Сколько у тебя несушек?
— Подходященько. Мы же птицеферму расширили, У нас теперь четыре птичника.
— Четыре? Запишу. Василь! Слушай, я тебя по-товарищески предупреждаю: птица сейчас в центре внимания. Пахоту, сев проводи, но и о свежем яйце не забывай. И как прикрепленный говорю тебе: ты у меня не спи! Я с тебя буду спрашивать и за пахоту, и за сев, и за яйца. Ты с этим делом не шути.
— Федор Федорович! Мы не шутим. Мы вчера серьезное решение вынесли: развернуть по всему фронту...
— Хвалю! Разворачивайтесь! Мы вам решили подбросить кадров. Механизаторов... Прибывает к вам народ?
— А? Килина Петровна! Выгоните своего гусака. Ты говоришь, а он, проклятый, гел-гел... Чтоб он сдох! Федор Федорович! Повтори...
— Я спрашиваю: как народ в колхозе, прибавляется?
— Прибавляется... Килина Петровна! У кого прибавилось?
— У кладовщика вчера дочь нашлась, у Оксанки, у звеньевой, на рассвете мальчик родился.
— Федор Федорович, пополняются кадры... Пахота не пахота, сев не сев, а эти кадры ежедневно прибывают...
— Вы им условия создали?
— А как же! Пусть расцветают...
— А кто — девчата или хлопцы? К вам должны были прибывать и хлопцы и девчата.
— Федор Федорович! Ты угадал. Прибывают, как по графику. Есть женский пол, есть и мужской.,,
— Вы их не обижайте! Как они, хорошо одеты? Как обмундированы?
— Федор Федорович! Они прибывают необмундированными.
— Как это так?
— Очень просто. Вот у кладовщика девочка родилась, а у звеньевой — мальчик.
— Ты бы мне так и сказал.
— Федор Федорович! Разве ты сам не понимаешь — весна! Федор Федорович! Ты там не задерживайся, приезжай. Посмотришь, как весной пашем, как сеем... Да и щук половим.
— А щуки есть?
— Есть! Большущие! Вчера одна как махнула хвостом — поверишь, чуть лодку не перевернула. Вот такая чертяка!.. Мы к ней, а она — фю-ить! Вильнула хвосгом и была такова...
— Но что-нибудь поймали?
— Поймали! Килина Петровна! Утром твой Василь щук ловил — наловил?
— «Наловился»... Лежит у кладовщика под брезен том, сам как мокрая щука.
— Наловили!.. Лежит у кладовщика под брезентом... Вот така-а-я щука!.. Не видно? Приедешь —увидишь...
— Подсохнет — непременно приеду. Как у тебя с подавым станом для трактористов?
— Сейчас уточню. Килина Петровна! Вы в курсе дела — Грицько начал на клину строить?
— Заходил, говорил: «Собираемся ехать за досками в Полтаву».
— Федор Федорович! Ты у телефона? Федор Федорович! Ты меня слушаешь?.. Не слушает! Вот, Килина Петровна, сама слышала, как люди интересуются севом? Как они интересуются бытовым положением трактористов? Хотел доложить —строим! А он и трубку бросил.
КРАЕВЕДЧЕСКИЕ КАМЕНЮКИ
В своих путешествиях я как-то споткнулся о большой камень. Зацепившись ногой, остановился, рассуждаю: что это за каменюка такая? Почему она здесь торчит?
Оказалось, история каменюки не простая, отчасти смешная и отчасти грустная.
Когда-то давным-давно, лет тридцать, а может быть, и сорок тому назад, в речке Ворскле нашли два камня.
Потрогали, ощупали и признали — исторические. Легенда была такая: один человек полез в воду и наступил пятками на что-то твердое. Пошатал-пошатал ногой — качается.
Что за диковина, думает, и начал то твердое руками вытаскивать. Вытащил, а там на первой каменюке выбито долотом: «Оля и Коля природу обнимали. Страдали», а на другой — «Вот были у кума пчелы...»
Эта надпись о пчелах и вызвала шум. Начали исследовать: кто написал и когда написал? Может, думали, в этой таинственной надписи «Вот были у кума пчелы...» таится до сих пор не открытое родоначалие полезно-медоносных насекомых, откуда происходят чудесные пчелки.
Словом, бросились в анализы. Создали исследовательский институт, во главе его поставили директора, двух заместителей — по научной и хозяйственной части. Штат утвердили в составе: старший научный сотрудник, младший научный сотрудник, референт по мокрым камням, референт по сухим камням... Секретарь, машинистка и три сторожа, они же и экскурсоводы: пальцем показывали, с какого места эти бесовские каменюки вытащили.
И вот случилось непредвиденное: новый сторож от теории перешел к практике. Ночью сторожил и потихоньку подбивал итоги: сколько государственных средств отнимают никому не нужные камушки...
Подбивал-подбивал и подбил — многовато! Решил утопить их, окаянных! Пусть возвратятся на свои старые места. Пусть лучше на дне лежат, чем впустую так много денег изводят!
Однажды сторож утром так и сделал— утопил каме нюки.
Людишки, которые болезненно держатся за староег . отжившее, хотели и сторожа утопить.
За что хотели сторожа покарать? — вы спрашиваете,
Да так, как порой говорят, с дурного ума.
Пытались, говорим, обидеть честного человека, да не вышло.
Теперь на том месте и з& те же деньги, что летели на бессловесную твердую породу, школу построили.
Пусть люди настоящей науки достигают!
