Я
ведь совсем не жил в Англии, - тихо говорил я жене, сам поражаясь внезапному своему
открытию. - Жизнь там была сплошным ожиданием. Ожиданием посадки в самолет, встречи
с тобой в аэропорту, новогоднего ужина, приезда к маме и сестре с подарками. Только
это придавало смысл всему тому, чем я занимался в Оксфорде: работе в библиотеках, лечению,
присутствию на приемах и обедах, о которых я так хотел тебе рассказать... Только
ради этого сберегалась валюта. Если бы ты знала, как я исходил желчью от
каждого промаха с деньгами! Как не шли мне в глотку те чай с булочкой, за
которые с меня в буфете Национальной галереи спросили, к полной моей неожиданности, целых
три с половиной фунта! После этого чая я уже не мог глядеть ни на какие
шедевры. Там ведь тоже пользуются неопытностью и беспомощностью приезжих.
В кафе через дорогу я потом увидел такой же чай за тридцать пенсов. У них все
как у нас. Даже характеры похожи на наши. Англичане раздражительны и сварливы. Обожают
свои очереди и никому не дают их нарушать. Ссорятся с коллегами, злословят. Мне
доставляло странное удовольствие все это наблюдать, словно именно там
наконец впервые увидел себя обыкновенным человеком. Больше всего мне нравилось, что
они молчаливы и замкнуты. В Англии я чувствовал себя лучше, чем дома, мне там
жилось легко. Но когда я воображал, что остаюсь насовсем, всякий смысл из
моей жизни испарялся. Не оставалось даже самых простых радостей - встреч,
подарков, праздников. А кому там нужны мои русские мысли и слова? За кого
я буду переживать, во что верить?..
Потом это
твое известие о смерти собаки...
Уже
тогда во мне что-то оборвалось. На миг даже расхотелось возвращаться. Но
вспомнил о тебе, о маме с сестрой, о старом теткином доме в Солигаличе, где
мы провели последнее лето... Подумал: все можно начать заново. Каждый, в
конце концов, достигает всего, чего он очень хочет, верно? Каждый оказывается там,
где хотел оказаться, и живет так, как он хотел жить. Другое дело, что люди забывчивы и
редко узнают по прошествии времени свои былые желания...
Сейчас, после Оксфорда, я чувствую себя гораздо увереннее, чем
прежде. Не загнанным волком, в какого превращался в молодые годы. И не
задавленным нуждой и обидами неудачником, каких теперь так много. В Англии
я понял, что я такой же, как все, не хуже и не лучше. А ведь успех в жизни
зависит именно от того, каким ты чувствуешь себя среди людей. Мы с тобой еще
научимся уважать и ценить себя. К нам еще вернется уверенность юных лет,
когда нас, казалось, переполняли всевозможные таланты и будущее рисовалось таким
блистательным...
В
этом рассуждении был какой-то непоправимый логический изъян.
Я ведь не придумал, куда мне деться от России.
Куда мне деться от судьбы.
Куда мне деться от себя.
Год назад мы сидели с вами, моя дорогая, в
вашей уютной квартирке и слушали рождественские хоралы. Эти мелодии в исполнении чистых
детских голосов звучали перед праздником повсюду - на улицах, в магазинах, на
студенческих вечеринках - и уже успели запомниться мне и полюбиться. Я
потратил целых пять фунтов на кассету с записями этих хоралов, чтобы взять
их с собой в Россию, - эту-то кассету мы с вами и слушали. Пили чай с вкуснейшим печеньем,
вдыхали тонкий аромат cухих цветочных лепестков, повсюду расставленных вами
в плетеных корзиночках, и я, помню, сказал:
-
Пройдет всего несколько дней, и, вспомнив вас, эту комнату, то, как мы
сидели здесь с вами и слушали чудные мелодии, я заплачу. Нельзя дарить
людям такие сны, это слишком жестоко.
Мне
хотелось придать своим печальным словам шутливый оттенок, но они вас все равно
смутили.
- Это напоминает цитату,
которую печатают на туристских рекламных проспектах Оксфорда, - отпарировали вы.
- It is а despair to see such a place and ever to leave it.
- Горе тому, кто, увидев однажды такое место, когда-нибудь покинет
его.
Вы не любите
сантименты.
Могу вас заверить, что
я и вообразить тогда не мог, какие слезы ждут меня дома.
Еще подходя к калитке, мы с женой почувствовали, что
на даче что-то не так. Новый пес слишком уж упорно не узнавал нас, агрессивно тявка
из-за забора, а когда мы вошли во двор, забрался в сугроб и стоял там в полном
недоумении. На снегу перед самым крыльцом красовалась застывшая лужа разлитых помоев.
А входная дверь оказалась заперта изнутри на задвижку.
- Хозяин? - предположил я.
Я постучал в окно. В комнате зажегся свет, метнулась быстра
тень, мало напоминавшая тяжеловатые очертания немолодого владельца дачи, качнулась занавеска. Кто-то
пытался разглядеть нас в предрассветных сумерках.
Мы устали после бессонной ночи в промерзшем вагоне,
хотелось напиться чаю и завалиться спать. После обеда я намеревался отправиться электричкой в
Москву на поиски лекарства для мамы, чтобы уже сегодня, в крайнем случае завтра
утром выехать в Вятку. Кто бы ни шутил с нами там, за стенами нашего дома, он
поступал очень опрометчиво. Жена забарабанила в стекло, я ударил каблуком
в дверь.
Скрипнула наконец
задвижка, осторожно высунулось остренькое личико.
- Ах, это вы, - недовольно пробормотала совершенно незнакомая нам
маленькая женщина, словно накануне мы засиделись у нее в гостях и теперь
некстати вернулись.
Все
было как во сне. Женщина вернулась в прихожую. Мы последовали за ней. Там она
сбросила с плеч меховую шубку и осталась в одной ночной рубашке и шерстяных носках.
В доме стоял густой ночной запах парного тела и постели. Так же молча женщина проследовала на
кухню, и мы увидели, как она ставит наш чайник на нашу плиту.
- Мы здесь живем, - как-то слишком обреченно произнесла жена.
- Та живите себе на здоровье, - небрежно откликнулась женщина
с сильным акцентом, выдававшим жительницу юга. - Мы здесь долго не задержимся. Это
место нам не нравится - слишком далеко до центра.
- До центра? - озадаченно переспросила жена, слегка покачнувшись.
- Та конечно. Хде тут Кремль, а хде мы. Если уж
приехали в столицу, так надо по-человечески устраиваться.
Я открыл створку шкафа, чтобы положить туда
шарф. На полочке поверх моих чистых рубашек лежали поношенные дамские туфли.
Жизнь приучила нас к выдержке. Раздевшись, мы
прошли в зашторенную комнату и сели по разные стороны обеденного стола.
В полутемном углу на разложенном старом диване кто-то спал; вокруг дивана разбросаны были
штаны, носки, детская обувь; единственное в доме кресло вытащено на середину
комнаты и завалено какими-то коробками; возле серванта, куда я бережно укладывал перед
нашим отъездом привезенные из Англии чай, конфеты и шоколад, валялись на
полу две пустые бутылки из-под дрянного немецкого ликера и белел осколок
фарфоровой тарелки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52