— Да послушай, ну возьми, вот хотя бы ты... Заметив Кику Яманака, которая, расхрабрившись,
тоже вышла в коридор, Фурукава радостно приблизился к ней. Эту девушку он видел недавно в общежитии в Ками-Сува.
— Вот, раздай всем...
Он протянул листовки Кику, но та, взвизгнув, спряталась за спину Хацуэ. Рука Дзиро, державшая листовки, повисла в воздухе.
— О черт!
И вдруг Хацуэ выступила вперед и, молча протянув руку, взяла листовки.
— Смотрите, смотрите! Ай да Яманака-сан!..
— Вот это храбрая!
Разом поднялись смех и крики. У Хацуэ, испуганной собственной смелостью, лицо пылало как в огне.
Глава пятая
БУРАН В УЩЕЛЬЕ
Икэнобэ Синъити проснулся первым и, взглянув на лежащие у изголовья ручные часы, испуганно вскочил — было уже без четверти семь.
— Фурукава, вставай!— торопливо одеваясь, крикнул он спавшему на соседней постели товарищу.
Обычно Синъити тратил пять минут на умыванье, в десять минут управлялся с завтраком, еще пять минут уходило у него на то, чтобы добежать до вокзала. Там он садился на поезд, отправлявшийся в начале восьмого, и двадцать минут спустя уже шагал по шоссе, которое вело от станции Окая к заводу.
— Фурукава, смотри опоздаешь!
Накинув старое пальто и застегнув на руке ремешок часов, Синъити нагнулся, чтобы собрать лежавшие у изголовья тетради и записи, над которыми трудился накануне до поздней иочи, и, невольно задержавшись взглядом на одной из страниц, присел на корточки.
«...Наша страна потерпела военное поражение, и мы на развалинах должны сейчас построить новую, демократическую Японию. Мы, рабочая молодежь, провозглашаем новый гуманизм послевоенной эпохи...»
Это был конспект речи, которую Синъити должен был произнести послезавтра на общезаводском собрании. Синъити и Оноки было поручено выступить с приветственными речами от имени рабочих.
«...Да, мы — простые рабочие, но мы — носители гуманизма. Более того...»
Впервые в жизни выступить публично, раскрыть свои сокровенные мысли! Синъити невольно робел.
«Послезавтра!» — эта мысль преследовала его, он ни на минуту не забывал об этом.
«...Более того, именно мы, трудящиеся, призваны
утвердить новые принципы гуманизма...» — засовывая в карман тетрадь, тихонько шептал он, повторяя текст своей речи. Мысленно Синъити представил себе зал собрания и прежде всего Рэн, которая там непременно будет. В своей речи Синъити провозглашал идеи гуманизма в самых красивых и звучных выражениях, какие только был способен придумать, — правда, он не совсем был уверен, подойдут ли они к данному случаю... И Потсдамскую декларацию, и «Развитие социализма от утопии к науке» Энгельса он воспринимал па свой лад, по-своему. Синъити чувствовал, как под влиянием учения о классовой борьбе изменяются его представления о гуманизме. Для Синъити понятия «гуманизм» и «классовая борьба» были теперь неразрывно связаны между собой, взаимно дополняли друг друга. Он твердо верил, что любовь его к Рэн тоже основана на принципах гуманизма, и тревожился, как бы Рэн не отшатнулась от него, отказавшись принять идеи классовой борьбы. Если бы это случилось, между ними неизбежно возникла бы пропасть.
— Фурукава, ну что же ты? — еще раз на ходу крикнул Синъити. Что за парень, опять его не добудишься! И вчера не ходил на работу... Неужели сегодня он тоже собирается прогулять?
— Ты что, нездоров?
Фурукава спал, раскинув руки, уткнувшись лицом в подушку.
— Здо...ров... — пробормотал он, когда Синъити принялся расталкивать его. Впрочем, по лицу Фурукава и в самом деле можно было подумать, что он болен.
— Ладно же, я так и передам Араки.
Синъити уже спускался по лестнице, как вдруг Фурукава в одних трусах выскочил в коридор.
— Эй, Икэнобэ, дай-ка мне взаймы десять иен! Снова нырнув под одеяло, Дзиро улегся на живот;
упершись подбородком в подушку, он рассеянно смотрел перед собой воспаленными глазами. Дзиро не был болен. Но ощущение у него было такое, как будто всё тело его одеревенело от макушки до кончиков пальцев.
Дзиро казалось, будто с позавчерашнего вечера прошло уже много лет. За эти дни он успел прочесть «Развитие социализма от утопии к науке», брошюру «Что
надо знать о профсоюзах?» и теперь принялся за «Наемный труд и капитал».
Как это всё началось?..
Он находился в странном, необычном состоянии. Пожалуй, всё это началось с того самого момента, когда он расклеивал воззвания и вдруг, совершенно неожиданно для самого себя, заявил мастеру первого сборочного: «Что это такое?.. Право рабочих — вот что это такое!» И словно этот короткий промежуток времени стал для него каким-то рубежом — все события его двадцатипятилетней жизни до этого отодвинулись вдруг куда-то далеко, далеко...
Интересные, оказывается, бывают вещи на свете!
Фурукава смотрел перед собой рассеянным взглядом. Старые сёдзи чуть слышно дребезжали, бумага, которой они были оклеены, лопнула и порвалась. Через перила галереи была видна улица, залитая золотистым солнечным светом. Откуда-то донесся свисток паровоза, потом завыл заводский гулок.
Лживые, лицемерные притворщики! Негодяи!
Рев американских истребителей «Грумман», пикирующих так стремительно, что кажется вот-вот они коснутся земли... Торпеда, несущаяся в волнах, и длинная белая струя за ней... Охваченное огнем судно, погружающееся в море... Всё пережитое на войне предстало теперь перед ним в новом, необычном свете. Капитализм и армия... Капиталисты и война...
— Ладно же! — вырвалось у него.
Отшвырнув подушку, Фурукава придвинул к себе тетради и книги, схватил красный карандаш. Вот так, над книгами, он провел почти тридцать с лишним часов. Он едва сознавал, что не пошел вчера на работу, не помнил, сколько раз за это время спускался вниз, в столовую. Он знал только, что прочел две книги. Но вот третью книгу одолеть оказалось не так просто.
А между тем для такого человека, как Фурукава, представляла наибольший интерес именно эта третья книга — первая часть работы Карла Маркса «Наемный труд и капитал». Некоторые места Дзиро читал вслух; он не замечал даже, что одеяло сползло с него, открывая посиневшие от холода плечи.
«...Итак, кажется, будто капиталист покупает за деньги труд рабочих. Рабочие за деньги продают ему
свой труд. Однако это лишь видимость. В действительности они продают капиталисту за деньги свою рабочую силу. Капиталист покупает эту рабочую силу на день, на неделю, на месяц и т. д.»
Переменив положение, Дзиро уселся на постели.
— Смотри-ка, какие интересные вещи здесь написаны!
Фурукава стало холодно, и, натянув на себя одеяло, он выписал в тетрадь не совсем понятные ему выражения—«рабочая сила», «меновая стоимость».
Однако голод давал себя знать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94