уже сказал: жульничал на экзаменах.
— Ладно. Не хотите — не надо. Может, из-за девушки какие неприятности?
— Скорее всего, из-за выпивки, — сказала Мэй.
— Почему из-за выпивки скорее всего? — спросил Бинг.
— Потому что девушек в ваш колледж не берут, — сказала Мэй.
— Есть еще девицы другого сорта. Те, что околачиваются там, где побольше молодых парней, — сказала Маргарет. — Но мы из него все равно ничего не вытянем. Либо женщины, либо выпивка.
— А может, и то и другое. Мой племянник учится в Пенсильванском университете — так там есть общежития. И что в этих общежитиях творится, ты бы не поверила. А в Принстоне общежитие, наверно, еще хуже.
— Почему? — спросил Бинг.
— Потому что там учатся дети более богатых родителей и у них больше денег. Там гораздо хуже.
— Да нет, всего какую-нибудь неделю, — сказал Джордж.
— Неделю? — переспросила Маргарет.
— Да. Раз в году в Принстоне устраивают так называемую Неделю Оргий, когда разрешается приводить к себе в комнату каких угодно женщин.
— И оставлять их на ночь? — спросила Маргарет.
— Конечно. Все разрешается. Только не с профессорскими женами. Если тебя застанут с профессорской женой, тебе придется перевести пятьдесят строк Горация.
— Не верю я этому, — сказала Маргарет.
— А я уж не знаю, что и подумать, — сказала Мэй.
— А вы моего отца спросите. Спросите его как-нибудь, приходилось ли ему переводить пятьдесят строк Горация.
— Пятьдесят строк чего?
— Наверно, пятьдесят строк каких-нибудь ужасных выражений, — сказала Мэй.
— Я так и думала, — сказала Маргарет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
— Нет. Но иногда я задавался вопросом, как ты можешь быть счастлива с таким человеком, как мой отец. Дальше этого я не шел.
— И хорошо, что не шел. Дети должны думать, что их родители счастливы. Но ты теперь взрослый, скоро заживешь самостоятельно, так что некоторая утрата иллюзий тебе не повредит.
— У меня их не так много, как ты, может быть, думаешь. Особенно сейчас. В отношении себя, например, я вообще не питаю иллюзий. До прошлого года я считал себя честным. А потом оказалось, что ошибался.
— Ты был и остаешься честным. Но кое в чем ты, возможно, слаб. Большинству из нар присущи те или иные слабости. Разве тебе не приходилось читать о людях, которые вели тихую, благопристойную жизнь, а потом оказывались не в силах устоять перед соблазном? Брали из кассы деньги и убегали. А тебе ведь не сорок пять лет, всего двадцать два года. Никому, кроме тебя самого, от твоего поступка не было вреда. Никто, в сущности, не пострадал оттого, что тебя попросили из Принстона. Твой отец говорит о позоре, но он настолько оторвался от людей, что никто почти ничего о нас не знает. Конечно, он будет это скрывать от жителей Шведской Гавани, но он и всегда все от них скрывал, так что разница невелика. Будь он более дружелюбным, общительным человеком, молчание его было бы замечено, а так никто, кроме членов нашей семьи, не знает, что ты оставил Принстон.
— Знают.
— Я говорю о Шведской Гавани.
— Я никогда больше не смогу вернуться в Принстон или встретиться со своими университетскими товарищами.
— Кто из них приходил прощаться, когда ты уезжал?
— Четверо-пятеро ребят.
— Ну и запомни этих ребят. А остальных забудь. Те четверо-пятеро постоят за тебя, а остальные не имеют значения. — Она вздохнула. — Да и никто не имеет значения.
— Ты устала?
— Да, немножко. По-моему, у меня еще что-то не в порядке, не только сердце. Хотя достаточно было бы и сердца. Какая это мука — быть инвалидом.
— Приляг, я пойду.
— Хорошо, иди. Перед тем как укладываться спать, загляни ко мне. Перед сном я обычно читаю. Читаю роман о женщине, начавшей жить заново. Но у нее судьба не такая, как у тебя. Она бежит с мужчиной из дому и потом возвращается, так и не став его женой. До этого побега она жила, как Золушка, как гадкий утенок и — о чудо! Возвращается обновленной. Сколько уверенности в себе придала ей эта история! Автор книги — женщина, но я не верю ни одному ее слову. А еще я прочла книгу о жизни в Принстоне. О ней сейчас много говорят. Там вообще-то учатся когда-нибудь?
