- Не угодно ли вам сесть?
Деревенко послушно и даже излишне торопливо подвинул стул и, поелозив задом, обосновался на краешке.
- У вас здесь, в Екатеринбурге, кажется, жена и... сын?
- Так точно. Ребенок. И... она. Да-с. А... что?
- У нас мало времени... И я буду краток. Скажу не обинуясь: у властей большие к вам претензии.
- Претензии? Но... отчего же? Я послушен, исполнителен, я не делал ничего против... рабочего класса! Ничего!
- А теперь вам надлежит сделать нечто в пользу рабочего класса, товарищ...
- Вы... назвали меня... товарищем? О, это так... так...
- Это - так. Вы вхожи в семью Николая на правах врача и давнего знакомого.
- Да-да, они... Они знают меня, как почетного лейб-медика.
- Вот! - Юровский поднял указательный палец к потолку. - Мы будем давать вам... письма. На французском языке. Вы знаете французский язык?
- Как все интеллигентные люди. Несколько... Читаю со словарем, перевожу с Божьей помощью... А... А... О чем? Там, в письмах?
- Этого вам лучше не знать. Жена, ребенок... Вы меня поняли?
- Так точно. Но... при чем здесь... они?
- При том, что если вы хоть единожды прочтете текст письма и посмеете обсуждать... Ну хоть бы и с Николаем - жену и сына мы расстреляем. За контрреволюцию. Это понятно?
Ильюхин видел, как наливается мертвой бледностью лицо Деревенко. Лукоянов стоял рядом с Юровским. Молча.
- Вы все поняли?
- Я... Я понял. Я... я все сделаю. Но... вы гарантируете безопасность моей семьи?
- До тех пор, пока вы исполняете наши поручения.
- Как я должен объяснить госуда... Николаю Втор... То есть бывшему ему, что это за письма и откуда они у меня?
- Разумный вопрос... Вы скажете, что к вам на улице подошел офицер из академии Генерального штаба и вручил это письмо. Вы были удивлены, но офицер назвал вас по имени-отчеству и вы поняли, что это не провокация. Можете добавить, что помните этого офицера по Петербургу. Скажете, что он у вас лечился. Фамилию назовете любую.
- Но... царь знает всех офицеров!
- Скажете, что это был Борис Соловьев, зять Распутина.
Деревенко вышел, пятясь и кланяясь, словно китайский болванчик. Лукоянов следом, все так же молча.
- Ну! - обозначил Юровский приглашение войти.
- Вы же говорили, что письма буду отдавать я? - удивился и расстроился Ильюхин.
- Мы посоветовались и решили разделить процесс. Он будет отдавать. Ты будешь нагнетать и убеждать. Нам нужно, чтобы этот выродок согласился бежать! Ты понял? Тогда их расстрел будет абсолютно оправдан даже в глазах кайзера Вильгельма!
Взял себя в руки, успокоился. Произнес с усмешечкой:
- Изощренный план... Поздравляю. Или - как говорила моя покойная Танечка - проздравляю.
Юровский метнул из-под бровей подозрительный взгляд:
- Что это ты? Как понимать?
Рассмеялся:
- Уж простите за подробность, товарищ Юровский, но когда Татьяна бывала мною сильно довольна - она говорила: проздравляю!
- Ладно. Свободен.
Спускался по лестнице, и в голове стучало в такт каблукам: они знают, чего хотят. И знают, как достичь. Что противопоставить их напору? Задумку товарища Дзержинского? А отдаст ли железный Феликс контрибуционные деньги голодным и сирым? Про него ведь рассказывали шепотком, по углам, что когда он на партийные деньги скрывался в Швейцарии, в Женеве, то совсем не скучал, а прохлаждался со своею женой и кушал, что хотел, и жил очень даже красиво... Такие привычки не способствуют жалостности к голодающим. И это значит, что...
От мелькнувшей мысли стало жарко и струйки пота потекли по лбу.
Это значит, что спасать надобно... очи ее. Ибо так велит солнце Завета. И спасая ее - спасай и всех остальных, товарищ, только от души, от души, а не по заданию нашей партии.
Он обнаружил очень странный и внятный изъян в замысле Юровского. Все было настолько очевидно, что вспотела спина. Что, Юровский забыл? Ведь письма должен писать полковник из академии? И почерк этого полковника Николай знает. А теперь - зять Гришки Распутина? Тут что-то не так. Тут не сходятся концы с концами. Ну, с Деревенко - ладно. Все же врач - против него, Ильюхина, - свой человек. И не просто знакомый, а друг дома. Это как бы и верно. Но вот зять, Борис Соловьев...
Может, лучше незамедлительно предупредить Николая, раскрыть карты, вместе придумать контрмеры?
Нет... Кто такой Ильюхин для царя? Бывший матрос бывшего Российского флота. То есть ничто. Взбрендит императору - и он еще, чего доброго, "посоветуется" с Юровским - о таком-де излишне заботливом матросике с "Дианы". И тогда - пуля. Нет. Надобно помалкивать и двигать свой собственный замысел - ну, немножечко, конечно, и Феликсов, будем справедливы. Только так возможно избежать губительных ошибок.
Поутру застал в ДОНе нервную суету. Авдеев стоял с потерянным лицом и о чем-то докладывал Юровскому. Здесь же горделиво смотрели в потолок Голощекин, Белобородов и Войков. Что-то произошло, догадаться не трудно. Юровский заметил, поманил пальцем:
- Пожалуйте сюда, товарищ...
Подошел, Белобородов скорчил рожу.
- У нас тут, оказывается, крадут!
Войков театрально поднял руки.
- Представляешь, братишка Почепахин, наш бывший друг Авдеев и его робяты овеществляют собою пережитки капитализьма, ты можешь это себе представить? Я - нет!
И только Голощекин стоял молча.
- Мы отстраняем товарища Авдеева и его людей, - сухо проговорил Белобородов. - Уралсовет постановляет: отныне комендантом Дома особого назначения назначается... Некрасиво сказал... Станет... Нет. Он же не сам по себе - станет. Он как бы от нас? Товарищи, как сказать?
- Становится по приказу революции! - снова вскинул руки Войков.
- Ну вот! - обрадовался Белобородов. - Яков Михайлович! Ты отныне становишься. Ты как?
- Я привык выполнять. Раз вы - по-стано-вили - я и становлюсь.
- Юровский! - обрадовался Войков. - Ты, оказывается, прекрасно владеешь русского... русским? Да - языком! Какая находка, какое открытие... Кабы не война - прямиком в Москву, в Центр, в науку!
- Что делать мне? - Ильюхину надоело слушать ерничание советских.
Юровский сел за стол под рогами.
- Приказываю: проверить каждый провод, доску, стол и диван. На предмет подготовки побега или чего еще. На все про все даю три дня. Спрошу сурово...
Чего там... В ДОНе все было в порядке. Диваны, стулья и столы, а также провода и доски подтверждали непреложно: побег невозможен.
Ночью (под предлогом этой самой проверки) обошел территорию снаружи и изнутри. Наивная то была мыслишка - распилить забор, отодвинуть секцию от столба до столба и вывести узников на свободу. Как это сделать? Подкупить ночной караул? Отравить? Перебить всех дубинами? Или перестрелять? Это же невозможно. Тогда, в запале и зашоре, возможным казалось все. А теперь... Дураки мы были. Все, без исключения. Судили и рядили по поверхности. А в глубину заглянуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153