В конце цеха детали переносились на другой, двигавшийся уже в обратном направлении конвейер, на нем всё это монтировалось и превращалось в счетчики, которые можно увидеть в каждом доме, во всех уголках Японии.
Движение конвейера — это воля и дух компании. Все следят друг за другом, и поэтому никто не может ослабить темп работы — таков руководящий принцип этой системы. ._.
— Ладно! Я пойду посмотрю.
Смелая Кику Яманака остановила станок, подошла к столбу и, подбоченившись, стала читать воззвание. Кику сама не могла понять, как она отважилась на такой отчаянный поступок.
— Ну, что? Так и есть? Да? — тряхнув косичкой, обратилась к ней Мицу Оикава, когда Кику Еернулась
на свое место. Но Кику не отвечала. Она проворно обматывала изоляционной лентой четырехгранный железный стержень и, нажимая педаль, тянула к себе рукоятку. Намоточная машина делала причудливый кивок, и снова появлялись тонкие нити проволоки.
— Как ты думаешь, если будет профсоюз, заработная плата повысится? — спросила Мицу Оикава.
Ей было всего семнадцать лет, но ростом она была выше Кику. Оикава вечно что-то жевала. В черной из домотканной материи спецовке с узкими рукавами она казалась очень худой. На бледном, посиневшем от холода лице выделялись большие глаза.
— А ведь, пожалуй, без забастовки заработную плату не прибавят? — снова заговорила Мицу.
— Это еще что за забастовки такие? Ничего я про это не знаю.
Кику продолжала сердиться. Конечно, она знала, что такое «забастовка», но сейчас ее мысли были заняты другим. Она забыла даже о том, что несколько дней назад ее уговорили купить брошюру «Что надо знать о профсоюзах?» В этой брошюре оказалось невероятное количество иероглифов. Кику попробовала было читать те места, которые были написаны буквами, но всё это показалось ей настолько неинтересным, что она тут же засунула брошюру в свой вещевой мешок и больше к ней не притрагивалась.
Кику считала Мицу Оикава воровкой. Какая наглая! От десяти. лепешек, которые Хацуэ Яманака, завернув в газету, положила в стенной шкаф в их комнате, осталась только половина. Вором не мог быть никто, кроме товарок по комнате, и, конечно, это Мицу, которая и раньше иногда украдкой съедала чужие порции хлеба... Так думала Кику.
Мицу Оикава была не из крестьянской семьи. Ее отец, сапожник из Симо-Сува, давно уже тяжело болел.
— А как хорошо было бы, если бы прибавили заработную плату... — по-детски наивно сказала Мицу Оикава. Она привычным движением потянула за рукоятку, сняла с железных стержней готовые витки проволоки, поставила их на конвейер и, снова взявшись за рукоятку,
сунула одну руку в карман. — Я-то на всё согласна... и на забастовку, и на что угодно...
У Мицу был слабый певучий голос... Шесть намоточных машин, расположенных по обеим сторонам конвейера, выполняли одинаковые операции, их производительность была одинаковой, но заработок Мицу составлял только две трети заработка Кику — три иены пятьдесят сэн в день.
— А, Мицу-тян ест что-то вкусное!.. — сказала вспыльчивая Кику. Она была не в силах больше сдерживаться и зло посмотрела на девушку, которая опять положила что-то в рот, но Мицу, пристально следя за быстро вращающейся катушкой, промолчала.
«Я знаю, кто украл лепешки», — послюнив карандаш, нацарапала Кику на рабочем ярлыке. На обратной стороне она написала: «Для Хацуэ Яманака», и тихонько, чтобы не увидала Мицу, положила записку на конвейер. Мицу ничего не замечала, ее лицо еще больше побледнело, и, как будто борясь с головокружением, она широко раскрыла глаза.
Витки проволоки поступают с намоточных машин на конвейер. Работницы обертывают их изоляционной лентой и отправляют дальше — туда, где работает Хацуэ Яманака.
Она сидит перед омметром и, быстро подхватывая одной рукой поступающие к ней по конвейеру катушки, прижимает концы проволоки к штепселю, прикрепленному к стержню, который она держит в другой руке. Стрелка прибора вздрагивает, и когда она доходит до определенного деления на шкале, Хацуэ проворно кладет катушку обратно на конвейер и берет следующую. Если стрелка прибора не доходит до нужного деления, Хацуэ ставит штамп «брак» и бросает катушку в корзину. Иными словами, производит проверку проволоки на сопротивление. Это однообразная, напряженная и утомительная работа. Движения Хацуэ размеренны, как движения часовой стрелки.
