Норма - специальная форма волеизъявления одного по отношению к другим,
и как таковая, существенно свойственная только праву (закон) и религии
(заповеди), и здесь ее действительная обязанность - как нормы - оценивается не
со стороны ее смыслового содержания, но со стороны действительной авторитетности
ее источника (волеизволение) или подлинности и точности передачи (ссылки на
закон, на писание, признанные тексты, интерпретации, проверки подлинности или -
более принципиально - основы жизни, основы законодательной власти, доказанная
боговдохновенность писания). Ее содержательно-смысловая значимость обоснована
только волеизволением (законодателем, Богом), но в сознании создающего норму в
процессе ее создания - обсуждения ее теоретической, практической значимости -
она является еще не нормой, а теоретическим установлением (форма процесса
обсуждения: правильно или полезно ли будет то-то, т.е. тому-то на пользу). Во
всех остальных областях норма является словесной формой простой передачи
условного приспособления неких теоретических положений к определенной цели: если
ты хочешь или тебе нужно то-то и то-то, то ввиду того, что... (теоретически
значимое положение), ты должен поступить так-то и так-то. Здесь именно нет
волеизволения, а следовательно, и авторитета: вся система открыта: если ты
хочешь. Проблема авторитетного волеизволения (создающего норму) есть проблема
философии права, философии религии и одна из проблем действительной нравственной
философии как основной науки, первой философии (проблема законодателя). (98-100)
76
Второй грех материальной этики - ее общность -- предположение, что
долженствование может быть распространено, относиться к каждому. Эта ошибка,
конечно, вытекает из предшествующего. Раз содержание норм взято из научно
значимого суждения, а форма [1нрзб] усвоена от права или заповеди, совершенно
неизбежна общность норм. Общность долженствования - недостаток, свойственный
также и формальной этике, к которой мы поэтому и перейдем теперь. (100)
Формальной этике чужд (конечно, в ее принципе, как формальной, а не в ее
действительном конкретном осуществлении, где обычно происходит [3нрзб] и
привнесение содержательных норм, также у Канта) разобранный нами коренной
недостаток материальной. Она исходит из существенно правильного усмотрения, что
долженствование есть категория сознания, форма, не могущая быть выведенной из
какого-нибудь определенного материального содержания. Но формальная этика,
развившаяся исключительно на почве кантианства, далее мыслит категорию
долженствования как категорию теоретического сознания, т.е. теоретизирует ее, и
вследствие этого теряет индивидуальный поступок. Но долженствование есть именно
категория индивидуального поступка, даже более, категория самой
индивидуальности, единственности поступка, его незаменимости и незаместимости,
единственной нудительности, его историчности. Категоричность императива
подменяется его общезначимостью, мыслима подобно теоретической истине. (100)
Категорический императив определяет поступок как общезначимый закон, но лишенный
определен-
77
ного положительного содержания, это сам закон как таковой, идея чистой
законности, т.е. содержанием закона является сама законность, поступок должен
быть законосообразен. Здесь есть верные моменты:
1)поступок должен быть абсолютно не случаен,
2)долженствование действительно абсолютно нудительно, категорично для меня. Но
понятие законности несравненно шире и, кроме указанных моментов, содержит такие,
которые абсолютно несовместимы с долженствованием: юридическая общность и
перенос сюда ее мира теоретической общезначимости; эти стороны законности
предают поступок чистой теории, только теоретической справедливости суждения и
именно в этой своей теоретической оправданности [2нрзб] категорический императив
как общий и общезначимый. Кант и требует этого; закон, нормирующий мой поступок,
должен быть оправдан, как могущий стать нормой всеобщего поведения, но как
произойдет это оправдание? Очевидно, лишь путем. чисто теоретических
установлении: социологических, экономических, эстетических, научных. Поступок
отброшен в теоретический мир с пустым требованием законности. (100-101)
Второй недостаток следующий: закон предписан себе самой волей, она сама
автономно делает своим законом чистую законосообразность - это имманентный закон
воли. Здесь мы видим полную аналогию с построением автономного мира культуры.
