Не помня себя я кинулся проверять сервант. Ни чая,
ни сладостей там не было!
-
Подарок! - раздался за моей спиной жалобный вскрик жены.
Вашего подарка больше не существовало. Флакон
духов, изрядно потраченный, стоял на тумбочке возле дивана. Восхитительные баночки
с кремами, к девственной поверхности которых жена так и не решилась прикоснуться, служили
теперь, опустошенные, посудой для замызганных кукол, устроивших пиршество под
столом. А одна из кукол была заботливо укутана в грязную тряпку, в которой
с трудом угадывался роскошный атласный чехол с нежно-розовыми цветами по белому
полю.
- Разбудили все-таки!
- раздраженно сказала маленькая женщина, появляясь из кухни на голос ребенка. Детей
на диване было двое. Мальчик лет десяти встал и одевался, поглядывая на
нас, как волчонок. В простынях копошилась и капризно попискивала девочка
трех-четырех лет.
- Где
наш чай? - почему-то спросил я. Можно было задать десяток других, не менее
важных, вопросов.
- Та дети же,
разве непонятно, - недовольно бросила через плечо женщина, одевая на постели дочь.
- Что?!
-
Что, что. Дети, говорю, повытаскивали, я потом вон туда в кучу свалила
все ваше.
Мальчик, широко
зевая, влез грязными носками в мои зимние ботинки и потянул из шкафа что-то зеленое...
Вы уже догадались, конечно, что это был мой ни
разу не надеванный шотландский свитер - Самое теплое место на земле,
как гласила еще не сорванная с него фирменная этикетка. Мальчик натягивал его
привычно- судя по всему, не первый раз. Он пользовался им как удобным балахоном. Я
схватил его за плечо, не веря своим глазам: этот свитер, ради которого
я прибегал к вам рано утром занимать деньги, - свитер был порван, на животе зияла
дыра!
Женщина проследила за
моим взглядом.
- Собака у
вас кусачая, - на всякий случай сказала она примирительно.
- Так это собака порвала мой свитер? - медленно
произнес я, чувствуя, что теряю контроль над собой.
- А хто, мы, что ли? Будут еще за всякое свое
старье с нас спрашивать. Имели бы в доме нормальный теплый туалет, никто
бы ничего не надевал. Не идти же во двор в выходной одежде! Выдумали еще,
свитер. Может, у вас и брильянты пропали?
-
Постой, - тихо сказала жена, понимая, что сейчас может произойти что-то
ужасно некрасивое.
- Та
не бойтесь, мы скоро съедем. К вечеру муж вернется и скажет, нашел он другую
квартиру или нет. Если найдет, сегодня же и съедем. Это не знаю кем надо
быть, чтобы жить вместе с такими занудами...
Мужа мы ждать не стали. Я сам вынес чемоданы и сумки
незваных гостей на шоссе, и маленькая женщина в меховой шубке, небрежно
взмахнув ручкой, затянутой в дорогую перчатку, тут же остановила машину.
- Это вам так не сойдет, - шипела она на прощанье, пропихивая детей
на заднее сиденье. - Все ваши знакомые узнают, как вы выгнали мать с двумя детьми
на мороз. Пересчитайте свои брильянты!
Потерь оказалось гораздо
больше, чем мы могли предполагать в первые минуты. Много дней после этого, вспоминая о
какой-нибудь своей вещице, жена или я обнаруживали, что она порвана, перепачкана или
испорчена каким-либо иным образом. Было просто загадкой, как этой семейке удалось
в три-четыре дня, что они здесь провели, имея при себе обширный гардероб своих
вещей, переносить и перепробовать почти все наше. Разговор по телефону
с хозяином дачи почти ничего не разъяснил. Это были знакомые его знакомых из
Харькова, приехавшие в Москву искать удачи, люди при деньгах, которым захотелось -
просто захотелось, и все тут, - встретить Новый год в подмосковном лесу...
Да я и не настаивал на разъяснениях. В нашем положении трудно было на чем-то
настаивать.
О сне после
тяжелой дороги, конечно, не осталось и мысли. Бесцельно шатаясь по квартире,
где все напоминало об учиненном погроме, мы с женой замкнулись каждый в
себе и старались не говорить ни слова. Слишком длинным и бурным мог бы
получиться разговор, с несправедливыми взаимными упреками, как бывает всегда, когда
настоящие обидчики недосягаемы. Нам обоим было тошно. Мы понимали, что
произошло что-то необратимое и во взаимоотношениях с хозяином, и в нашем
отношении к этому жилищу, в результате чего мы уже не выдержим долго такой жизни.
А другой не предвиделось.
