В молодости Кинтаро Торидзава изучал юриспруденцию в одном из частных университетов Токио, но он отнюдь не собирался стать адвокатом или чиновником. Он принимал деятельное участие в журнале, издававшемся кружком любителей изящной литературы, и завел роман с натурщицей, когда увлекся было ненадолго живописью. Но вскоре нашлась подобающая для помещика партия, он женился, вернулся в свое имение и, осев там, угомонился.
Среди местной интеллигенции встречалось немало людей с радикальным образом мыслей, но так как быть
последовательным в своих взглядах и проводить свои идеи в жизнь было делом нелегким, то большинство «радикалов» предпочитало тешить себя иллюзиями, будто для прогресса общества вполне достаточно одного лишь развитого интеллекта. Одним из таких помещиков-интеллигентов был Кинтаро Торидзава, который питал уважение к наукам и искусству и искренне считал себя передовым человеком. В этих краях среди помещиков и фабрикантов шелка и вообще среди людей среднего достатка попадалось сравнительно много образованных людей — явление необычное для провинциальной глуши. Это был своего рода «побочный продукт», закономерно появившийся с тех пор, как здесь возникли технически оснащенные предприятия. В этом районе издавна производился шелк, известный далеко за пределами страны, здесь находились вполне современные капиталистические предприятия, имевшие международные связи.
Хозяева шелкоткацких фабрик по утрам и вечерам сидели у своих радиоприемников, ловя сообщения о ценах на шелк в Иокогама, на токийской бирже и даже на далеких рынках Нью-Йорка. Современная цивилизация властно вторгалась в эти районы. Но окончательно уничтожить остатки феодальной системы предприниматели не могли и не хотели в силу своей классовой природы, так как они уничтожили бы тогда основы своего существования. Ведь для того чтобы извлекать большие прибыли из производства шелка, предприниматель — будь то капиталист или помещик — был заинтересован поставить дело таким образом, чтобы и крестьяне, разводящие шелковичных червей, и рабочие-прядильщики находились в феодальной, полурабской зависимости от хозяина. И здесь, больше чем в любом другом районе Японии, существовала такая зависимость и рабочих, и крестьян.
Вот на этой-то почве и произрастал рядившийся в пышные фразы либерализм со всеми присущими ему чертами.
Однако в настоящий момент неотложные, практические вопросы занимали Кинтаро гораздо больше, нежели разговоры о военном поражении Японии.
— Как же быть? У меня ведь тоже имеется некоторое количество акций... Что теперь будет с ними, как вы полагаете? — заговорил Кинтаро о главном. — Разу-
меется, я уже ни на что не рассчитываю, но все же... Он сидел, опираясь локтем на стол, подперев подбородок рукой. Деланная улыбка, за которой он пытался скрыть мучившую его тревогу, не сходила с лица Кинтаро.
— Какие у вас акции? — с грубой прямолинейностью спросил директор, состроив презрительную мину. Это было всё-таки чертовски провинциально — держать акции в нынешние времена!
— Разные... Есть «Тайваньский сахар»...
— Ну, эти... Эти теперь уже в счет не идут... Даже правительство и то навряд ли сможет их обеспечить...— безжалостно отрезал директор, оглядываясь на Такэно-ути, который, позавтракав на кухне, входил в комнату.
Выражение лица Сагара явственно говорило, что при нынешней ситуации вопрос об акциях не стоит и обсуждать.
Такэноути подошел к столу, но, желая показать, что знает свое место, не сел на стул, а опустился на корточки. Затем он вытащил из кармана трубку, насыпал в нее мелко накрошенный табак, закурил и тихим голосом, с сочувственно понимающим видом обратился к директору:
— У господина Торидзава много этих акций... тысяч на семь или на восемь... не так ли, господин?
За дверью послышались чьи-то шаги, но никто из сидевших за столом не обратил на это внимания.
— Кхе, кхе... — обернувшись к Такэноути, Кинтаро утвердительно кивнул головой. Он продолжал улыбаться, но его худая рука, подпиравшая подбородок, заметно дрожала.
Первой в гостиную стремительно вошла Рэн. Казалось, она только с трудом удерживается от смеха и вот-вот расхохочется.
— Добро пожаловать!—Подойдя к столу, она поклонилась директору, но тотчас же отвернулась и закрыла лицо ладонями. В светлом кимоно с узким лиловым поясом, завязанным сзади бантом, гладко причесанная, с уложенным на затылке узлом волос, она выглядела гораздо более юной, чем на заводе.
А, это, очевидно, та самая девушка.... Сагара, как
будто узнав Рэн, кивнул в ответ. Следом за Рэн в комнату вошел стройный молодой человек в офицерском мундире.
— О, кого я вижу! Комацу-кун! — Директор даже слегка привстал с кресла.
Офицер был в фуражке без кокарды, без погон и без сабли, но всё на нем было с иголочки — и новый мундир, и блестящие коричневые краги, и такая же кожаная офицерская сумка. Это был красивый молодой человек, с правильными чертами лица и быстрыми глазами. По-военному отпечатывая шаг, он подошел к директору и, подняв руку к козырьку фуражки, громко отрапортовал:
— Поручик Нобуёси Комацу. Только что прибыл. Покрыл себя несмываемым позором, ибо остался в живых несмотря на поражение императорской армии!
Он отступил на шаг, четко повернулся па каблуках и, обратившись сначала к хозяину, а затем к Такэноути, повторил то же самое, с такой же точно интонацией.
После этой церемонии он сел на стул между Кинтаро и директором, и тут Рэн, не выдержав, звонко расхохоталась. Она крепилась, стараясь не рассмеяться, еще когда входила в гостиную. Пять минут тому назад Комацу, встретив ее и невестку в прихожей, проделал, обращаясь к каждой из них, те же движения, сопровождая их теми же словами. И когда без малейших изменений он всё это повторил в гостиной, она уже не могла больше сдерживаться и, уткнувшись лицом в спинку кресла, в котором сидел брат, вся тряслась от смеха.
— Ну, ну... — как бы призывая Рэн к порядку, оглянулся на нее Кинтаро. Рэн, вся красная, подняла голову.
— Нобуёси-сан... такой смешной!.. Ну кому сейчас нужны такие слова! — ничуть не смутившись, заявила она.
Кинтаро слегка встряхнул сестру за плечи, но она всё продолжала смеяться. Наконец, еще раз искоса взглянув на Комацу, который, отвернувшись, неподвижно смотрел куда-то в пространство, Рэп, зажав рот рукой, выбежала из комнаты.
— Неугомонная девчонка, никакого сладу с ней нет! Она у нас младшая в семье, избаловали... — с той же неизменной улыбкой начал извиняться хозяин дома.
Директор тоже смеялся. Такэноути хохотал громче и бесцеремоннее всех.
— Вам пришлось многое пережить. Рад видеть вас целым и невредимым, — обратился директор с традиционным приветствием к Комацу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94