— Послушай, Хацу-тян, а мне этот профсоюз не по душе... Что же, выходит одни только рабочие всё это затевают? — спросила Сигэ Тоёда, жившая в одной комнате с Хацуэ. Она сидела спиной к ней в группе работниц, которые завершали сборку счетчиков, закрепляя винты крышки с помощью пневматических заверток.
— Раз мы рабочие — так пусть и будут в профсоюзе одни рабочие.... А ведь хорошо было бы, если бы прибавили зарплату!
— Конечно!
— Это верно! — живо откликнулись со всех сторон одобрительные голоса. Но Хацуэ больше ничего не прибавила; в такие решительные минуты она становилась молчаливее обычного.
Откуда вообще взялась Потсдамская декларация? Кто сильнее — Потсдамская декларация или компания? А японское правительство — согласно оно с декларацией или нет?
Хацуэ читала брошюру «Что надо знать о профсоюзах?» гораздо внимательнее и с большим интересом, чем Кику, но всё же и она не совсем понимала, что такое эта декларация... И тем не менее Хацуэ чувствовала, как события захватывают ее. Ведь такого не бывало еще никогда. Несомненно, всё, что сейчас происходит, имеет какую-то связь с Потсдамской декларацией.
Сдержанная, замкнутая Хацуэ только кивала головой в ответ па всё, что ей говорили подруги, или молча улыбалась, и тогда на щеках у нее появлялись ямочки. Но девушка была очень взволнована. Поэтому, когда она вместе с очередной катушкой получила записку Кику и, развернув ее, прочитала: «Я знаю, кто украл лепешки», то подумала только: «Ах, эта Кику-тян! Всегда-то она раньше всех всё знает... Лучше бы не торопилась!» и, сунув записку в карман, сразу же позабыла о ней.
— Яманака-сан, на минуточку...
К Хацуэ нагнулась Хана Токи и зашептала ей на ухо, что сегодня после работы в столовой соберутся все, кто принимал участие в создании «Комитета дружбы». Хацуэ вспыхнула и утвердительно кивнула.
— Слышишь? Поняла? — переспросила цеховая конторщица Хана Токи, которая прежде была учительницей начальной школы. Она пошла было дальше и вдруг с криком бросилась в противоположную сторону. Хацуэ увидела, как она подбежала к намоточным машинам, но в первый момент не поняла, что случилось.
— Яманака-сан! Хацу-тян! — услышала она голос Кику.
Хацуэ вскочила, мимо нее пробежал мастер Каса-
вара. Несколько человек собралось возле намоточных машин, раздавались голоса:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Движение конвейера — это воля и дух компании. Все следят друг за другом, и поэтому никто не может ослабить темп работы — таков руководящий принцип этой системы. ._.
— Ладно! Я пойду посмотрю.
Смелая Кику Яманака остановила станок, подошла к столбу и, подбоченившись, стала читать воззвание. Кику сама не могла понять, как она отважилась на такой отчаянный поступок.
— Ну, что? Так и есть? Да? — тряхнув косичкой, обратилась к ней Мицу Оикава, когда Кику Еернулась
на свое место. Но Кику не отвечала. Она проворно обматывала изоляционной лентой четырехгранный железный стержень и, нажимая педаль, тянула к себе рукоятку. Намоточная машина делала причудливый кивок, и снова появлялись тонкие нити проволоки.
— Как ты думаешь, если будет профсоюз, заработная плата повысится? — спросила Мицу Оикава.
Ей было всего семнадцать лет, но ростом она была выше Кику. Оикава вечно что-то жевала. В черной из домотканной материи спецовке с узкими рукавами она казалась очень худой. На бледном, посиневшем от холода лице выделялись большие глаза.
— А ведь, пожалуй, без забастовки заработную плату не прибавят? — снова заговорила Мицу.
— Это еще что за забастовки такие? Ничего я про это не знаю.
Кику продолжала сердиться. Конечно, она знала, что такое «забастовка», но сейчас ее мысли были заняты другим. Она забыла даже о том, что несколько дней назад ее уговорили купить брошюру «Что надо знать о профсоюзах?» В этой брошюре оказалось невероятное количество иероглифов. Кику попробовала было читать те места, которые были написаны буквами, но всё это показалось ей настолько неинтересным, что она тут же засунула брошюру в свой вещевой мешок и больше к ней не притрагивалась.
Кику считала Мицу Оикава воровкой. Какая наглая! От десяти. лепешек, которые Хацуэ Яманака, завернув в газету, положила в стенной шкаф в их комнате, осталась только половина. Вором не мог быть никто, кроме товарок по комнате, и, конечно, это Мицу, которая и раньше иногда украдкой съедала чужие порции хлеба... Так думала Кику.
Мицу Оикава была не из крестьянской семьи. Ее отец, сапожник из Симо-Сува, давно уже тяжело болел.