В
конце концов, собравшись с духом, жена взялась перемывать посуду и убирать чужую
грязь, а я отправился в Москву за лекарством.
Пытаясь навести в то несчастное утро в своих сумбурных ощущениях хоть
какой-нибудь порядок, я осознавал одну постоянную и весьма существенную составляющую своего
раздражения.
Дело в том,
что семейка, свалившаяся на наши головы, принадлежала к определенному сословию,
процветавшему и прежде, но особенно расплодившемуся в последние годы. Хозяин дачи
не упустил заметить в их пользу, что они люди состоятельные. Это была правда. Меня,
признаюсь честно, с первого взгляда уязвили норковая шубка (какой, я точно знал,
никогда не будет у моей жены), расшитые дубленки на детях, да и весь остальной небрежно
забрасываемый на наших глазах в чемоданы и сумки скарб: кожаные пиджаки и
юбки, импортная обувь, яркие мохнатые джемперы, дорогие безделушки... Дело
ведь не в том, что я позавидовал чужому добру. Не завидовал же я, скажем, большому
дому вашей матери или вашей новой машине. Глядя на жизнь в Англии, я, не
скрою, часто желал такой жизни себе и своим близким, но это не было желанием
отнять или перераспределить, скорее уж - заработать. Выражаясь в
традиционных русских понятиях, ваше благосостояние было справедливым, оно
создавалось трудом, причем наибольшую ценность в моих глазах представляли не
предметы, а сам уклад жизни, в который они были очень умно встроены, -
то есть опять-таки прежде всего приносящий пользу труд. Труд был главной моральной ценностью вашей
жизни, все остальное прилагалось к нему как необходимые или желательные условия,
и этот порядок мне очень нравился. Вот еще на что стоит обратить внимание: описанный мной
скарб был бы для вас, как и для большинства отнюдь не бедных ваших соотечественников, недопустимой и,
главное, ненужной роскошью. Таким он был и в наших глазах. Так что дело
не в вещах и предметах - дело в обстоятельствах, при которых все это было перед
нами выставлено, в том, что этот набор служил знаковым отличием, символом,
действительно выражающим огромное преимущество его обладателей перед нами в
российской общественной иерархии. Торжество всесильного, уверенного в себе
хамства выпирало в откровенном презрении этой семейки к нам, нашему неустроенному быту,
нашим вещам. Они ведь не умышленно, не со зла перепортили и испоганили дорогие
нам предметы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
ни сладостей там не было!
-
Подарок! - раздался за моей спиной жалобный вскрик жены.
Вашего подарка больше не существовало. Флакон
духов, изрядно потраченный, стоял на тумбочке возле дивана. Восхитительные баночки
с кремами, к девственной поверхности которых жена так и не решилась прикоснуться, служили
теперь, опустошенные, посудой для замызганных кукол, устроивших пиршество под
столом. А одна из кукол была заботливо укутана в грязную тряпку, в которой
с трудом угадывался роскошный атласный чехол с нежно-розовыми цветами по белому
полю.
- Разбудили все-таки!
- раздраженно сказала маленькая женщина, появляясь из кухни на голос ребенка. Детей
на диване было двое. Мальчик лет десяти встал и одевался, поглядывая на
нас, как волчонок. В простынях копошилась и капризно попискивала девочка
трех-четырех лет.
- Где
наш чай? - почему-то спросил я. Можно было задать десяток других, не менее
важных, вопросов.
- Та дети же,
разве непонятно, - недовольно бросила через плечо женщина, одевая на постели дочь.
- Что?!
-
Что, что. Дети, говорю, повытаскивали, я потом вон туда в кучу свалила
все ваше.
Мальчик, широко
зевая, влез грязными носками в мои зимние ботинки и потянул из шкафа что-то зеленое...
Вы уже догадались, конечно, что это был мой ни
разу не надеванный шотландский свитер - Самое теплое место на земле,
как гласила еще не сорванная с него фирменная этикетка. Мальчик натягивал его
привычно- судя по всему, не первый раз. Он пользовался им как удобным балахоном. Я
схватил его за плечо, не веря своим глазам: этот свитер, ради которого
я прибегал к вам рано утром занимать деньги, - свитер был порван, на животе зияла
дыра!
Женщина проследила за
моим взглядом.
- Собака у
вас кусачая, - на всякий случай сказала она примирительно.
- Так это собака порвала мой свитер? - медленно
произнес я, чувствуя, что теряю контроль над собой.
- А хто, мы, что ли? Будут еще за всякое свое
старье с нас спрашивать. Имели бы в доме нормальный теплый туалет, никто
бы ничего не надевал. Не идти же во двор в выходной одежде! Выдумали еще,
свитер. Может, у вас и брильянты пропали?