Воля-поступок создает закон, которому подчиняется, т.е. как индивидуальная
умирает в своем продукте. Воля описывает круг, замыкает себя, исключая
индивидуальную и историческую действительную активность поступка. Мы имеем здесь
ту же иллюзию, что и в теоретической философии: там активность разума, с
78
которой ничего общего не имеет моя историческая, индивидуально-ответственная
активность, для которой эта категориальная активность разума
пассивно-обязательна, здесь то же оказывается с волей. Все это в корне искажает
действительное нравственное долженствование и совершенно не дает подхода к
действительности поступка. Воля действительно творчески активна в поступке, но
совсем не задает норму, общее положение. Закон - это дело специального поступка,
поступка-мысли, но и поступок-мысль в содержательно-значимой стороне положения
не активен, он продуктивно активен лишь в момент приобщения в себе значимой
истины действительному историческому бытию (момент действительной познанности -
признанность), активен поступок в действительном единственном продукте, им
созданном (реальном действительном действии, сказанном слове, домысленной мысли,
причем отвлеченная в себе значимость действительного юридического закона здесь
лишь момент). По отношению к закону, взятому со стороны его смысловой
значимости, активность поступка выражается только в действительном
осуществляемом признании, в действенном утверждении. (101-102)
Для нас здесь не так интересны эти внутрикантианские споры о сущности
категорического императива, а интересен ряд примеров продукта активности
поступка: это сплошь традиционные риторические категории - разговор о реальном
действительном, действии, сказанном слове, помысленной мысли - совсем не
случаен, в обратном порядке выстраивается традиционный риторический алгоритм от
мысли к слову, причем к действенному слову, но у Бахтина - ив этом разница -
действие как результат мысли и слова уже эксплицировано теоретически, задано как
новый категорический императив, который помещается не в общее место, а в
79
частную ситуацию общения конкретных людей, бытие которых, выражаясь
по-кьеркегоровски-хайдеггеровски, вот!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
и как таковая, существенно свойственная только праву (закон) и религии
(заповеди), и здесь ее действительная обязанность - как нормы - оценивается не
со стороны ее смыслового содержания, но со стороны действительной авторитетности
ее источника (волеизволение) или подлинности и точности передачи (ссылки на
закон, на писание, признанные тексты, интерпретации, проверки подлинности или -
более принципиально - основы жизни, основы законодательной власти, доказанная
боговдохновенность писания). Ее содержательно-смысловая значимость обоснована
только волеизволением (законодателем, Богом), но в сознании создающего норму в
процессе ее создания - обсуждения ее теоретической, практической значимости -
она является еще не нормой, а теоретическим установлением (форма процесса
обсуждения: правильно или полезно ли будет то-то, т.е. тому-то на пользу). Во
всех остальных областях норма является словесной формой простой передачи
условного приспособления неких теоретических положений к определенной цели: если
ты хочешь или тебе нужно то-то и то-то, то ввиду того, что... (теоретически
значимое положение), ты должен поступить так-то и так-то. Здесь именно нет
волеизволения, а следовательно, и авторитета: вся система открыта: если ты
хочешь. Проблема авторитетного волеизволения (создающего норму) есть проблема
философии права, философии религии и одна из проблем действительной нравственной
философии как основной науки, первой философии (проблема законодателя). (98-100)
76
Второй грех материальной этики - ее общность -- предположение, что
долженствование может быть распространено, относиться к каждому. Эта ошибка,
конечно, вытекает из предшествующего. Раз содержание норм взято из научно
значимого суждения, а форма [1нрзб] усвоена от права или заповеди, совершенно
неизбежна общность норм. Общность долженствования - недостаток, свойственный
также и формальной этике, к которой мы поэтому и перейдем теперь. (100)
Формальной этике чужд (конечно, в ее принципе, как формальной, а не в ее
действительном конкретном осуществлении, где обычно происходит [3нрзб] и
привнесение содержательных норм, также у Канта) разобранный нами коренной
