Торсон спрашивал себя: прав ли Рылеев?
Австралийцы жили небольшими общинами, подчиняясь старосте, назначенному англичанами. Староста знал не­много английский язык, и Торсон кое-как мог объясниться с ним. Община насчитывала шестьдесят человек и обитала в лесу.
В этом лесу, тишину которого нарушал лишь крик пти­цы, Торсон легко нашел пристанище общины. Он увидел издали фигуру женщины, наматывающей лесу на левую руку, и рослого старосту, сидящего в тени громадного кактуса. Староста вскочил на ноги и, поправляя прила­женный к голове собачий хвост – излюбленное украшение туземцев, – воскликнул улыбаясь: «Здравствуй, ка­питан!»
Капитаном он называл всякого чужеземца.
Тогда, потершись носом о нос, в знак приветствия и добрых намерений, староста и Торсон сели на траву.
– Начальник, что тебя печалит на свете?
Староста ответил подумав:
– То, что десять лет назад я не отрезал нос у моею врага.
Он сказал это спокойно, не повышая голоса. Можно было подумать, что он совсем не хотел зла своему дале­кому врагу.
– А что тебя радует?
– То, что она, – староста указал рукой на женщи­ну, – будет завтра повешена.
Торсон спросил, сдерживая тревогу:
– Разве она твой враг?
– Ее муж умер. Она должна уйти вслед за ним. Она хорошая жена.
– Должна ли? – вознегодоваш Торсон, зная, что бес­силен что-либо изменить, и в то же время не желая сми­риться с тем, что должно произойти.
Торсон взглянул на молодую женщину.
Она сидела тихо, и по виду ее нельзя было догадаться о предстоящей ей завтра смерти. Черная, намазанная смо­листым соком и оттого твердая, как канат, коса женщины свешивалась на грудь. Правый сосок на груди был рас­царапан, и по этому, уже знакомому ему признаку Торсон понял, что женщина – вдова. По обычаю у нее были отрезаны два сустава на мизинце, мешающие, как счита­лось здесь, женщинам наматывать лесу.
На приглашение Торсона сесть поближе женщина от­ветила, не поднимая на него глаз:
– Пойдем, я повешусь!
Староста перевел ее слова и добавил от себя:
– Ее муж умер. Она согласна уйти вслед за ним. Она хорошая жена.
– Вождь! – сказал Торсон. – Те, кто назначил тебя старостой, ничего не говорили тебе о том, как надо пра­вить людьми!
– Они велели мне их слушаться!
– Что они тебе сказали?
– Сказали, что придет человек, который расскажет о боге белых людей.
«Миссионер», – понял Торсон и, решив попытаться спасти жизнь молодой женщины, предложил старосте по­сетить корабль. Он знал, как любят туземцы бывать на корабле в гостях. Когда староста явился, Торсон нарядил его в потрепанный морской мундир, одарил зеркальцем и бисером – обычным имеющимся для этой цели на кораб­лях «преподношением дикарям». Вид у старосты был тор­жественно-насупленный. С собачьим хвостом на голове и в мундире он выглядел очень смешно. Но Торсону было не до смеха.
Он посмотрел на часы и подумал: не совершилась ли уже казнь над женщиной, самая непостижимая из всех известных ему казней. Он заговорил о женщине со ста­ростой, спросил о ее умершем муже. Староста охотно объяснил, что она была замужем лишь два дня, муж по­хитил ее в другой общине, был ранен при погоне и умер.
Из рассказа его явствовало, что так и должно быть: женщин похищают по обычаю, а мужья умирают от ран по велению бога.
Торсону хотелось узнать, любила ли молодая женщи­на своего похитителя:
– Вождь, – сказал он старосте. – Приведи ее на корабль!
Офицеры не могли догадаться, что Торсон пытался хоть на день отсрочить смерть женщины, надеясь что-ни­будь придумать для ее спасения. Староста послал за жен­щиной гребца. Вскоре ее привели, безгласную, пугливо взирающую на моряков. От нее пахло рыбьим жиром, тело было раскрашено, черные, старающиеся не мигать глаза были полны слез.
– Это мука! – воскликнул Торсон, обращаясь к Си­монову. – Мука глядеть на нее.
И рассказал все, что ему стало известно. Симонов выслушав его, ответил:
– В Рио-де-Жанейро Лазарев вместе с матросами выкупил негра. Теперь вы хотите приобрести эту девуш­ку. Не скажут ли о нас, что мы фантасты и филантропы? Может быть, мне на сей раз исхлопотать ей свободу и увезти ее подальше. Ее жизни ничто не будет угрожать в Новой Зеландии. Но согласится ли наш командир? Нет, лучше я куплю ей жизнь.
Астроном увел к себе старосту, купил у него молодую женщину за два аршина красного сукна и обычную стеклянную чернильницу, – все, что находилось в этот час на его столе.
– Но она должна жить! – вразумлял астроном ста­росту.
Команда корабля была отпущена на берег. Лишь вахтенные были свидетелями столь необычной сделки.
Батарша Бадеев наблюдал в этот час, как австралий­цы трудятся на крохотных картофельных полях, коралло­вым совком ророт неглубокие гряды. Вождь племени следил за работой и чему-то радовался, должно быть, тому, как ровными бугорками ложится вскопанная земля.
В это время Анохин стремительно взбежал на самую середину гряд и с наслаждением всадил лопату в мягкую тучную землю. Он отстранил рукой удивленного вождя, по­дошедшего к нему, и, не зная языка австралийцев, пытал­ся знаками объяснить, как надо возделывать огород. Потом извлек из кармана горсть семян и, перекрестив­шись, положил их в маленькие, вырытые им ямки.
– Правильно! – одобрил Батарша Бадеев. – Сам о том думал, да не поспел… Пойду наших позову.
Не прошло и часа, как черная, вскопанная под огород полоса заняла всю площадь, где только что копошились над своими неровными грядками туземцы. А на дощечке, прибитой к дереву, осталась надпись:
«Посажены русскими людьми морковь да капуста впервые на сей земле и навечно!»
– Тоже ведь находка для людей! – сказал Батар­ша Бадеев, уходя отсюда последним. – Теперь за себя не стыдно!
Ливень обрушился, словно водопад с неба, и загнал матросов в лес под провисшую под тяжестью воды кущу лианов и пальм. Стало темно, душно и жарко, словно где-то в саваннах, и, приглядываясь, матросы не сразу увидели возле себя скрытую высокими цветами лотоса одинокую фигурку белой цапли, а подальше, в расщелине базальто­вой горы, группку спрятавшихся лысоватых, будто одетых в белый жилет, марабу.
Показалось матросам, будто носорог с кожей, как у старого дуба, мирно залег в образовавшейся от дождя луже. И кругом, куда ни погляди, оказываются незаме­ченные ранее звери.
– Будто в зверинце! – усмехнулся Анохин. Матросы молчали и, присмирев, наблюдали, как все в лесу меняется после дождя: выпуклой и ослепительно зе­леной становится листва, упруго вздымается и, кажется, растет на глазам похожая на осоку трава и обнаружи­вается множество каких-то гусениц, личинок, червяков, копошащихся в складках пальмового листа.
Переждав, пока жаркое солнце осушит лесную тропу, матросы ее спеша двинулись к стоянке корабля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54