История не спасает его, ибо он не укоренен в последнем
единственном единстве. (123-124)
Важно, что Бахтин говорит именно о современном поступке, тем самым осознавая
некий новый этап в истории культуры.
Проблема конца истории, возникающая может быть не так демонстративно, как у
Шпенглера, но не менее, если не более серьезно у Буркхардта, знаменитый труд
которого спустя девяносто лет можно прочесть в новом переводе на русский язык37,
связана с отсутствием понимания как раз этого поступательного движения истории.
Вернее даже, как показывает А.Е.Махов в своем послесловии, с принципиальным
пониманием истории как остановки событий, сделанной для свободной инновации
духа. Личность творит как бы вне истории, попадая в историю уже сотворенной и
сотворившей (что, впрочем, для такой личности одно и то же).
Попытка преодолеть кондовый детерминизм в анализируемом подходе ведет к
случайности исторических перемен, в то время как имеет место нудительная
поступательность людей, историю творящих. Конечно, культура (а именно ее
исследует корректный Буркхардт) вне человеческого поступка - ряд случайностей,
калейдоскопически складывающаяся как продукт, произведение (Буркхардт даже
государство считает на полном серьезе произведением искусства - Kunstwerk).
Личность в такой сетке координат - тоже готовое произведение искусства.
Непонятно только, почему одна из глав называется
__________
37 См. Я.Буркхардт. Культура Италии в эпоху Возрождения / Пер. с нем.
А.Е.Махова. - М" 1996.
130
"Развитие личности", если никакого развития мы не видим, а видим, наоборот,
завершение так называемого "современного человека". Современный человек,
пожалуй, - один из наиболее устойчивых мифов риторики познания конца ХIХ - XX
веков. Конечно, если история прекратила течение свое, то человек может быть
только современным, и новинка Буркхардта лишь в сроках - показано, как давно это
течение прекращено. Риторика познания, становясь только и исключительно
познанием и преодолев слишком этически насыщенную риторику, конечно не нуждается
ни в каком развитии: она достигла горних высей свободного полета (или
компьютерного пересчета) духа - живая, развивающаяся, любящая человеческая плоть
такому абсолютизму познания не нужна. При этом можно быть "мучеником познания",
как Ницше38, или его противоположностью по научному и общему здоровью, как
Буркхардт, но одинаково в исторической жизни видеть лишь один ряд утомительных
картин": вне напряжения поступка познание и впрямь утомительно и пусто. Пуст и
оторвавшийся современный поступок, но все-таки это - не конец истории, после
которого может быть только постмодернизм, а лишь конец исторического этапа
риторики познания. Причем, конец в любом варианте (как нынче любят говорить,
сценарии): быть риторике поступка или не быть. История должна иметь осмысленный
этап риторики поступка и Бахтин начал осуществлять этот этап: теперь наша задача
выбрать: кончается история или нет. Если для Махова, судя по его статье о
Буркхардте, она с благословения последнего кончилась, то для меня она в полном
объеме и смысле еще только начинается. Другой вопрос, начнется ли история, но
все свершившееся, прошлое человечества, правильнее, наверное, было бы назвать
предысторией, настолько ответственный поступок был вытеснен сакральной теорией и
подмят ею, а если и где-то высвобождался, то за счет потери того самого,
историком чего был, по Махову, Буркхардт, - духа, превращаясь в чисто
технический, обычно даже биологический акт, что, кстати, зафиксировал марксизм,
именно это назвав двигателем истории (потребности животные). На
_______
38 По определению Свасьяна. См. К.А.Свасьян. Фридрих Ницше: мученик познания//
Ф.Ницше. Сочинения. М., 1990. - С.5-46
131
самом деле все это было лишь хаотическим движением предыстории.
