Он положил руку доктору на плечо с таким умоляющим видом, что тот был вынужден остановиться – О последней высшей милости прошу вас, сударь, – молвил он. – Вы видите, как разбегаются у меня мысли. Мне кажется, я теряю рассудок Чтобы окончательно решить, должен ли я жить или умереть, мне необходимо услышать подтверждение о возникшей угрозе. Я сейчас вернусь к сестре и буду говорить с ней только после того, как вы еще раз ее осмотрите. Подумайте хорошенько!
– Это вам надо думать, потому что мне нечего добавить к уже сказанному – Обещайте мне – Бог мой! Это милость, в которой даже палач не мог бы отказать своей жертве – обещайте мне, что зайдете к моей сестре после визита к ее высочеству Доктор! Небом заклинаю вас: обещайте!
– Это не исправит положения. Однако раз вы настаиваете, мой долг – поступить так, как вы того желаете. Когда я выйду от ее высочества, я зайду к вашей сестре – Благодарю, благодарю вас! Да, зайдите, и тогда вы убедитесь в своей ошибке.
– Я от всей души этого желаю, и если я ошибся, я с радостью в этом признаюсь. Прощайте!
Получив свободу, доктор ушел, оставив Филиппа одного. Филипп дрожал как в лихорадке, обливался холодным потом. Словно в бреду, он не понимал, где он находится, с кем он только что говорил, того, что ему только что было открыто.
Он несколько минут невидящим взором смотрел на небо, в котором начали появляться звезды, и на павильон, в котором зажигались огни.
Глава 27.
ДОПРОС
Едва придя в себя, Филипп направился в апартаменты Андре Однако по мере того, как он подходил к павильону, ощущение несчастья стало постепенно проходить; ему казалось, что это был всего-навсего страшный сон, а не действительность, которой он пытался противостоять. Чем дальше он уходил от доктора, тем все более нелепыми стали казаться его намеки Ему было очевидно, что наука ошиблась, а добродетель не сдалась И разве сам доктор не подтвердил правоту «Филиппа тем, что согласился еще раз навестить его сестру?
Однако, когда Филипп оказался лицом к лицу с Андре, он так изменился, побледнел и осунулся, что теперь пришел ее черед испытать беспокойство при виде брата. Она спрашивала себя, как Филипп мог так сильно перемениться в столь короткий срок.
– Господи! Дорогой брат! Неужели я серьезно больна? – обратилась она к нему.
– Почему ты об этом спрашиваешь? – молвил он.
– Потому что ты так напуган.
– Нет, сестра, – отвечал Филипп, – у доктора твое состояние не вызывает беспокойства, он сказал тебе правду. Мне стоило большого труда уговорить его прийти еще раз – Так он придет? – спросила Андре.
– Да, придет. Надеюсь, тебе это не доставит неудовольствия, Андре?
При этих словах Филипп, не сводя глаз, следил за Андре – Нет, – спокойно отвечала она, – лишь бы этот визит хоть немного тебя утешил, вот все, чего я прошу у Бога. Ну, а теперь скажи мне, откуда эта бледность? Ты так меня напугал!
– Тебя это правда беспокоит, Андре?
– И ты еще спрашиваешь!
– Так ты меня любишь, Андре?
– Почему ты о атом спрашиваешь? – удивилась девушка.
– Я хотел узнать, Андре, любишь ли ты меня так же нежно, как во времена нашей юности.
– Ах, Филипп, Филипп!
– Итак я для тебя по-прежнему один из самых близких людей на всей земле?
– Самый близкий! Единственный! – вскричала Андре и, покраснев от смущения, прибавила:
– Прости, Филипп, я чуть было не забыла…
– Нашего отца, Андре?
– Да Филипп взял сестру за руку и, с нежностью глядя на нее, проговорил:
– Андре! Не думай, что я когда-нибудь осудил бы тебя, если бы в твоем сердце родилось чувство, не похожее ни на то, которое ты испытываешь к отцу, ни на любовь ко мне…
Сев с ней рядом, он продолжал:
– Ты вступила в тот возраст, Андре, когда девичье сердце говорит громче, чем хотелось бы его хозяйке. Как ты знаешь, заповедь Божья приказывает женщине покинуть родителей и семью и последовать за супругом.
Андре некоторое время смотрела на Филиппа так, будто он говорил на не понятном ей языке, а потом рассмеялась с непередаваемым простодушием.
– Мой супруг? – переспросила она. – Ты что-то говорил о моем супруге, Филипп? Господи, да он еще не родился; во всяком случае, я его не знаю.
Тронутый искренностью Андре, Филипп подошел к ней и, взяв ее руку в свои ладони, проговорил в ответ:
– Прежде чем обзаводиться супругом, милая Андре, женщина может иметь жениха, любовника…
Андре с удивлением взглянула на Филиппа, испытывая неловкость под его настойчивым взглядом, пронизывавшим ее насквозь и освещавшим всю ее душу.
