Тут лес еще не тронутый. Начинаем валить и его. Вырубим этот — поедем дальше. Без работы сидеть не будем — таких лесов в Карелии много. На мою жизнь хватит. А что там нового у нас в Сябрыни? Не интересовался ли кто моей личностью или все покуда что тихо? Напишите. Да, чуть не забыл. Надо было б тебе, Марфа, приехать в Петрозаводск. Напиши, когда приедешь,— я также отпрошусь из лесу. Там бы я тебе отдал заработанные деньги. Сама понимаешь, посылать не хочу, боюсь выдать себя. Скажи в деревне, что ты едешь к брату за Оршу, или придумай еще что-нибудь такое. А я встречу тебя в Петрозаводске. Да, чуть не забыл. Меня немного здесь пристукнуло деревом, и теперь я охромел: припадаю на одну ногу...»
Далее Васепок передавал приветы детям, говорил, как он тоскует без них, и сообщал свой новый адрес.
Когда я кончил читать, бабка взяла у меня письмо, по- своему, не так, как оно было сложено до этого, перегнула его и, тяжело поднявшись, пошла в хату.
Так вот где скрывался Васепок — в Карелии! Думает, что там его не найдут. Беспокоится, «интересуются ли его личностью»!..
Следующий, к кому мне надо было забежать,— Васепков племянник, допризывник Гатила: ему сегодня пришла повестка срочно явиться в военкомат,— видно, на этот раз его заберут в армию. Хлопец полмесяца ходит с «босой» головой. Подстриженный под военкоматовскую нулевку, он уже ничего не делает, только ждет эту повестку.
Его ровесники давно служат — и Микитова Антона, и Рогатунова Ивана, и Хадосьиного Колю забрали еще весной.
Отсюда до Гатиловых уже совсем близко — пробежишь мимо низенькой, старой Демидьковой хаты, которая со всех четырех сторон обсажена лопушистыми кустами сирени и в которой уже никто не живет — Демидька немного поодаль построил себе новую; минуешь трухлявую хатку Тарасовки, бабули, что как жила одиноко, так одиноко и померла этой зимою — двери и окна в тот же день Демидька крест-накрест забил обрезками, которые остались от гроба; гулко протопаешь босыми ногами под окнами просторной, но не очень досмотренной хаты Клецек, на которой уже, наверное, сдвинув с наката стропила, совсем оседала крыша, оголяя почерневшую на чердаке трубу; минуешь небольшую, но ухоженную хатку глуховатого деда, Шепки, который, кажется, всю свою жизнь отбыл на одной должности — ночным сторожем,— и вон там, за колодцем, она, старая, толстая (не обхватить и двоим, а то и троим) Гатилова верба, на которую одновременно взбирались чуть ли не все дети нашей деревни — суков хватало на всех.
Подойдя ближе, я сразу заметил, что сегодня хата Гатиловых выглядит почему-то совсем не так, как всегда: она больше открыта —так иногда непривычно видеть без шапки человека, который все время ходил в ней и вдруг случайно снял ее. Хате чего-то не хватало. А чего — я понял сразу, как только увидел, что наискосок через улицу (почти до самых Демидьковых окон) лежали обрубленные сучья с еще не увядшей листвою — по обе стороны от того места, где была верхушка. Гатила втащил уже почти всю вербу в свой двор. И только комель еще лежал возле пня, а на нем, выставив вперед деревянную ногу и держась двумя руками за суки, сидел Демидька. Рядом, взявшись за руки, стояли Клецки — отец и сын. Гатила кончал обрубать нижние толстые суки.
— А вот, гляди ты, и спилил,— говорил Демидька Клецке.— А я, гета, уже думал, что с этой вербиной никто и не сладит. Толстая очень, холера на нее, была.
— Пилы же, дядька, не хватало,— отрубив сук, сел и Гатила.
— А он, видишь ли, смекнул,— сморщившись, отчего его небольшое лицо, которое, будто горшок трещинами, было изрезано морщинами, стало еще меньше, широко улыбнулся Клецка.— Взял пообсек кругом ствол, а тогда и пилы хватило, чтоб кое-как водить.
— Да потом и пилили, словно мух лениво отгоняли,— хвастался Гатила.— Особенно не разгонишься, когда косточками пальцев в пень стукаешься.
Я отдал Гатиле повестку.
— Наконец пришла, дорогуша,— хлопец осторожно взял ее в руки, и пальцы его, как мне показалось, задрожали.— Так что скоро: «Солдат Гатила, в две шеренги становись!..»
— Теперь ты, брат Леня, самогонку гони побыстрей на прощальный,— улыбнулся бригадир.— Да сам ты, видимо, и не справишься. Разве вот Марку, гета, попроси,— и пальцем показал на Клецку.
