Симонов поднял на него потемневший в тяжелом раз­думье взгляд и, простившись, вышел.
Он сосредоточенно шел по мосту через Неву, строгий, в бакенах, как бы закрывающих от всех его лицо, в узком, с длинными фалдами фраке, шитом казанским портным, в модной высокой шляпе. Люди были в черном, и чернота кабриолетов, ландо, извозчичьих карет вдруг вспыхивала на солнце, расплывалась, захватывала одним блеском на­бережную, мост; и тогда надо было взглянуть вниз, на Неву, чтобы убедиться, что, кроме черного, есть еще спо­койный голубой цвет отраженного водой майского неба. Но когда Симонов перевел взгляд на реку, ему захотелось остановиться, столько радостного оживления кипело на солнечной ее глади: парусные лодки плыли рядами, за­крывая одна другую своей тенью, легкие челноки водо­возов и сбитенщиков проносились между ними, а в сторо­не, обойдя какие-то баржи, шел корабль, белея на солнце подрагивающей сплошной массой парусов, и с моста каза­лось, что внизу плывет облако…
Симонов глядел, стоя у перил, и не сразу заметил, что возле него прохожие сбавляли шаг, кучера сдерживали лошадей.
– «Мирный». В конец света идет! – донеслось до Симонова.
Астроном оглянулся. Какой-то мещанин в поддевке крестился, сняв плисовую шапку, и в счастливом изумле­нии следил за кораблем.
– Поистине, на край света! Вернется ли? – заговори­ли другие, и возле Симонова образовался тесный круг людей, в котором он заметил рядом с мастеровыми в фар­туках монахиню и какую-то чиновницу, закрывшую лицо черным крепом.
Тогда, неловко выбравшись из толпы, Симонов опро­метью бросился назад, к пристани, нанял на углу извоз­чика и, тяжело дыша, крикнул:
– За кораблем! За ним вслед! Догоним ли?
– Догнать немудрено, барин, – откликнулся старик извозчик и, быстро подобрав вожжи, стегнул лошадь. – А вдруг да на Кронштадт вышел? Что же мы до Кронш­тадта, барин, гнаться за ним будем?
– До Кронштадта! – подтвердил, не задумываясь, Симонов.
В этот час ему не терпелось скорее попасть на корабль, и он вдруг забеспокоился: может быть, не через две неде­ли, а раньше уйдет экспедиция? Где тогда искать «Мирный»?
Извозчик участливо покосился на седока, опросил:
– Из сочинителей будете?
Он не мог знать о том, что Симонов действительно некогда писал стихи и даже собирался посвятить себя литературе.
– Почему, братец, думаешь?..
– Художников уже воэил на корабль, на Охту, a со­чинители – те всегда спешат и не поспевают во-время.
– Нет, не сочинитель я! – просто ответил Симонов и замялся: – По звездам я, по небу!.. Об астрономии слы­хал, старина?
– По звездам! – повторил извозчик. – Так ведь я и говорю: сочинитель, значит!
Симонов не стал разубеждать его. Он увидел, как в одну сторону с ними, указывая рукой на корабль, пронес­лись в колясках какие-то люди.
– Ишь, тоже видать причастные к плаванью, – не­одобрительно фыркнул извозчик. – Спешат, прости гос­поди! К такому делу серьезный человек отправится споза­ранку!
Ехать долго не пришлось. Корабль остановился против здания Адмиралтейства. Вскоре дежуривший на пристани матрос доставил Симонова к борту «Мирного», крикнул знакомому из марсовых:
– Штатский тут, из господ, передай офицеру!
Над бортом взметнулась и упала веревочная лест­ница.
– Лезьте, ваше благородие! Да придержите шляпу, как бы не снесло, – оказал матрос.
Симонов довольно ловко карабкался по легкому трапу и лишь раз, ощутив себя на высоте крыш, оглянулся: на­бережная зеленела газонами, поблескивал булыжник, у адмиралтейского подъезда плясали, выбивая искры из камня, рысаки.
– Пожалуйте руку! – сказал кто-то Симонову сверху и помог ему вступить на палубу.
В эту ночь астроном, засыпая на корабле, пробовал разобраться во всех впечатлениях дня, из которых самым сильным была встреча с Лазаревым. Ученый повторял слова лейтенанта о том, сколь нужен он, Симонов, на ко­рабле и внушал себе, что сделал правильно, иичего не ска­зав Лазареву ни о невесте, ожидавшей его в Казани, ни о своих страхах перед морем. Симонову казалось, что он, физик-магистр, в чем-то уподобился всего лишь гардема­рину и нет в этом печали: мир открывается перед ним за­ново, и звезды, которые рассматривает он в телескоп, все более становятся для него путеводными! Корабль шел в Кронштадт.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Не пышна, но уютна была здесь прибранная к рукам северная природа: аккуратные садики с деревьями-недо­ростками и подрезанной травой вокруг кирпичных доми­ков с островерхими крышами, чистенькие лерелески на взморье… Толкуют, что будут возведены крепостные стены в Кронштадте и увеличен гарнизон, но пока тих и мало­люден этот мощенный булыжником чинный городок. Пахнет смоляными канатами, дымом береговых костров, хвоей и… цветниками. Только в дни прихода кораблей го­родок походит на бивуак. На улицах толпятся кучера и дворовые. Коляски заполняют небольшую Александров­скую площадь. Сбитенщики стоят в ряд возле ограды. И сейчас провожать корабли приехали из разных городов родственники и друзья уходящих в плаванье. В местной газете поэт, скрывшийся под инициалами «Н. П.», воз­гласил:
Моряков российских провожая,
Честь России им Кронштадт вверял.
В далекий путь отправлялись две экспедиции: шлюпы «Открытие» и «Благонамеренный» под командованием Васильева и Шишмарева на поиски морского пути в об­ход Северной Америки от Берингова пролива в Атланти­ческий океан и вторая, руководимая Беллинсгаузеном и Лазаревым, к загадочному Южному полюсу. В ее состав входили «Восток» и «Мирный».
Последним прибыли на корабли: священник Дионисий и живописец Михайлов, командированный Академией ху­дожеств. Священника упорно не хотели брать, не раз пи­сали о том Адмиралтейству, отговариваясь отсутствием подходящего места: он занял каюту штурмана.
– Где командир? – басисто спрашивает иеромонах вахтенного матроса Батаршу Бадеева. Матрос и иеромо­нах – оба смуглые, налитые силой, бородатые.,
– Его благородие на берегу!
– А капитан Беллинсгаузен у себя?
– Нет его. – Старик мотнул головой, не зная, как величать священника. Но доверившись ему, сказал: – У государя, в Царском Селе. Нынче с утра уехали.
– Все-то ты знаешь! – удивился Дионисий. – А я здесь, брат, как на пустыре. Не бывал в море, не знаю морских порядков. Тебе, как старому человеку, говорю. Другому бы не открылся.
Матрос, боясь обидеть, осторожно спросил:
– А вы, батюшка, на все время к нам? Как же это, по своей воле?
– По своей и по божьей! – ответил иеромонах. И, желая расположить к себе старика, добавил: – Али не рад? Как же без духовного сана на таком корабле? Давно служишь-то?
– Лет двадцать. Человек я господина Крузенштерна, с ними ходил в первую кампанию.
– Его дворовый и матрос?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54