— Очень мало. Поэтому некоторым из нас и приходится жульничать на экзаменах.
— Ох, Джорджи!.. Ты все об этом.
Еще с лестничной площадки второго этажа он заметил, что его вещи перенесены из холла в комнату. Однако, сойдя вниз, он увидел, что обеденный стол накрыт на одного. Он прошел в кухню.
— Привет, Мэй! Привет, Маргарет! Стол накрыт для меня или для отца?
— С прибытием, — сказала Мэй. — Для вас. Отец сегодня ужинает в Гиббсвиллском клубе. У него там какая-то встреча, так что ждать вас он не мог.
— Хорошо. Когда будет готово — скажите. Генри дома?
— У него сегодня свободный день.
— Кажется, я видел у него в окне свет.
— Он у себя, но у него сегодня свободный день, — повторила Мэй.
— Вот как, — сказал Бинг Локвуд и, подойдя к стенному телефону, нажал кнопку над надписью «Гараж». — Генри, это Джордж.
— Какой Джордж?
— Джордж Бингхем Локвуд-младший.
— У меня сегодня свободный день.
— Начиная с послезавтрашнего дня я едва ли буду часто тебе докучать. Только завтра — и все. Из Принстона, штат Нью-Джерси, идет мой сундук. Его надо переадресовать на имя… возьми, пожалуйста, карандаш… на имя Джека Кинга, ранчо Сан-Маркое, округ Сан-Луис Обиспо, Калифорния.
— Не успеваю за вами. Названия-то все испанские.
Бинг медленно повторил адрес.
— Записал?
— Джеку Кингу, ранчо Сан-Маркое, округ Сан-Луис Обиспо, Калифорния. Вы, значит, не хотите, чтобы я привозил этот сундук домой. Я должен переадресовать его и погрузить в следующий поезд. Кто за это будет платить?
— Уверен, что мой отец с удовольствием заплатит.
— А разве вы не можете отправить его по билету?
— Я еще не покупал билета.
— Тогда купите, и пусть Айк Венер переадресует сундук. Это упростит дело. И сэкономит большие деньги. Если вы знали, что поедете до самой Калифорнии, то почему не отправили сундук прямо из Принстона, вместо того чтобы делать такой крюк?
— Я не был уверен, что поеду в Калифорнию. А вот теперь уверен. — Бинг повесил трубку.
— Вы едете до самой Калифорнии? — спросила Мэй.
— До самой.
— А что случилось? Неприятности в колледже? — спросила Маргарет.
— Еще какие. Я жульничал на экзаменах.
— Ну, не шутите, скажите правду. В чем вы провинились?
— Я уже сказал: жульничал на экзаменах.
— Ладно. Не хотите — не надо. Может, из-за девушки какие неприятности?
— Скорее всего, из-за выпивки, — сказала Мэй.
— Почему из-за выпивки скорее всего? — спросил Бинг.
— Потому что девушек в ваш колледж не берут, — сказала Мэй.
— Есть еще девицы другого сорта. Те, что околачиваются там, где побольше молодых парней, — сказала Маргарет. — Но мы из него все равно ничего не вытянем. Либо женщины, либо выпивка.
— А может, и то и другое. Мой племянник учится в Пенсильванском университете — так там есть общежития. И что в этих общежитиях творится, ты бы не поверила. А в Принстоне общежитие, наверно, еще хуже.
— Почему? — спросил Бинг.
— Потому что там учатся дети более богатых родителей и у них больше денег. Там гораздо хуже.
— Да нет, всего какую-нибудь неделю, — сказал Джордж.
— Неделю? — переспросила Маргарет.
— Да. Раз в году в Принстоне устраивают так называемую Неделю Оргий, когда разрешается приводить к себе в комнату каких угодно женщин.
— И оставлять их на ночь? — спросила Маргарет.
— Конечно. Все разрешается. Только не с профессорскими женами. Если тебя застанут с профессорской женой, тебе придется перевести пятьдесят строк Горация.
— Не верю я этому, — сказала Маргарет.
— А я уж не знаю, что и подумать, — сказала Мэй.
— А вы моего отца спросите. Спросите его как-нибудь, приходилось ли ему переводить пятьдесят строк Горация.
— Пятьдесят строк чего?
— Наверно, пятьдесят строк каких-нибудь ужасных выражений, — сказала Мэй.
— Я так и думала, — сказала Маргарет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140