недостаток материальной. Она исходит из существенно правильного усмотрения, что
долженствование есть категория сознания, форма, не могущая быть выведенной из
какого-нибудь определенного материального содержания. Но формальная этика,
развившаяся исключительно на почве кантианства, далее мыслит категорию
долженствования как категорию теоретического сознания, т.е. теоретизирует ее, и
вследствие этого теряет индивидуальный поступок. Но долженствование есть именно
категория индивидуального поступка, даже более, категория самой
индивидуальности, единственности поступка, его незаменимости и незаместимости,
единственной нудительности, его историчности. Категоричность императива
подменяется его общезначимостью, мыслима подобно теоретической истине. (100)
Категорический императив определяет поступок как общезначимый закон, но лишенный
определен-
77
ного положительного содержания, это сам закон как таковой, идея чистой
законности, т.е. содержанием закона является сама законность, поступок должен
быть законосообразен. Здесь есть верные моменты:
1)поступок должен быть абсолютно не случаен,
2)долженствование действительно абсолютно нудительно, категорично для меня. Но
понятие законности несравненно шире и, кроме указанных моментов, содержит такие,
которые абсолютно несовместимы с долженствованием: юридическая общность и
перенос сюда ее мира теоретической общезначимости; эти стороны законности
предают поступок чистой теории, только теоретической справедливости суждения и
именно в этой своей теоретической оправданности [2нрзб] категорический императив
как общий и общезначимый. Кант и требует этого; закон, нормирующий мой поступок,
должен быть оправдан, как могущий стать нормой всеобщего поведения, но как
произойдет это оправдание? Очевидно, лишь путем. чисто теоретических
установлении: социологических, экономических, эстетических, научных. Поступок
отброшен в теоретический мир с пустым требованием законности. (100-101)
Второй недостаток следующий: закон предписан себе самой волей, она сама
автономно делает своим законом чистую законосообразность - это имманентный закон
воли. Здесь мы видим полную аналогию с построением автономного мира культуры.
Воля-поступок создает закон, которому подчиняется, т.е. как индивидуальная
умирает в своем продукте. Воля описывает круг, замыкает себя, исключая
индивидуальную и историческую действительную активность поступка. Мы имеем здесь
ту же иллюзию, что и в теоретической философии: там активность разума, с
78
которой ничего общего не имеет моя историческая, индивидуально-ответственная
активность, для которой эта категориальная активность разума
пассивно-обязательна, здесь то же оказывается с волей. Все это в корне искажает
действительное нравственное долженствование и совершенно не дает подхода к
действительности поступка. Воля действительно творчески активна в поступке, но
совсем не задает норму, общее положение. Закон - это дело специального поступка,
поступка-мысли, но и поступок-мысль в содержательно-значимой стороне положения
не активен, он продуктивно активен лишь в момент приобщения в себе значимой
истины действительному историческому бытию (момент действительной познанности -
признанность), активен поступок в действительном единственном продукте, им
созданном (реальном действительном действии, сказанном слове, домысленной мысли,
причем отвлеченная в себе значимость действительного юридического закона здесь
лишь момент). По отношению к закону, взятому со стороны его смысловой
значимости, активность поступка выражается только в действительном
осуществляемом признании, в действенном утверждении. (101-102)
Для нас здесь не так интересны эти внутрикантианские споры о сущности
категорического императива, а интересен ряд примеров продукта активности
поступка: это сплошь традиционные риторические категории - разговор о реальном
действительном, действии, сказанном слове, помысленной мысли - совсем не
случаен, в обратном порядке выстраивается традиционный риторический алгоритм от
мысли к слову, причем к действенному слову, но у Бахтина - ив этом разница -
действие как результат мысли и слова уже эксплицировано теоретически, задано как
новый категорический императив, который помещается не в общее место, а в
79
частную ситуацию общения конкретных людей, бытие которых, выражаясь
по-кьеркегоровски-хайдеггеровски, вот!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44