— А что, было бы из чего, а выгнать я смогу,— ответил тот.— У меня вон как раз аппарат незанятый. А я уже наловчился. Она у меня идет и даже не болбочет.
Гатила, смешно отставив большой палец, замотанный в какую-то тряпку, снова взялся за топор — увидел еще один необрубленный сучок.
— Ого, Леня,— будто бы только сейчас увидев завязанный палец, сказал Демидька.— Так ты, гета, успел уже себе вон какую куклу сделать...
Я посмотрел на руку Гатилы. Ну и Демидька! Замотанный в тряпку палец и в самом деле был похож на куклу — ну как раз та грязнуля, с которой в Микитовых сенях еще и сейчас, наверное, играет Волечка, Ленкина сестра.
По ту сторону улицы торопливо прошел Туньтик. Он, ласково прижимая к себе, нес на руках своего младшего сына, который, прильнув к небритой отцовской щеке, радостно, почти в самые глаза, лепетал одно только слово: «тата», «тата», «тата» — то ли он и вправду хотел что-то сказать отцу, то ли ему просто нравилось повторять это слово, от которого малыш уже, видимо, отвык после того, как дядька Змитра покинул землянку и перешел в другой конец Сябрыни — в хату Матруны Вековухи.
Петрик, крепко обняв отцовскую шею своими тоненькими ручками и закрутив грязные, все в цыпках, ноги где-то за отцовой спиною, смотрел только на скуластое лицо отца и все повторял: «тата», «тата», «тата»...
— Куда ты, Змитра, так торопишься? — вдогонку ему крикнул Клецка.— Иди вот посиди с нами.
Дядька Змитра ничего не ответил.
Только как-то решительно махнул рукою и пошел еще быстрее.
— Ты вот, гета, приглашаешь человека посидеть с тобою,— хитровато улыбнувшись и как-то снизу вверх склонив голову набок, поглядел на Клецку Демидька.— А вот не знаешь, что ему, может, и некогда с тобою рассиживаться. Человек, может, строиться задумал. Ты вот, может, гета, и не знаешь, а я знаю. Гета, приходит он с обеду ко мне во двор, и знаешь что он мне говорит? «Дай мне, Демидька, коня»,— говорит. «А на что, гета, если не секрет, понадобился тебе конь?» — спрашиваю. «Какой там секрет! — отвечает.— Поеду в лес за обсадой».— «Так скажи мне, мил человек,— снова спрашиваю,— по какую, гета, обсаду ты поедешь? У вас же с Матруной и дом хороший, и обсада в нем вся есть...» — «При чем тут Матруна? — злится Змитра.— У меня вон своя хата недостроенная стоит».— «Так разве у тебя там горит, что обязательно сегодня ехать надо? Не на пожар же, гета. Съездишь и завтра, привезешь свои бревна на обсаду. Коня хорошего возьмешь. А то сегодня нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Далее Васепок передавал приветы детям, говорил, как он тоскует без них, и сообщал свой новый адрес.
Когда я кончил читать, бабка взяла у меня письмо, по- своему, не так, как оно было сложено до этого, перегнула его и, тяжело поднявшись, пошла в хату.
Так вот где скрывался Васепок — в Карелии! Думает, что там его не найдут. Беспокоится, «интересуются ли его личностью»!..
Следующий, к кому мне надо было забежать,— Васепков племянник, допризывник Гатила: ему сегодня пришла повестка срочно явиться в военкомат,— видно, на этот раз его заберут в армию. Хлопец полмесяца ходит с «босой» головой. Подстриженный под военкоматовскую нулевку, он уже ничего не делает, только ждет эту повестку.
Его ровесники давно служат — и Микитова Антона, и Рогатунова Ивана, и Хадосьиного Колю забрали еще весной.
Отсюда до Гатиловых уже совсем близко — пробежишь мимо низенькой, старой Демидьковой хаты, которая со всех четырех сторон обсажена лопушистыми кустами сирени и в которой уже никто не живет — Демидька немного поодаль построил себе новую; минуешь трухлявую хатку Тарасовки, бабули, что как жила одиноко, так одиноко и померла этой зимою — двери и окна в тот же день Демидька крест-накрест забил обрезками, которые остались от гроба; гулко протопаешь босыми ногами под окнами просторной, но не очень досмотренной хаты Клецек, на которой уже, наверное, сдвинув с наката стропила, совсем оседала крыша, оголяя почерневшую на чердаке трубу; минуешь небольшую, но ухоженную хатку глуховатого деда, Шепки, который, кажется, всю свою жизнь отбыл на одной должности — ночным сторожем,— и вон там, за колодцем, она, старая, толстая (не обхватить и двоим, а то и троим) Гатилова верба, на которую одновременно взбирались чуть ли не все дети нашей деревни — суков хватало на всех.
