- Мы нашли.
- Бриллианты, бриллианты! - закричала диким голосом. - Они, они!
Ее гнусность не имела пределов...
- Да плевать я хотела на ваших Романовых! - Голос исчез, только яростный хрип. - Где, где бриллианты?! Дайте их! Дайте!
- И Кирилл вас искренне любил? Как наивны мужчины...
Бросилась с кулаками: она уже ничего не соображала.
- Успокойтесь... - схватил за руки, сжал. - Зачем вам царские драгоценности?
Оттолкнула, отряхнулась, словно курица, только что вылезшая из-под петуха.
- Тебе не понять... - сказала презрительно. - Успокойся, дурак. Я никогда не служила в ГПУ. СССР - пародия! Я служу фатерлянду. СД, разведка. Давай камни, и я исчезну навсегда... Ферфлюхтер... Идиот. Это - Романовы? В одежде? Да они голые, болван! Го-лы-е! Мы, русские, всегда учились у немцев логике и мудрости. Судя по тебе - мы так ничему и не научились.
Его не столько поразило это признание (черт ее знает... Хитроумный агент госбезопасности СССР и не такую отступную легенду придумать может. Верить ей нельзя...), сколько взбесила ее беспредельная наглость. Ишь ты, Зихерхай, СД, служба безопасности Третьего рейха... Что же, и Кирилл, и второй Веретенников, и Лена... Тоже? Не может быть! Они так искренни, так проникновенно добры... Не может быть.
- Ты о Кирилле и прочих? - улыбнулась сатанински. - Меня им подставили. Должен понимать, что это означает. А цель... Да ради бога! Моя задача - информация, осел! Скоро начнется война с жидо-большевиками! Мы должны остановить и мы остановим расползание еврейства по всему миру! Давай камни и пошел вон! Ну?
- У кого письмо? Для НКВД. У кого? Без письма ты не получишь ничего!
Усмехнулась, обнажила левую грудь:
- Как у Клеопатры! Мой начальник часто говорил мне это... И все время меня хотел. Меня все хотят, все, и ты, ты тоже хочешь, так оставь свою славянскую неполноценность и начнем! Я обопрусь вот об это упавшее дерево! Как славно! Как изначально! Так совокуплялись древние германцы! Попробуй по-нашему, славянин! Аллес гут!
- Письмо... Сначала - письмо.
Она приблизилась вплотную, обняла за шею.
- Когда это входит в это - тогда все заканчивается. Да? А письмо... Да нету никакого письма. Я придумала письмо, чтобы удержать тебя от необдуманных поступков. Начали...
- Плохо придумала... - ударил ножом под вздох, потом еще и еще раз. Она сползла с его груди, не вскрикнув. Долго смотрел на красивое, спокойное лицо. Ложь то была? Правда? Теперь не узнать. И дальнейшие события пойдут совсем по другому руслу.
И еще: кто же "Третий"? Взгляд упал на руку Веры, безжизненно свесившуюся в яму. На среднем пальце сверкнуло золотое кольцо. С некоторым усилием снял его - вторая фаланга припухла немного. Сразу увидел три небольших темно-синих сапфира. "Третий"? - подумал. - Третий... Псевдоним на кольце? Странная затея... Это не похоже ни на немцев, ни на НКВД. Кто же эта "Вера Сергеевна"? Завербованный немцами сотрудник НКВД? Или работник СД, внедренный в систему советской контрразведки? Какую-то роль в истории с Веретенниковым она играла. И это - раз. О ней ничего не знал "Федор Алексеевич" - два. Третье, самое главное: существует ли письмо, реальна ли гибель Веретенниковых? Если да - тогда почему, зачем это понадобилось ей?
Вспомнил Великий исход: дымили корабли на рейде, и плавно раскачивала волна лодки с солдатами и офицерами. "Мы скоро вернемся", - летело над палубами, лебедки поднимали лошадей, цивильная толпа давилась перед ощетинившимся кордоном, счастливцы, которым удалось пройти, сталкивали друг друга и срывались с трапов, следом плюхались в воду баулы и чемоданы, стон и крик стояли кладбищенские... А впереди был чужой берег, чужая, непонятная земля, голод, холод, страдание. Вместе с другим оказался в Галлиполи; когда вывели на поле и среди камней и сбивающих с ног ветров предложили разбить лагерь - даже суровый Кутепов дрогнул. Но - ничего, русский человек двужилен и преисполнен жаждой жизни. Приспособились. Строили армию - в робкой уверенности, что не без милости Господь; хоронили умерших, ставили кресты и даже часовню воздвигли из камней - исполняли долг, потому что без него нет армии...
Иногда удавалось вырваться в Стамбул. Суетный многоликий город чуть-чуть обрусел, доносился голос Вертинского: "Я сегодня смеюсь над собою..." Проститутки, вино, марафет - все бывало, одного только не было: милой родины. Однажды Званцев осознал: и не будет. Никогда. Потому что виновны. Тем, кровавым, с кровавым флагом, который пусть и невидим и невредим от пули - тем настанет свой черед, и они поплатятся за то, то вздыбили и раздавили Россию. Цена для них будет непереносимо велика. И сколько бы ни пытались забыть, свалить на "темные силы", никто и ничто не забудется. Никогда...
Но эти мысли не утешали - наоборот: чем больше ощущал Званцев, что прощения не будет, не будет исхода вечно длящемуся страданию - тем больше портилось настроение. Однажды, услышав, как с вершины минарета Айя-Софии кричит муэдзин: "Я свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет Пророк Его!" - подумал горестно: они живут. Они благоденствуют. Хотя ничтоже сумняшеся вырезали в одну ночь два миллиона ни в чем не повинных армян. А мы - мучаемся. За что?
И ответил: просто все. За то мучаемся, что д о п у с т и- л и. Прикосновение к Помазаннику дозволили. И этим сказано все...
...А смертный лес шумел, и плыли высоко в небе облака - жизнь продолжалась. Зачем? Те убийцы, и мы такие же, и оттого обречены.
И еще вспомнил: разговор с перевербованным НКВД Климовым. Как это он? "Агенту этому все доступно! Он... Она вне всяких подозрений!" Вот: о н а... Это местоимение употребил и "Федор Алексеевич". Что ж... Точка".
Таня долго молчала, всматриваясь в мое лицо сквозь нервно прищуренные глаза. Серафима Петровна расставляла чашки на столе - мы собирались пить чай.
- Варенье и сахар - в буфете, - сказал я. - К сожалению, больше ничего нет.
Серафима махнула рукой, чай был нужен для того, чтобы хоть немного отвлечься. Сели за стол, Таня вертела чашку в руках, я видел, что говорить ей не хочется.
- Это тайна, так?
- Нет. Но ты вряд ли поверишь, а доказательств у нас нет.
- Все равно.
- Тогда - слушай...
Странным был ее рассказ. Вера Сергеевна - дочь русских эмигрантов двадцатого года. Родилась в России, в Петербурге, в 1910-м. Окончила немецкую школу, прекрасно говорила, писала, разговаривала по-немецки. Когда ей исполнилось двадцать лет, в 1930-м, примкнула к гитлеровскому движению, стала членом НСДАП. Позже ее пригласили в Главное управление Имперской безопасности - референтом по русским проблемам. Немцы желали знать настроения русских эмигрантов, особенно - военных. В 1935-м Веру подставили Веретенникову, она вышла за него замуж. Гестапо преследовало единственную цель: иметь в среде активных русских монархистов своего надежного человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153