- Что же делать? - спрашивают за всю
Россию Чернышевский и Ленин. - Да вот же! - отвечает по-немецки Михаил Бахтин
(Dasein). Нельзя ставить вопросы с общего места многих, потому что ответ все
равно каждый получит со своего индивидуального единственного места. Поступок (и
одновременно его изобретение) есть нахождения ответа на свой вопрос, вернее
постановка вопроса самому себе, потом (чисто методически, а не
последовательно-темпорально), чуть позже придут и общие места для того, чтобы
прояснить этот поступок другим. Прояснить теоретически, а не пояснить в
оторванности от свершения!
В этом смысле никак нельзя разорвать и помышление мысли, сказание слова и
совершение действия: все это моменты, говоря по-бахтински, единого поступка, и
нет никакой отдельной от поступка риторики, некой проработки речевой
дискурсивности: некоего нахождения материала; расположения сюжетов, тем,
аргументов; некоего выражения словесного, стилистического; а потом запоминание,
а потом произнесение - понятно, что все это Бахтину было не столько даже чуждо,
сколько казалось примитивным, наивность учебника, конечно, отталкивала от
школьной риторики, заставляла так или иначе от нее дистанцироваться, но от этого
сама тема бахтинской мысли не стала менее риторической ни на йоту. Все стадии
классического риторического алгоритма - моменты ответственного поступка! И
наоборот: начало новой, по-настоящему новой (отнюдь не просто нео-) риторики -
ответственный поступок, включающий в себя и теоретическую, и эстетическую
области.
Итак, роковой теоретизм - отвлечение от себя единственного - имеет место и в
формальной этике, здесь ее мир практического разума есть на самом деле
теоретический мир, а не тот мир, в котором действительно свершается поступок.
Поступок, уже свершенный в чисто теоретическом мире, нуждающемся в только
теоретическом же рассмотрении, мог бы быть,
80
и то только post factum, описан и понят с точки зрения формальной этики Канта и
кантианцев. К живому поступку в реальном мире здесь нет подхода. Примат
практического разума есть на самом деле примат одной теоретической области над
всеми другими, и потому только, что это область самого пустого и непродуктивного
общего. Закон законосообразия есть пустая формула чистой теоретичности. Менее
всего подобный практический разум может обосновать первую философию. Принцип
формальной этики вовсе не есть принцип поступка, а принцип возможного обобщения
уже свершенных поступков в их теоретической транскрипции. Формальная этика сама
не продуктивна и просто [1нрзб] область современной философии культуры. Другое
дело, когда этика стремится быть логикой социальных наук. При такой постановке
трансцендентальный метод может сделаться много продуктивнее. Но зачем тогда
называть логику социальных наук этикой и говорить о примате практического
разума? Конечно, не стоит спорить о словах: подобная нравственная философия
может быть и должна быть создана, но можно и должно создать и другую, еще более
заслуживающую этого названия, если не исключительно. (102)
Конечно не стоит спорить о словах, но возможна ли философия поступка, т.е.
созерцание без рокового созерцательства, незаинтересованность и непрактичность
без отвлечения от единственного себя, т.е. нетеоретическая теория, куда поступок
входил бы во всей незавершенности протекающего события, бытия-события?:
Мне кажется, что такая философия, философия без любви к отстраненной мудрости
невозможна по определению, как сказал бы Бахтин - contradictio in adjecto.
Конечно, можно не спорить о словах и назвать философией поступка то, что не
может быть
81
философией в традиционном понимании, но можно и должно назвать эту проповедь
меня единственного риторикой поступка, потому что, хотя тут тоже вскоре
возникнут дефинитивные парадоксы, риторика традиционно стоит в непосредственной
близости к реальному становящемуся в человеческом общении событию-бытию. Что
касается оксюморонности в словосочетании риторика поступка, то здесь парадокс
носит продуктивный характер, ибо реальный человеческий поступок всегда есть
говорящее бытие; событие общения, уяснение правды наших взаимоотношений не может
произойти вне слова (подробнее Бахтин напишет об этом в статье "Слово в жизни и
слово в поэзии" и чуть позже в "Марксизме и философии языка"). Причем такой
подход ни в коей мере не делает Бахтина "пансловистом", как это привиделось
Рыклину26, Бахтин прекрасно понимает, что слово - это не все (между прочим и
риторика это всегда понимала), но - ив этом суть бахтинской риторики
ответственности - все не без слова.