Подойдя ближе, я сразу заметил, что сегодня хата Гатиловых выглядит почему-то совсем не так, как всегда: она больше открыта —так иногда непривычно видеть без шапки человека, который все время ходил в ней и вдруг случайно снял ее. Хате чего-то не хватало. А чего — я понял сразу, как только увидел, что наискосок через улицу (почти до самых Демидьковых окон) лежали обрубленные сучья с еще не увядшей листвою — по обе стороны от того места, где была верхушка. Гатила втащил уже почти всю вербу в свой двор. И только комель еще лежал возле пня, а на нем, выставив вперед деревянную ногу и держась двумя руками за суки, сидел Демидька. Рядом, взявшись за руки, стояли Клецки — отец и сын. Гатила кончал обрубать нижние толстые суки.
— А вот, гляди ты, и спилил,— говорил Демидька Клецке.— А я, гета, уже думал, что с этой вербиной никто и не сладит. Толстая очень, холера на нее, была.
— Пилы же, дядька, не хватало,— отрубив сук, сел и Гатила.
— А он, видишь ли, смекнул,— сморщившись, отчего его небольшое лицо, которое, будто горшок трещинами, было изрезано морщинами, стало еще меньше, широко улыбнулся Клецка.— Взял пообсек кругом ствол, а тогда и пилы хватило, чтоб кое-как водить.
— Да потом и пилили, словно мух лениво отгоняли,— хвастался Гатила.— Особенно не разгонишься, когда косточками пальцев в пень стукаешься.
Я отдал Гатиле повестку.
— Наконец пришла, дорогуша,— хлопец осторожно взял ее в руки, и пальцы его, как мне показалось, задрожали.— Так что скоро: «Солдат Гатила, в две шеренги становись!..»
— Теперь ты, брат Леня, самогонку гони побыстрей на прощальный,— улыбнулся бригадир.— Да сам ты, видимо, и не справишься. Разве вот Марку, гета, попроси,— и пальцем показал на Клецку.
— А что, было бы из чего, а выгнать я смогу,— ответил тот.— У меня вон как раз аппарат незанятый. А я уже наловчился. Она у меня идет и даже не болбочет.
Гатила, смешно отставив большой палец, замотанный в какую-то тряпку, снова взялся за топор — увидел еще один необрубленный сучок.
— Ого, Леня,— будто бы только сейчас увидев завязанный палец, сказал Демидька.— Так ты, гета, успел уже себе вон какую куклу сделать...
Я посмотрел на руку Гатилы. Ну и Демидька! Замотанный в тряпку палец и в самом деле был похож на куклу — ну как раз та грязнуля, с которой в Микитовых сенях еще и сейчас, наверное, играет Волечка, Ленкина сестра.
По ту сторону улицы торопливо прошел Туньтик. Он, ласково прижимая к себе, нес на руках своего младшего сына, который, прильнув к небритой отцовской щеке, радостно, почти в самые глаза, лепетал одно только слово: «тата», «тата», «тата» — то ли он и вправду хотел что-то сказать отцу, то ли ему просто нравилось повторять это слово, от которого малыш уже, видимо, отвык после того, как дядька Змитра покинул землянку и перешел в другой конец Сябрыни — в хату Матруны Вековухи.
Петрик, крепко обняв отцовскую шею своими тоненькими ручками и закрутив грязные, все в цыпках, ноги где-то за отцовой спиною, смотрел только на скуластое лицо отца и все повторял: «тата», «тата», «тата»...
— Куда ты, Змитра, так торопишься? — вдогонку ему крикнул Клецка.— Иди вот посиди с нами.
Дядька Змитра ничего не ответил.
Только как-то решительно махнул рукою и пошел еще быстрее.
— Ты вот, гета, приглашаешь человека посидеть с тобою,— хитровато улыбнувшись и как-то снизу вверх склонив голову набок, поглядел на Клецку Демидька.— А вот не знаешь, что ему, может, и некогда с тобою рассиживаться. Человек, может, строиться задумал. Ты вот, может, гета, и не знаешь, а я знаю. Гета, приходит он с обеду ко мне во двор, и знаешь что он мне говорит? «Дай мне, Демидька, коня»,— говорит. «А на что, гета, если не секрет, понадобился тебе конь?» — спрашиваю. «Какой там секрет! — отвечает.— Поеду в лес за обсадой».— «Так скажи мне, мил человек,— снова спрашиваю,— по какую, гета, обсаду ты поедешь? У вас же с Матруной и дом хороший, и обсада в нем вся есть...» — «При чем тут Матруна? — злится Змитра.— У меня вон своя хата недостроенная стоит».— «Так разве у тебя там горит, что обязательно сегодня ехать надо? Не на пожар же, гета. Съездишь и завтра, привезешь свои бревна на обсаду. Коня хорошего возьмешь. А то сегодня нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42