ГЛАВА ПЯТАЯ
Беллинсгаузен прибыл в столицу в конце мая, оставив в Севастополе семью, обжитой дом на Корабельной сто­роне и полюбившийся ему фрегат «Флора». На нем соби­рался Беллинсгаузен в это лето обойти Черное море, что­бы определить, наконец, с абсолютной верностью геогра­фическое очертание берегов, бухт и мысов. До сих пор не было такого точного описания, и это немало мешало опе­рациям молодого, набирающего силы Черноморского флота. Морокой министр вызывал Беллинсгаузена «для принятия некоторых поручений государя». Он писал об этом и в письме к вице-адмиралу Грешу, главному коман­диру флота. Никто не знал, что это за поручение, но Грейг отпускал своего офицера неохотно, лишаясь в его лице верного помощника. О знании им дела, о способностях его к гидрографии писал Крузенштерн, с которым Беллинсгау­зен вместе ходил в кругосветное плаванье на «Надежде».
Хорошей рекомендацией ему послужила и происшед­шая три года назад стычка его с чиновниками из Депо карт Черноморского флота, жаловавшихся Адмиралтей­ству на то, что карты, утвержденные самим адмиралтей­ским департаментом, подвергнуты Беллинсгаузеном сом­нению. Фаддей Фаддеевич отвечал: «Сочинить карту мож­но в департаменте, но утверждать, доказать верность оной не иначе как можно токмо опытом». От затянувшихся спо­ров с чиновниками отрывало сейчас Беллинсгаузена высо­чайшее повеление прибыть в столицу.
Беллинсгаузен был лет на десять старше Лазарева, в этом году отмечалось его сорокалетие, но выглядел он очень молодо. С годами полнел, однако полнота не утяже­ляла сильную, ладную его фигуру. Светлое круглое лицо его с высоким лбом я чуть выпуклыми глазами, казалось малоподвижным и даже ленивым, при этом он отличался неожиданной живостью характера. Он был прост с людь­ми и не терпел барственности. В небольшом селении, около города Куресааре, на острове Эзель, где родился Беллинс­гаузен, все жители были моряками. Управлять парусной лодкой должен был каждый с малых лет, как должен казак держаться на коне. Бывало, в непогоду, когда шторм захватывал в море рыбаков, церковный колокол звал на помощь, и все от мала до велика выходили на бе­рег, Беллинсгаузен-кадет спокойно выходил один в про­сторы Балтийского моря, ночевал в лодке, укачиваемый волной. И теперь, будучи капитаном второго ранга, мог спать в любую бурю, привязав себя к койке.
Морской министр удивил его не назначением в плава­ние к Южному полюсу, – о такой экспедиции поговари­вали давно, – а равнодушием, с каким, передавая ему инструкции, оказал:
– Я знаю, вы сделаете все возможное. Ну, а что выше ваших сил, – никто не потребует…
Министр как бы подготавливал его к возможной неуда­че. Седенький, узкогрудый, с изящными тонкими руками, которые легко держал на столе, как пианист на клавишах, с лицом иезуита, в высоком вольтеровском кресле, он меньше всего походил на моряка, тем более на флото­водца. Впрочем, он и не старался им быть. Знатный эми­грант, беглец, отказавшийся от своей родины и принятый лишь царским двором, но не Россией, маркиз Жан-Фран­суа де-Траверсе, ныне Иван Иванович (так сам окрестил себя), был произведен в российские адмиралы. Он был, собственно, больше придворным, чем министром, умело прислуживал Аракчееву, но побаивался в душе своих под­чиненных, таких, как Крузенштерн или Сарычев. Они не­многого хотели от маркиза, лишь бы не вздумал сам плавать и не выдвигал на флот своих ставленников из иноземцев. Чувствуя ли слабость своего положения, или по мягкости характера, Иван Иванович проявлял себя «человеком покладистым», как говорил о нем старый Шишков, и по возможности старался не перечить вошед­шим в славу морякам.
– Заботами государя императора снаряжена не одна экспедиция, – скучно говорил он с заметным акцентом, испытующе поглядывая на рослого Беллинсгаузена. – Из них порученная вам – самая гадательная по резуль­татам. Только от щедрости своей может государство еаше разрешить сей вояж, идя навстречу желаниям ученых, а также памятуя, что дальние сии экспедиции уже вошли у нас в славный обычай. Государь обнадежен мною в ваших стараниях, коих не пожалеете во славу России, и соизво­лил пригласить вас к себе перед вашим отбытием. О дне том…
Зевота скривила его, все в морщинах, чуть припудрен­ное личико с маленькими, уныло торчащими усиками, и, подавляя зевоту, он быстро проговорил:
– О дне том будете уведомлены.
И вдруг, как бы желая расположить к себе моряка, стать тем самым Иван Ивановичем, о котором говорят, что «недаром француз может и в простачка сыграть», он при­щурился, качнул головой и, посмеиваясь, закончил:
– Сочувствую, капитан, холодно, ветрено там, брр!
Грациозно наклонил голову в знак того, что разговор окончен, и протянул немощную, тонкую руку с перстнем на указательном пальце.
Вот он каков – маркиз Иван Иванович!
Беллинсгаузен шел по коридорам Адмиралтейства и старался думать только о деле, отгоняя все неуместно ска­занное маркизом. Его манера держаться, царедворческая выспренность я любезность, не таящая ничего, кроме же­лания покрасоваться, были столь неприятны, что Фаддей Фаддеевич помрачнел и в сердцах крикнул замешкавше­муся швейцару:
– Ты, что же, братец? Шинель!
Он побывал вечером у Крузенштерна, успокоился, по­беседовав с ним. А на следующий день уже сновал по крон­штадтским мастерским, требовал уменьшить рангоут на «Востоке», сменить обшивку. Он успел узнать, как много сделано улучшений на кораблях по указаниям Михаила Лазарева.
Собственно, осталось только еще раз проверить сде­ланное, вчитаться в реестровые книги, в отчеты и принять дивизию. Так официально назывался этот отряд из двух кораблей. Но оставалась непринятой… наука, – все то, что относилось к самой теории, к расчетам по проведению научных изысканий в море, к маршруту. По всем этим во­просам он беседовал с Сарычевым в его кабинете, беседо­вал о Гумбольте и Лапласе, о существовании годовых колебаний в морских течениях, о неведомой жизни в недрах океана, способах измерения его дна иа глубинах, недо­сягаемых для лота, и еще о многом таком, что обоих при­водило в волненье и что теперь представало во всей своей новизне и сложности. Оба, сняв мундиры и засучив рукава рубашек, забыв о различии в чинах и о времени, ползали по полу, расстилая огромные карты и громко споря, а иногда и запальчиво крича друг на друга:
– Вы же за век не прорветесь сквозь туманы, если за­мешкаетесь здесь в июле… Эх, вы!
Сарычев указывал толстым плотничьим карандашом севернее Новой Зеландии, грозно негодовал и слышал в ответ:
– И вы не прорветесь, погибнете, упорствуя на своем…
В эту минуту оба, казалось, забывали, что ведь Сарычев отнюдь не собирается сам к Южному полюсу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54