Итак, нами признаны неосновательными и принципиально безнадежными все попытки
ориентировать первую философию, философию единого и единственного бытия-события
на содержательно-смысловой стороне, объективированном продукте, в отвлечении от
единственного действительного акта-поступка и автора его, теоретически
мыслящего, эстетически созерцающего, этически поступающего. Только изнутри
действительного поступка, единственного, целостного и единого в своей
ответственности есть подход к единому и единственному бытию в его конкретной
действительности, только на нем может ориентироваться первая философия. (102)
Ergo, первая философия и есть риторика поступка, потому что автора его,
теоретически мыслящего эстетически созерцающего, этически поступающего,
__________
26 См. М.К.Рыклин. Сознание и речь в концепции М.М.Бахтина // Бахтин как
философ. М., 1992. - С. 175-189.
82
нельзя отделить от слова, автор этот - человек говорящий, человек действующий
словом и словом же объединенный в это самое единство действительной
ответственности. Только на слове и может конкретно-исторически ориентироваться
первая философия. Это справедливо и для первой философии Аристотеля, у которого
кроме большого органона и даже до него следует вычленить малый, исходный,
риторический органон - риторика-поэтика-топика - каковой, конечно, и является и
логически, и онтологически самой первой философией.
До конца ответственно только слово. Любая мысль, любое чувство, любое действие
вне слова пребывает и вне ответственности. Череда определенных ответственных
обещаний человека перед жизнью никогда не кончается, даже после смерти
продолжается его ответственность за сказанные слова, от которых, конечно,
неотделим никакой пocтупок! Можно несомненно и пренебречь этой речевой
ответственностью, но с ней теряется и твое единственное место под общим
риторическим солнцем, ты отпадаешь в дурную бесконечную единичность!
Поступок не со стороны своего содержания, а в самом своем свершении как-то
знает, как-то имеет единое и единственное бытие жизни, ориентируется в нем,
причем весь - ив своей содержательной стороне, и в своей действительной
единственной фактичности;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Россию Чернышевский и Ленин. - Да вот же! - отвечает по-немецки Михаил Бахтин
(Dasein). Нельзя ставить вопросы с общего места многих, потому что ответ все
равно каждый получит со своего индивидуального единственного места. Поступок (и
одновременно его изобретение) есть нахождения ответа на свой вопрос, вернее
постановка вопроса самому себе, потом (чисто методически, а не
последовательно-темпорально), чуть позже придут и общие места для того, чтобы
прояснить этот поступок другим. Прояснить теоретически, а не пояснить в
оторванности от свершения!
В этом смысле никак нельзя разорвать и помышление мысли, сказание слова и
совершение действия: все это моменты, говоря по-бахтински, единого поступка, и
нет никакой отдельной от поступка риторики, некой проработки речевой
дискурсивности: некоего нахождения материала; расположения сюжетов, тем,
аргументов; некоего выражения словесного, стилистического; а потом запоминание,
а потом произнесение - понятно, что все это Бахтину было не столько даже чуждо,
сколько казалось примитивным, наивность учебника, конечно, отталкивала от
школьной риторики, заставляла так или иначе от нее дистанцироваться, но от этого
сама тема бахтинской мысли не стала менее риторической ни на йоту. Все стадии
классического риторического алгоритма - моменты ответственного поступка! И
наоборот: начало новой, по-настоящему новой (отнюдь не просто нео-) риторики -
ответственный поступок, включающий в себя и теоретическую, и эстетическую
области.
Итак, роковой теоретизм - отвлечение от себя единственного - имеет место и в
формальной этике, здесь ее мир практического разума есть на самом деле
теоретический мир, а не тот мир, в котором действительно свершается поступок.
