Таким образом, определять высоту тор, исходя из этих расчетов, можно при помощи барометра.
Показывая исправленную им карту, астроном продол­жал пояснять:
– Проходя в тумане, легко не заметить остров, тем более по английским картам. Путь же, который предстоит нам дальше, ведет туда, где совершены уже открытия рус­скими людьми. Года два назад Коцебу на бриге «Рюрик» открыл множество островов в тихоокеанских водах, они названы именами Шипимарева, Свиридова и других наших славных людей. Мы увидим некоторые из них и будем идти, проверяя уже наши, а не английские карты!
Австралиец подошел совсем близко к палатке и сквозь вход ее увидел, как вновь прибывшие люди то и дело до­трагивались до карты. Он подумал, что они молятся. Боясь помешать им, он быстро скрылся в лесу и оттуда, притаившись, опять в мучительном недоумении следил за моряками.
Он видел, как сушили трюм. Команде выпало немало работы. Мастер Стоке, строивший «Восток», обнес люки «а палубе слишком низкими комельцами, – из-за этого там бывало мокро. Мастера, сами не плававшие в морях, не могли не впасть в какую-либо ошибку, а Стоке дальше взморья не выходил. Теперь Май-Избай, пользуясь хоро­шим австралийским лесом, переделывал ком ельцы. Беллинсгаузен, выслушав Симонова, спросил:
– Вам не кажется, что главное–это свести вместе все наши наблюдения за воздухом, океаном, сушей, имея в виду то, чем мы располагаем в наших знаниях. Не боюсь открыться вам – ничто так не увлекало меня, – он за­мялся, как бы остерегаясь самого слова «увлекало», – как изучение мирового океана, занимающего, как мы зна­ем, почти три четверти земной поверхности. Мировой океан – распорядитель всей жизни земного шара: от него влага, питание, климат… Не кажется ли вам, что само изучение причин приливов может сделать человека поэ­том? Ньютон, объяснивший его законами тяготения, сде­лал великое открытие, но также породил им другие, обра­щенные к природе вопросы…
– Я не видел еще вас таким, Фаддей Фаддеевич, влю­бленным в… мировой океан! – тихо, словно не желая, чтобы его слышали другие, заметил Симонов. – Я боялся, что всякая подобная «влюбчивость» присуща только нам, людям, которых часто обвиняют в странностях, рисуют этакими отвлеченными людьми, презревшими покой и сла­ву ради пустяковых, как иные думают, открытий. Ну, а вам ли быть романтиком – маститому мореходу? – Он изобразил на своем лице надменную важность. – Вам ли, воину, возиться с нашими рукодельными инструментами, терзаться в догадках, которые через сто лет станут понят­ны каждому школьнику и даже не вызовут к вам призна­тельности. Так ведь было…
– Подождите! – прервал его Беллинсгаузен, подняв­шись и испугав стремительностью движения наблюдавше­го за моряками австралийца. – Подождите! – повторил он. – Сейчас я вернусь и продолжим разговор.
Он вынес астроному приготовленный им в каюте дере­вянный «измеритель прозрачности морских глубин».
– Вы помните об опытах Коцебу? – спросил он, дер­жа на плече, как весло, длинный, складывающийся линек с дисками.
Офицеры привстали, австралиец в тревоге поднял копье.
– Вот он, «рукодельный инструмент», самое время испробовать его. Не так ли?
– Когда же это вы… изготовили, Фаддей Фадде­евич? – не мог скрыть своего удивления Торсон.
– А во льдах, сударь, во льдах, в штормах, к сегод­няшнему дню готовясь.
Он сказал это просто, коротко, как о вещи само собой разумеющейся, не придавая особого значения своим сло­вам, и не заметил, как глядел на него Симонов, с оттенком виноватости за себя и с уважением.
…Многие из команды уже привыкли к тому, что на­градой за плаванье во льдах будет остановка в тропиках, в бухтах, подобных здешней. И от этого росла в них, на­блюдаемая Беллинсгаузеном, готовность к путешествию, гигантские пространства вселенной мнились обжитыми. Третий раз, при возвращении к «исходным рубежам», так назвал однажды Беллинсгаузен берега земель, идя от ко­торых, они вновь должны искать подступы к южному мате­рику, он видел, как овладевает матросами все большая уверенность в себе. Но вместе с тем и раздумье, полное тревог, перед величием мира! Любопытство их возрастало. Они доискивались до секрета выделки туземцами тапы – материи из коры, спрашивали Торсона, каким образом различают полинезийцы пассатные ветры, стараются вы­учить «узелковое письмо», употребляемое полинезийцами, не имеющими грамоты, но желающими найти способ за­писывать и передавать мысли. Они чертили карты и узна­вали у Торсона о «Пурпурном море», так называл Гомер Средиземное, и крайне заинтересовались, услыхав однаж­ды, что, может быть, моряки-полинезийцы добирались много веков назад к морю, называемому ими «Таи-коко», туда же, куда идут сейчас «Восток» и «Мирный»…
Беллинсгаузен не удивился, когда Лазарев однажды сказал ему:
– Фаддей Фаддеевич, мы говорили с вами в начале плаванья о двух отборных экипажах, проходящих на море обучение. Не кажется ли вам, что задержись мы в пути, так нам придется занимать матросов вещами, не очень-то относящимися к службе, хотя бы древней историей? Они все больше спрашивают меня о том, как образовывались на земле государства.
Мягко улыбнувшись, он продолжал:
– Конечно, было бы безумием предполагать, что для самого занятого трюмного матроса переход из тропиков в ледовый океан может стать чем-то вроде перехода через Фонтанку. Я говорю о другом: о двух школах жизни, мор­ской и, если хотите, природоведческой. Известен ли вам случай, когда на английском корабле «Баунти» вспыхнул мятеж из-за жестокости капитана? Если не забыл, капитана звали Блай. Матросы убежали с этого корабля сперва на остров Таити, потом на более отдаленный и необитаемый Питкерн. Вот уже много лет, как они живут там своей ко­лонией, женившись на полинезийских женщинах, обзаве­лись хозяйством… Мне всегда хочется знать подробнее, как они себя чувствуют. Ведь они должны знать Полинезию. К ее жителям, кстати, устремлено и внимание всех, как к живой загадке истории. Говорят, народ этот был сведущ в архитектуре, очень способен в ремеслах, на. островах найдены изваяния ботов, земляные печи… Зайти бы нам туда на радость Симонову!
– А знаете, я бы не стал жалеть, если бы встретилась в этом нужда!.. Обязательно зашли бы, – ответил Беллинс­гаузен.
И оба поняли, что сами более всех увлечены в этом плаванье теми же загадками жизни и истории.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Торсону запомнилось сказанное как-то Рылеевым: на­блюдение людей, нетронутых цивилизацией, освежает душу сожалением о свершившемся уже в истории чело­вечества и будит мысли об ином, возможно лучшем, миро­устройстве. Будущий правитель канцелярии Российско-американской компании был осведомлен о жизни тузем­цев, собирался к берегам Калифорнии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54