Знаменитый возрожденческий индивидуализм - просто примитивный животный эгоизм в
культурной рамке (Kunstwerk)! Вне поступательной архитектоники отношения к
другому не может быть никакой серьезной ответственной духовности, как не может
быть настоящей иронии. Возможен лишь тот самый махровый радикализм, который,
прикрываясь свободой работы с отвлеченностями, убивает другого, изощренно
называя это его самоубийством ("смерть автора"). Индивидуализм игнорирует факт
рождения автора-человека в любовной связке я-другой, убивая его тем самым еще в
утробе. Нет никакого мы - холодно заявляет индивидуализм. Есть я. На это Бахтин
отвечает и я есмь, показывая настоящее место этого я - в сцепке я-другой. Но
индивидуализм паразитически (пойетически!) лепит свое я из мы, отрицая
последнее. Только ответственный поступок удерживает архитектоническое содержание
этого мы, без которого индивидуальное я не в силах существовать. Нет никакого
мы, если ты убил его, переклеившись к другому я, чтобы в свое время сказать и
ему, что мы не существует. Такое, неукорененное я, конечно, возможно как отказ
от диалога, но лишь в бесконечно малом времени: отречение не может стать смыслом
реального существования в отличие от самоотречения. Отречение от истории, от мы
- абстракция безответственного, эгоистического поступка. В человеческой истории
мы - неизбежно, нет истории чистой индивидуальности. У Буркхардта ее и нет.
Поэтому и стоит понимать все это как предысторию:
Жизнь может быть осознана только в конкретной ответственности. Философия жизни
может быть только нравственной философией. Можно осознать жизнь только как
событие, в не как бытие-данность. Отпавшая от ответственности жизнь не может
иметь философии: она принципиально случайна и неукоренима. (124)
Если уж нужна какая-то философия жизни, то она должна быть, естественно,
философией нравственной, т.е. философией отношения к другому, которая плавно
132
переходит в риторику поступка (участность в противовес холодной безучастности).
I
Мир, где действительно протекает, свершается поступок, - единый и единственный
мир, конкретно переживаемый: видимый, слышимый, осязаемый и мыслимый, весь
проникнутый эмоционально-волевыми тонами утвержденной ценностной значимости.
Единую единственность этого мира, не содержательно-смысловую, а
эмоционально-волевую, тяжелую и нудительную, гарантирует действительности
признание моей единственной причастности, моего не-алиби в нем. Эта утвержденная
причастность моя создает конкретное долженствование - реализовать всю
единственность, как незаменимую во всем единственность бытия, по отношению ко
всякому моменту этого бытия, а значит, превращает каждое проявление мое:
чувство, желание, настроение, мысль - в активно-ответственный поступок мой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
единственном единстве. (123-124)
Важно, что Бахтин говорит именно о современном поступке, тем самым осознавая
некий новый этап в истории культуры.
Проблема конца истории, возникающая может быть не так демонстративно, как у
Шпенглера, но не менее, если не более серьезно у Буркхардта, знаменитый труд
которого спустя девяносто лет можно прочесть в новом переводе на русский язык37,
связана с отсутствием понимания как раз этого поступательного движения истории.
Вернее даже, как показывает А.Е.Махов в своем послесловии, с принципиальным
пониманием истории как остановки событий, сделанной для свободной инновации
духа. Личность творит как бы вне истории, попадая в историю уже сотворенной и
сотворившей (что, впрочем, для такой личности одно и то же).
Попытка преодолеть кондовый детерминизм в анализируемом подходе ведет к
случайности исторических перемен, в то время как имеет место нудительная
поступательность людей, историю творящих. Конечно, культура (а именно ее
исследует корректный Буркхардт) вне человеческого поступка - ряд случайностей,
калейдоскопически складывающаяся как продукт, произведение (Буркхардт даже
государство считает на полном серьезе произведением искусства - Kunstwerk).
Личность в такой сетке координат - тоже готовое произведение искусства.
Непонятно только, почему одна из глав называется
__________
37 См. Я.Буркхардт. Культура Италии в эпоху Возрождения / Пер. с нем.
А.Е.Махова. - М" 1996.
