– Да, он сказал, что поправится.
– Он сказал еще и другое: Бог сжалится над ним и пошлет пропитание его жене и детям.
– Так что же?
– Он сказал правду. Вот только я хотел бы просить вас быть посредником между вашим больным и Богом. Вот вам брильянт стоимостью около двадцати тысяч ливров. Когда вы убедитесь, что ваш больной здоров, продайте этот камень и передайте ему деньги. А пока, так как душа – как совершенно справедливо утверждал ваш ученик господин Марат – имеет большое влияние на тело, скажите Гаварду, когда он придет в себя, что его будущее и будущее его детей обеспечено.
– А если он не поправится? – спросил хирург, не решаясь взять перстень, который ему предлагал Бальзамо – Он поправится!
– Я должен дать вам расписку.
– Да что вы!
– Я только с этим условием возьму у вас эту драгоценность.
– Поступайте, как вам будет угодно.
– Скажите, пожалуйста, как вас зовут.
– Граф Феникс.
Хирург прошел в соседнюю комнату, а растерянный, подавленный Марат направился к Бальзамо.
Через пять минут хирург возвратился с листком бумаги в руках и вручил его Бальзамо.
Расписка была составлена в следующих выражениях:
«Я получил от его сиятельства графа Феникса брильянт, который, по его утверждению, стоит двадцать тысяч ливров, и обязуюсь передать его господину по имени Гавард в день его выписки из Отель-Дье.
Доктор медицины Гильотен.
15 сентября 1771 года.»
Бальзамо поклонился доктору, взял расписку и вышел вместе с Маратом.
– Вы забыли вашу голову, – заметил Бальзамо, которого развеселила растерянность молодого студента.
– Вы правы, – сказал тот и подобрал свой страшный узелок.
Выйдя на улицу, оба зашагали молча и быстро. Придя на улицу Корделье, они поднялись по крутой лестнице, ведущей в мансарду.
Марат остановился перед комнаткой консьержки, если, конечно, дыра, в которой она проживала, заслуживала того, чтобы называться комнатой, Марат не забыл о пропаже часов; он остановился и позвал Гриветту.
Мальчик лет восьми, худой, тщедушный, слабый, крикнул:
– А мама ушла! Она велела передать вам письмо, когда вы вернетесь.
– Нет, дружок, – отвечал Марат, – скажи ей, чтобы она сама мне его принесла.
– Хорошо, сударь.
Марат и Бальзамо пришли в комнату молодого человека.
– Я вижу, что учитель владеет большими тайнами, – проговорил Марат, указав Бальзамо на стул, а сам уселся на табурете.
– Я просто-напросто раньше других был допущен в святая святых природы.
– Наука лишний раз доказывает всемогущество человека! Как я горжусь тем, что я – человек! – воскликнул Марат.
– Да, верно; вам следовало бы прибавить: «…и врач».
– И еще я горжусь вами, учитель, – продолжал Марат.
– А ведь я только жалкий врачеватель душ, – заметил Бальзамо.
– Не будем об этом говорить! Ведь вы остановили кровь вполне материальным способом.
– А я полагал, что истинная поэзия моего лечения заключается в том, что я не дал больному страдать. Правда, вы меня уверяли, что он сумасшедший.
– Несомненно, в какой-то момент у него наступило помрачение ума.
– А что вы называете помрачением ума? Ведь это не более чем отвлечение души, не так ли?
– Или рассудка, – сказал Марат.
– Оставим эту тему. Слово «душа» очень хорошо выражает то, что я имею в виду. Если именуемая этим вещь найдена, то неважно, как вы ее назовете.
– Вот здесь мы расходимся. Вы утверждаете, что обнаружили вещь и только подбираете ей название; я же придерживаюсь того мнения, что вы еще не нашли ни этой вещи, ни верного для нее наименования.
– Мы еще к этому вернемся. Итак, вы говорили, что безумие – это временное помрачение ума?
– Совершенно справедливо.
– Невольное помрачение?
– Да… Я видел одного сумасшедшего в Бисетре, он бросался на железные решетки с криком: «Повар! Фазаны прекрасные, только неправильно приготовлены».
– Допускаете ли вы, что безумие проходит, как облако, застлавшее на время разум, а потом рассеивается, и снова наступает просветление?
– Этого почти никогда не случается.
– Но вы же сами видели нашего больного в здравом уме после его безумного бреда во сне.
– Да, я видел, но, стало быть, не понял того, что видел. Это какой-то небывалый случай, одна из тех странностей, которые древние евреи называли чудесами.
– Нет, – возразил Бальзамо. – Это чистейшей воды отделение души, полное разъединение материи и духа: материи – неподвижного, состоящего из мельчайших частиц вещества, и души – искры Божьей, заключенной на время в тусклый фонарь в виде человеческого тела; искра эта – дочь Небес – после гибели тела возвращается на Небо.
– Так вы ненадолго вынули у Гаварда душу из тела?
– Да, я ей приказал покинуть недостойное место, в котором она находилась; я извлек ее из бездны страданий, в которой ее удерживала боль. Я отправил ее в свободное странствие. Что оставалось хирургу? Не что иное, как инертная масса, вещество, глина. То есть то, что сделали вы своим скальпелем, отрезая у мертвой женщины вот эту голову, которая у вас в руках.
– От чьего имени вы распоряжались этой душой?
– От имени Того, Кто одним своим дыханием сотворил все души: души миров, души людей…
– Вы, стало быть, отрицаете свободный выбор? – спросил Марат.
– Я? – переспросил Бальзаме. – Что же я в таком случае делаю вот сейчас, сию минуту? С одной стороны, я вам демонстрирую свободный выбор, с другой – отвлечение, отделение души. Представьте себе умирающего в муках. Пусть у него выносливая душа, он соглашается на операцию, просит о ней, но очень страдает. Вот вам свободный выбор. Теперь представим, что прохожу мимо этого умирающего я, божий избранник, пророк, апостол, и, сжалившись над этим человеком, мне подобным существом, вынимаю данной мне Господом силой душу из его страдающего тела. И душа с высоты взирает на беспомощное, неподвижное, бесчувственное тело. Разве вы не слышали, как Гавард, рассказывая о себе, восклицал:
«Бедный Гавард!» Он не говорил «я». Душа больше не принадлежала его телу и была на полпути к небесным высотам.
– Если вам верить, человек – ничто, – проговорил Марат, – и я уже не могу сказать тиранам: «Вы имеете власть над моим телом, но бессильны что-либо сделать с моей душой»?
– А-а, вот вы и перешли от истины к софизму! Я вам говорил, что в этом ваш недостаток. Бог вдыхает в человека душу на время, это так. Но верно и то, что, пока душа владеет его телом, они тесно связаны, оказывают друг на друга влияние, и даже материя порой имеет превосходство над духом. Бог повелел, чтобы тело было королем, а душа – королевой. Но душа нищего столь же чиста, как и душа короля. Вот учение, которое следует исповедовать вам, апостолу равенства. Докажите равенство двух душ, потому что ведь вы можете найти доказательства этому равенству во всем, что только есть святого на земле:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183