— А как хорошо было бы, если бы прибавили заработную плату... — по-детски наивно сказала Мицу Оикава. Она привычным движением потянула за рукоятку, сняла с железных стержней готовые витки проволоки, поставила их на конвейер и, снова взявшись за рукоятку,
сунула одну руку в карман. — Я-то на всё согласна... и на забастовку, и на что угодно...
У Мицу был слабый певучий голос... Шесть намоточных машин, расположенных по обеим сторонам конвейера, выполняли одинаковые операции, их производительность была одинаковой, но заработок Мицу составлял только две трети заработка Кику — три иены пятьдесят сэн в день.
— А, Мицу-тян ест что-то вкусное!.. — сказала вспыльчивая Кику. Она была не в силах больше сдерживаться и зло посмотрела на девушку, которая опять положила что-то в рот, но Мицу, пристально следя за быстро вращающейся катушкой, промолчала.
«Я знаю, кто украл лепешки», — послюнив карандаш, нацарапала Кику на рабочем ярлыке. На обратной стороне она написала: «Для Хацуэ Яманака», и тихонько, чтобы не увидала Мицу, положила записку на конвейер. Мицу ничего не замечала, ее лицо еще больше побледнело, и, как будто борясь с головокружением, она широко раскрыла глаза.
Витки проволоки поступают с намоточных машин на конвейер. Работницы обертывают их изоляционной лентой и отправляют дальше — туда, где работает Хацуэ Яманака.
Она сидит перед омметром и, быстро подхватывая одной рукой поступающие к ней по конвейеру катушки, прижимает концы проволоки к штепселю, прикрепленному к стержню, который она держит в другой руке. Стрелка прибора вздрагивает, и когда она доходит до определенного деления на шкале, Хацуэ проворно кладет катушку обратно на конвейер и берет следующую. Если стрелка прибора не доходит до нужного деления, Хацуэ ставит штамп «брак» и бросает катушку в корзину. Иными словами, производит проверку проволоки на сопротивление. Это однообразная, напряженная и утомительная работа. Движения Хацуэ размеренны, как движения часовой стрелки.
— Послушай, Хацу-тян, а мне этот профсоюз не по душе... Что же, выходит одни только рабочие всё это затевают? — спросила Сигэ Тоёда, жившая в одной комнате с Хацуэ. Она сидела спиной к ней в группе работниц, которые завершали сборку счетчиков, закрепляя винты крышки с помощью пневматических заверток.
— Раз мы рабочие — так пусть и будут в профсоюзе одни рабочие.... А ведь хорошо было бы, если бы прибавили зарплату!
— Конечно!
— Это верно! — живо откликнулись со всех сторон одобрительные голоса. Но Хацуэ больше ничего не прибавила; в такие решительные минуты она становилась молчаливее обычного.
Откуда вообще взялась Потсдамская декларация? Кто сильнее — Потсдамская декларация или компания? А японское правительство — согласно оно с декларацией или нет?
Хацуэ читала брошюру «Что надо знать о профсоюзах?» гораздо внимательнее и с большим интересом, чем Кику, но всё же и она не совсем понимала, что такое эта декларация... И тем не менее Хацуэ чувствовала, как события захватывают ее. Ведь такого не бывало еще никогда. Несомненно, всё, что сейчас происходит, имеет какую-то связь с Потсдамской декларацией.
Сдержанная, замкнутая Хацуэ только кивала головой в ответ па всё, что ей говорили подруги, или молча улыбалась, и тогда на щеках у нее появлялись ямочки. Но девушка была очень взволнована. Поэтому, когда она вместе с очередной катушкой получила записку Кику и, развернув ее, прочитала: «Я знаю, кто украл лепешки», то подумала только: «Ах, эта Кику-тян! Всегда-то она раньше всех всё знает... Лучше бы не торопилась!» и, сунув записку в карман, сразу же позабыла о ней.
— Яманака-сан, на минуточку...
К Хацуэ нагнулась Хана Токи и зашептала ей на ухо, что сегодня после работы в столовой соберутся все, кто принимал участие в создании «Комитета дружбы». Хацуэ вспыхнула и утвердительно кивнула.
— Слышишь? Поняла? — переспросила цеховая конторщица Хана Токи, которая прежде была учительницей начальной школы. Она пошла было дальше и вдруг с криком бросилась в противоположную сторону. Хацуэ увидела, как она подбежала к намоточным машинам, но в первый момент не поняла, что случилось.
— Яманака-сан! Хацу-тян! — услышала она голос Кику.
Хацуэ вскочила, мимо нее пробежал мастер Каса-
вара. Несколько человек собралось возле намоточных машин, раздавались голоса:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94