-
Постой, - тихо сказала жена, понимая, что сейчас может произойти что-то
ужасно некрасивое.
- Та
не бойтесь, мы скоро съедем. К вечеру муж вернется и скажет, нашел он другую
квартиру или нет. Если найдет, сегодня же и съедем. Это не знаю кем надо
быть, чтобы жить вместе с такими занудами...
Мужа мы ждать не стали. Я сам вынес чемоданы и сумки
незваных гостей на шоссе, и маленькая женщина в меховой шубке, небрежно
взмахнув ручкой, затянутой в дорогую перчатку, тут же остановила машину.
- Это вам так не сойдет, - шипела она на прощанье, пропихивая детей
на заднее сиденье. - Все ваши знакомые узнают, как вы выгнали мать с двумя детьми
на мороз. Пересчитайте свои брильянты!
Потерь оказалось гораздо
больше, чем мы могли предполагать в первые минуты. Много дней после этого, вспоминая о
какой-нибудь своей вещице, жена или я обнаруживали, что она порвана, перепачкана или
испорчена каким-либо иным образом. Было просто загадкой, как этой семейке удалось
в три-четыре дня, что они здесь провели, имея при себе обширный гардероб своих
вещей, переносить и перепробовать почти все наше. Разговор по телефону
с хозяином дачи почти ничего не разъяснил. Это были знакомые его знакомых из
Харькова, приехавшие в Москву искать удачи, люди при деньгах, которым захотелось -
просто захотелось, и все тут, - встретить Новый год в подмосковном лесу...
Да я и не настаивал на разъяснениях. В нашем положении трудно было на чем-то
настаивать.
О сне после
тяжелой дороги, конечно, не осталось и мысли. Бесцельно шатаясь по квартире,
где все напоминало об учиненном погроме, мы с женой замкнулись каждый в
себе и старались не говорить ни слова. Слишком длинным и бурным мог бы
получиться разговор, с несправедливыми взаимными упреками, как бывает всегда, когда
настоящие обидчики недосягаемы. Нам обоим было тошно. Мы понимали, что
произошло что-то необратимое и во взаимоотношениях с хозяином, и в нашем
отношении к этому жилищу, в результате чего мы уже не выдержим долго такой жизни.
А другой не предвиделось.
В
конце концов, собравшись с духом, жена взялась перемывать посуду и убирать чужую
грязь, а я отправился в Москву за лекарством.
Пытаясь навести в то несчастное утро в своих сумбурных ощущениях хоть
какой-нибудь порядок, я осознавал одну постоянную и весьма существенную составляющую своего
раздражения.
Дело в том,
что семейка, свалившаяся на наши головы, принадлежала к определенному сословию,
процветавшему и прежде, но особенно расплодившемуся в последние годы. Хозяин дачи
не упустил заметить в их пользу, что они люди состоятельные. Это была правда. Меня,
признаюсь честно, с первого взгляда уязвили норковая шубка (какой, я точно знал,
никогда не будет у моей жены), расшитые дубленки на детях, да и весь остальной небрежно
забрасываемый на наших глазах в чемоданы и сумки скарб: кожаные пиджаки и
юбки, импортная обувь, яркие мохнатые джемперы, дорогие безделушки... Дело
ведь не в том, что я позавидовал чужому добру. Не завидовал же я, скажем, большому
дому вашей матери или вашей новой машине. Глядя на жизнь в Англии, я, не
скрою, часто желал такой жизни себе и своим близким, но это не было желанием
отнять или перераспределить, скорее уж - заработать. Выражаясь в
традиционных русских понятиях, ваше благосостояние было справедливым, оно
создавалось трудом, причем наибольшую ценность в моих глазах представляли не
предметы, а сам уклад жизни, в который они были очень умно встроены, -
то есть опять-таки прежде всего приносящий пользу труд. Труд был главной моральной ценностью вашей
жизни, все остальное прилагалось к нему как необходимые или желательные условия,
и этот порядок мне очень нравился. Вот еще на что стоит обратить внимание: описанный мной
скарб был бы для вас, как и для большинства отнюдь не бедных ваших соотечественников, недопустимой и,
главное, ненужной роскошью. Таким он был и в наших глазах. Так что дело
не в вещах и предметах - дело в обстоятельствах, при которых все это было перед
нами выставлено, в том, что этот набор служил знаковым отличием, символом,
действительно выражающим огромное преимущество его обладателей перед нами в
российской общественной иерархии. Торжество всесильного, уверенного в себе
хамства выпирало в откровенном презрении этой семейки к нам, нашему неустроенному быту,
нашим вещам. Они ведь не умышленно, не со зла перепортили и испоганили дорогие
нам предметы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52