130
"Развитие личности", если никакого развития мы не видим, а видим, наоборот,
завершение так называемого "современного человека". Современный человек,
пожалуй, - один из наиболее устойчивых мифов риторики познания конца ХIХ - XX
веков. Конечно, если история прекратила течение свое, то человек может быть
только современным, и новинка Буркхардта лишь в сроках - показано, как давно это
течение прекращено. Риторика познания, становясь только и исключительно
познанием и преодолев слишком этически насыщенную риторику, конечно не нуждается
ни в каком развитии: она достигла горних высей свободного полета (или
компьютерного пересчета) духа - живая, развивающаяся, любящая человеческая плоть
такому абсолютизму познания не нужна. При этом можно быть "мучеником познания",
как Ницше38, или его противоположностью по научному и общему здоровью, как
Буркхардт, но одинаково в исторической жизни видеть лишь один ряд утомительных
картин": вне напряжения поступка познание и впрямь утомительно и пусто. Пуст и
оторвавшийся современный поступок, но все-таки это - не конец истории, после
которого может быть только постмодернизм, а лишь конец исторического этапа
риторики познания. Причем, конец в любом варианте (как нынче любят говорить,
сценарии): быть риторике поступка или не быть. История должна иметь осмысленный
этап риторики поступка и Бахтин начал осуществлять этот этап: теперь наша задача
выбрать: кончается история или нет. Если для Махова, судя по его статье о
Буркхардте, она с благословения последнего кончилась, то для меня она в полном
объеме и смысле еще только начинается. Другой вопрос, начнется ли история, но
все свершившееся, прошлое человечества, правильнее, наверное, было бы назвать
предысторией, настолько ответственный поступок был вытеснен сакральной теорией и
подмят ею, а если и где-то высвобождался, то за счет потери того самого,
историком чего был, по Махову, Буркхардт, - духа, превращаясь в чисто
технический, обычно даже биологический акт, что, кстати, зафиксировал марксизм,
именно это назвав двигателем истории (потребности животные). На
_______
38 По определению Свасьяна. См. К.А.Свасьян. Фридрих Ницше: мученик познания//
Ф.Ницше. Сочинения. М., 1990. - С.5-46
131
самом деле все это было лишь хаотическим движением предыстории.
Знаменитый возрожденческий индивидуализм - просто примитивный животный эгоизм в
культурной рамке (Kunstwerk)! Вне поступательной архитектоники отношения к
другому не может быть никакой серьезной ответственной духовности, как не может
быть настоящей иронии. Возможен лишь тот самый махровый радикализм, который,
прикрываясь свободой работы с отвлеченностями, убивает другого, изощренно
называя это его самоубийством ("смерть автора"). Индивидуализм игнорирует факт
рождения автора-человека в любовной связке я-другой, убивая его тем самым еще в
утробе. Нет никакого мы - холодно заявляет индивидуализм. Есть я. На это Бахтин
отвечает и я есмь, показывая настоящее место этого я - в сцепке я-другой. Но
индивидуализм паразитически (пойетически!) лепит свое я из мы, отрицая
последнее. Только ответственный поступок удерживает архитектоническое содержание
этого мы, без которого индивидуальное я не в силах существовать. Нет никакого
мы, если ты убил его, переклеившись к другому я, чтобы в свое время сказать и
ему, что мы не существует. Такое, неукорененное я, конечно, возможно как отказ
от диалога, но лишь в бесконечно малом времени: отречение не может стать смыслом
реального существования в отличие от самоотречения. Отречение от истории, от мы
- абстракция безответственного, эгоистического поступка. В человеческой истории
мы - неизбежно, нет истории чистой индивидуальности. У Буркхардта ее и нет.
Поэтому и стоит понимать все это как предысторию:
Жизнь может быть осознана только в конкретной ответственности. Философия жизни
может быть только нравственной философией. Можно осознать жизнь только как
событие, в не как бытие-данность. Отпавшая от ответственности жизнь не может
иметь философии: она принципиально случайна и неукоренима. (124)
Если уж нужна какая-то философия жизни, то она должна быть, естественно,
философией нравственной, т.е. философией отношения к другому, которая плавно
132
переходит в риторику поступка (участность в противовес холодной безучастности).
I
Мир, где действительно протекает, свершается поступок, - единый и единственный
мир, конкретно переживаемый: видимый, слышимый, осязаемый и мыслимый, весь
проникнутый эмоционально-волевыми тонами утвержденной ценностной значимости.
Единую единственность этого мира, не содержательно-смысловую, а
эмоционально-волевую, тяжелую и нудительную, гарантирует действительности
признание моей единственной причастности, моего не-алиби в нем. Эта утвержденная
причастность моя создает конкретное долженствование - реализовать всю
единственность, как незаменимую во всем единственность бытия, по отношению ко
всякому моменту этого бытия, а значит, превращает каждое проявление мое:
чувство, желание, настроение, мысль - в активно-ответственный поступок мой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44