Поступок, уже свершенный в чисто теоретическом мире, нуждающемся в только
теоретическом же рассмотрении, мог бы быть,
80
и то только post factum, описан и понят с точки зрения формальной этики Канта и
кантианцев. К живому поступку в реальном мире здесь нет подхода. Примат
практического разума есть на самом деле примат одной теоретической области над
всеми другими, и потому только, что это область самого пустого и непродуктивного
общего. Закон законосообразия есть пустая формула чистой теоретичности. Менее
всего подобный практический разум может обосновать первую философию. Принцип
формальной этики вовсе не есть принцип поступка, а принцип возможного обобщения
уже свершенных поступков в их теоретической транскрипции. Формальная этика сама
не продуктивна и просто [1нрзб] область современной философии культуры. Другое
дело, когда этика стремится быть логикой социальных наук. При такой постановке
трансцендентальный метод может сделаться много продуктивнее. Но зачем тогда
называть логику социальных наук этикой и говорить о примате практического
разума? Конечно, не стоит спорить о словах: подобная нравственная философия
может быть и должна быть создана, но можно и должно создать и другую, еще более
заслуживающую этого названия, если не исключительно. (102)
Конечно не стоит спорить о словах, но возможна ли философия поступка, т.е.
созерцание без рокового созерцательства, незаинтересованность и непрактичность
без отвлечения от единственного себя, т.е. нетеоретическая теория, куда поступок
входил бы во всей незавершенности протекающего события, бытия-события?:
Мне кажется, что такая философия, философия без любви к отстраненной мудрости
невозможна по определению, как сказал бы Бахтин - contradictio in adjecto.
Конечно, можно не спорить о словах и назвать философией поступка то, что не
может быть
81
философией в традиционном понимании, но можно и должно назвать эту проповедь
меня единственного риторикой поступка, потому что, хотя тут тоже вскоре
возникнут дефинитивные парадоксы, риторика традиционно стоит в непосредственной
близости к реальному становящемуся в человеческом общении событию-бытию. Что
касается оксюморонности в словосочетании риторика поступка, то здесь парадокс
носит продуктивный характер, ибо реальный человеческий поступок всегда есть
говорящее бытие; событие общения, уяснение правды наших взаимоотношений не может
произойти вне слова (подробнее Бахтин напишет об этом в статье "Слово в жизни и
слово в поэзии" и чуть позже в "Марксизме и философии языка"). Причем такой
подход ни в коей мере не делает Бахтина "пансловистом", как это привиделось
Рыклину26, Бахтин прекрасно понимает, что слово - это не все (между прочим и
риторика это всегда понимала), но - ив этом суть бахтинской риторики
ответственности - все не без слова.
Итак, нами признаны неосновательными и принципиально безнадежными все попытки
ориентировать первую философию, философию единого и единственного бытия-события
на содержательно-смысловой стороне, объективированном продукте, в отвлечении от
единственного действительного акта-поступка и автора его, теоретически
мыслящего, эстетически созерцающего, этически поступающего. Только изнутри
действительного поступка, единственного, целостного и единого в своей
ответственности есть подход к единому и единственному бытию в его конкретной
действительности, только на нем может ориентироваться первая философия. (102)
Ergo, первая философия и есть риторика поступка, потому что автора его,
теоретически мыслящего эстетически созерцающего, этически поступающего,
__________
26 См. М.К.Рыклин. Сознание и речь в концепции М.М.Бахтина // Бахтин как
философ. М., 1992. - С. 175-189.
82
нельзя отделить от слова, автор этот - человек говорящий, человек действующий
словом и словом же объединенный в это самое единство действительной
ответственности. Только на слове и может конкретно-исторически ориентироваться
первая философия. Это справедливо и для первой философии Аристотеля, у которого
кроме большого органона и даже до него следует вычленить малый, исходный,
риторический органон - риторика-поэтика-топика - каковой, конечно, и является и
логически, и онтологически самой первой философией.
До конца ответственно только слово. Любая мысль, любое чувство, любое действие
вне слова пребывает и вне ответственности. Череда определенных ответственных
обещаний человека перед жизнью никогда не кончается, даже после смерти
продолжается его ответственность за сказанные слова, от которых, конечно,
неотделим никакой пocтупок! Можно несомненно и пренебречь этой речевой
ответственностью, но с ней теряется и твое единственное место под общим
риторическим солнцем, ты отпадаешь в дурную бесконечную единичность!
Поступок не со стороны своего содержания, а в самом своем свершении как-то
знает, как-то имеет единое и единственное бытие жизни, ориентируется в нем,
причем весь - ив своей содержательной стороне, и в своей действительной
единственной фактичности;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44