– Сестра! – продолжал Филипп. – Со дня своего рождения я был тебе лучшим другом, и ты была моей единственной подругой. Я никогда не оставлял тебя одну, как ты знаешь, ради того, чтобы поиграть с товарищами. Мы вместе росли, и ничто никогда не поколебало нашего беззаветного взаимного доверия. Почему же ты, Андре, с некоторых пор без всякой причины переменилась ко мне?
– Я? Переменилась? Я переменилась к тебе, Филипп? Объяснись, пожалуйста. Должна признаться, я ничего не понимаю с тех пор, как ты вернулся.
– Да, Андре, – проговорил молодой человек, прижимая ее к своей груди, – да, милая сестричка, на смену детской привязанности приходит юношеская страсть, и ты решила, что я больше не гожусь для того, чтобы поверять мне свои сердечные тайны.
– Брат мой! Друг мой! – все более и более удивляясь, отвечала Андре. – Что все это значит? О каких сердечных тайнах ты говоришь?
– Андре! Я смело завожу разговор, который может оказаться для тебя опасным, а для меня самого – очень неприятным. Я отлично знаю, что просить или, вернее, требовать твоего доверия в такую минуту – значит пасть в твоих глазах. Однако я предпочитаю, – и прошу тебя верить, что мне очень тяжело об этом говорить, – я предпочитаю увериться, что ты любишь меня меньше, чем оставить тебя во власти грозящих тебе бед, страшных несчастий, Андре, если ты будешь по-прежнему упорствовать в своем молчании, которое я оплакиваю и на которое я не считал тебя способной, если ты имеешь дело с братом и другом.
– Брат мой! Друг мой! – отвечала Андре. – Клянусь тебе, я ничего не понимаю в твоих упреках!
– Андре! Неужто ты хочешь, чтобы я тебе объяснял?..
– Да! Разумеется, да!
– Не жалуйся, если, ободренный тобой, я буду говорить слишком прямо, если заставлю тебя покраснеть, смутиться. Ведь ты сама вызвала во мне несправедливое недоверие, с каким я копаюсь теперь в недрах твоей души, чтобы вырвать у тебя признание.
– Говори, Филипп. Клянусь, что не рассержусь на тебя.
Филипп взглянул на сестру, встал и в сильном волнении зашагал из угла в угол. Между обвинением, которое Филипп составил в голове, и спокойствием юной девушки, было столь очевидное противоречие, что он не знал, что думать.
Андре в изумлении смотрела на брата и чувствовала, как постепенно холодеет ее сердце от этой торжественности, столь не похожей на его привычное нежное братское покровительство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
– Это вам надо думать, потому что мне нечего добавить к уже сказанному – Обещайте мне – Бог мой! Это милость, в которой даже палач не мог бы отказать своей жертве – обещайте мне, что зайдете к моей сестре после визита к ее высочеству Доктор! Небом заклинаю вас: обещайте!
– Это не исправит положения. Однако раз вы настаиваете, мой долг – поступить так, как вы того желаете. Когда я выйду от ее высочества, я зайду к вашей сестре – Благодарю, благодарю вас! Да, зайдите, и тогда вы убедитесь в своей ошибке.
– Я от всей души этого желаю, и если я ошибся, я с радостью в этом признаюсь. Прощайте!
Получив свободу, доктор ушел, оставив Филиппа одного. Филипп дрожал как в лихорадке, обливался холодным потом. Словно в бреду, он не понимал, где он находится, с кем он только что говорил, того, что ему только что было открыто.
Он несколько минут невидящим взором смотрел на небо, в котором начали появляться звезды, и на павильон, в котором зажигались огни.
Глава 27.
ДОПРОС
Едва придя в себя, Филипп направился в апартаменты Андре Однако по мере того, как он подходил к павильону, ощущение несчастья стало постепенно проходить; ему казалось, что это был всего-навсего страшный сон, а не действительность, которой он пытался противостоять. Чем дальше он уходил от доктора, тем все более нелепыми стали казаться его намеки Ему было очевидно, что наука ошиблась, а добродетель не сдалась И разве сам доктор не подтвердил правоту «Филиппа тем, что согласился еще раз навестить его сестру?
Однако, когда Филипп оказался лицом к лицу с Андре, он так изменился, побледнел и осунулся, что теперь пришел ее черед испытать беспокойство при виде брата. Она спрашивала себя, как Филипп мог так сильно перемениться в столь короткий срок.
– Господи! Дорогой брат! Неужели я серьезно больна? – обратилась она к нему.
– Почему ты об этом спрашиваешь? – молвил он.
– Потому что ты так напуган.
– Нет, сестра, – отвечал Филипп, – у доктора твое состояние не вызывает беспокойства, он сказал тебе правду. Мне стоило большого труда уговорить его прийти еще раз – Так он придет? – спросила Андре.
– Да, придет. Надеюсь, тебе это не доставит неудовольствия, Андре?
При этих словах Филипп, не сводя глаз, следил за Андре – Нет, – спокойно отвечала она, – лишь бы этот визит хоть немного тебя утешил, вот все, чего я прошу у Бога. Ну, а теперь скажи мне, откуда эта бледность? Ты так меня напугал!
– Тебя это правда беспокоит, Андре?
– И ты еще спрашиваешь!
– Так ты меня любишь, Андре?
– Почему ты о атом спрашиваешь? – удивилась девушка.
– Я хотел узнать, Андре, любишь ли ты меня так же нежно, как во времена нашей юности.
– Ах, Филипп, Филипп!
– Итак я для тебя по-прежнему один из самых близких людей на всей земле?
– Самый близкий! Единственный! – вскричала Андре и, покраснев от смущения, прибавила:
– Прости, Филипп, я чуть было не забыла…
– Нашего отца, Андре?
– Да Филипп взял сестру за руку и, с нежностью глядя на нее, проговорил:
– Андре! Не думай, что я когда-нибудь осудил бы тебя, если бы в твоем сердце родилось чувство, не похожее ни на то, которое ты испытываешь к отцу, ни на любовь ко мне…
Сев с ней рядом, он продолжал:
– Ты вступила в тот возраст, Андре, когда девичье сердце говорит громче, чем хотелось бы его хозяйке. Как ты знаешь, заповедь Божья приказывает женщине покинуть родителей и семью и последовать за супругом.
Андре некоторое время смотрела на Филиппа так, будто он говорил на не понятном ей языке, а потом рассмеялась с непередаваемым простодушием.
– Мой супруг? – переспросила она. – Ты что-то говорил о моем супруге, Филипп? Господи, да он еще не родился; во всяком случае, я его не знаю.
Тронутый искренностью Андре, Филипп подошел к ней и, взяв ее руку в свои ладони, проговорил в ответ:
– Прежде чем обзаводиться супругом, милая Андре, женщина может иметь жениха, любовника…
Андре с удивлением взглянула на Филиппа, испытывая неловкость под его настойчивым взглядом, пронизывавшим ее насквозь и освещавшим всю ее душу.
– Сестра! – продолжал Филипп. – Со дня своего рождения я был тебе лучшим другом, и ты была моей единственной подругой. Я никогда не оставлял тебя одну, как ты знаешь, ради того, чтобы поиграть с товарищами. Мы вместе росли, и ничто никогда не поколебало нашего беззаветного взаимного доверия. Почему же ты, Андре, с некоторых пор без всякой причины переменилась ко мне?
– Я? Переменилась? Я переменилась к тебе, Филипп? Объяснись, пожалуйста. Должна признаться, я ничего не понимаю с тех пор, как ты вернулся.
– Да, Андре, – проговорил молодой человек, прижимая ее к своей груди, – да, милая сестричка, на смену детской привязанности приходит юношеская страсть, и ты решила, что я больше не гожусь для того, чтобы поверять мне свои сердечные тайны.
– Брат мой! Друг мой! – все более и более удивляясь, отвечала Андре. – Что все это значит? О каких сердечных тайнах ты говоришь?
– Андре! Я смело завожу разговор, который может оказаться для тебя опасным, а для меня самого – очень неприятным. Я отлично знаю, что просить или, вернее, требовать твоего доверия в такую минуту – значит пасть в твоих глазах. Однако я предпочитаю, – и прошу тебя верить, что мне очень тяжело об этом говорить, – я предпочитаю увериться, что ты любишь меня меньше, чем оставить тебя во власти грозящих тебе бед, страшных несчастий, Андре, если ты будешь по-прежнему упорствовать в своем молчании, которое я оплакиваю и на которое я не считал тебя способной, если ты имеешь дело с братом и другом.
– Брат мой! Друг мой! – отвечала Андре. – Клянусь тебе, я ничего не понимаю в твоих упреках!
– Андре! Неужто ты хочешь, чтобы я тебе объяснял?..
– Да! Разумеется, да!
– Не жалуйся, если, ободренный тобой, я буду говорить слишком прямо, если заставлю тебя покраснеть, смутиться. Ведь ты сама вызвала во мне несправедливое недоверие, с каким я копаюсь теперь в недрах твоей души, чтобы вырвать у тебя признание.
– Говори, Филипп. Клянусь, что не рассержусь на тебя.
Филипп взглянул на сестру, встал и в сильном волнении зашагал из угла в угол. Между обвинением, которое Филипп составил в голове, и спокойствием юной девушки, было столь очевидное противоречие, что он не знал, что думать.
Андре в изумлении смотрела на брата и чувствовала, как постепенно холодеет ее сердце от этой торжественности, столь не похожей на его привычное нежное братское покровительство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183