КОЛЮЧКА
Вы знаете, какая неприятность эта критическая шпилька. Попасть в нашу колхозную с генную газету «Колючка» — большая беда. Волнует, даже за сердце берет.
Будь она неладна — я дважды попадал. И попал по своей вине — оплошал. Мне нужно было наклонить маленькую стопку, а я с маху опрокинул большой чайный стаканчик. Ну, а Варя, наш колхозный художник, меня и разрисовала. Принципиальная девушка, не посмотрела на дружбу.
На витрине картина такая: вся наша бригада в горячую пору на поле пашет, сеет, один я в кустиках лечу мозоли. Лечу по новому рецепту — внутренним способом, пропускаю через губы небольшими дозами. Пропускаю жалуюсь: маленькая посудинка! Не помогает! Не доходит до мозолей. Застревает в коленях... Нужно посудинку побольше. Вот такую... Вольешь — и аж до пяток достает!
Постоял я около художественной витрины, еще разок посмотрел, и что-то мне на душе горьковато стало.
Дьявольский рисуночек не выходил из головы до вечера. А когда лег спать, мне приснился рябенький поросенок. «Это вы, Петя? — спрашивает.— Здравствуйте! Я вас сразу узнал. Это мы с вами вчера из одной лужи ужинали. Значит, помогла вам большая посудина? Дошло до мозолей?..»
Сплю я и переживаю: что это такое — даже поросенок и тот издевается надо мной...
Я, разумеется, сам себя не стану хвалить. Пусть люди скажут.
Не буду прибедняться: норму по вспашке или по севу я ежедневно выполняю...
Захочу да поднажму, таки Василя перегоню. Неважно, что нас на разных досках рисуют: Василя — на Доске почета, а меня... А все Варя, редактор той «Колючки», мне в сердце шпильки загоняет.
Вы знаете, что значит для меня Варя? Варя — всё!
Пусть отведет меня в сторону и скажет: «Петя, брось эти штучки!» — и Петя бросит.
За что ты, Варя, так меня чихвостишь?
Запылало у меня на душе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
— Подходященько. Мы же птицеферму расширили, У нас теперь четыре птичника.
— Четыре? Запишу. Василь! Слушай, я тебя по-товарищески предупреждаю: птица сейчас в центре внимания. Пахоту, сев проводи, но и о свежем яйце не забывай. И как прикрепленный говорю тебе: ты у меня не спи! Я с тебя буду спрашивать и за пахоту, и за сев, и за яйца. Ты с этим делом не шути.
— Федор Федорович! Мы не шутим. Мы вчера серьезное решение вынесли: развернуть по всему фронту...
— Хвалю! Разворачивайтесь! Мы вам решили подбросить кадров. Механизаторов... Прибывает к вам народ?
— А? Килина Петровна! Выгоните своего гусака. Ты говоришь, а он, проклятый, гел-гел... Чтоб он сдох! Федор Федорович! Повтори...
— Я спрашиваю: как народ в колхозе, прибавляется?
— Прибавляется... Килина Петровна! У кого прибавилось?
— У кладовщика вчера дочь нашлась, у Оксанки, у звеньевой, на рассвете мальчик родился.
— Федор Федорович, пополняются кадры... Пахота не пахота, сев не сев, а эти кадры ежедневно прибывают...
— Вы им условия создали?
— А как же! Пусть расцветают...
— А кто — девчата или хлопцы? К вам должны были прибывать и хлопцы и девчата.
— Федор Федорович! Ты угадал. Прибывают, как по графику. Есть женский пол, есть и мужской.,,
— Вы их не обижайте! Как они, хорошо одеты? Как обмундированы?
— Федор Федорович! Они прибывают необмундированными.
— Как это так?
— Очень просто. Вот у кладовщика девочка родилась, а у звеньевой — мальчик.
— Ты бы мне так и сказал.
— Федор Федорович! Разве ты сам не понимаешь — весна! Федор Федорович! Ты там не задерживайся, приезжай. Посмотришь, как весной пашем, как сеем... Да и щук половим.
— А щуки есть?
— Есть! Большущие! Вчера одна как махнула хвостом — поверишь, чуть лодку не перевернула. Вот такая чертяка!.. Мы к ней, а она — фю-ить! Вильнула хвосгом и была такова...
— Но что-нибудь поймали?
— Поймали! Килина Петровна! Утром твой Василь щук ловил — наловил?
— «Наловился»... Лежит у кладовщика под брезен том, сам как мокрая щука.
— Наловили!.. Лежит у кладовщика под брезентом... Вот така-а-я щука!.. Не видно? Приедешь —увидишь...
— Подсохнет — непременно приеду. Как у тебя с подавым станом для трактористов?
— Сейчас уточню. Килина Петровна! Вы в курсе дела — Грицько начал на клину строить?
— Заходил, говорил: «Собираемся ехать за досками в Полтаву».
— Федор Федорович! Ты у телефона? Федор Федорович! Ты меня слушаешь?.. Не слушает! Вот, Килина Петровна, сама слышала, как люди интересуются севом? Как они интересуются бытовым положением трактористов? Хотел доложить —строим! А он и трубку бросил.
КРАЕВЕДЧЕСКИЕ КАМЕНЮКИ
В своих путешествиях я как-то споткнулся о большой камень. Зацепившись ногой, остановился, рассуждаю: что это за каменюка такая? Почему она здесь торчит?
Оказалось, история каменюки не простая, отчасти смешная и отчасти грустная.
Когда-то давным-давно, лет тридцать, а может быть, и сорок тому назад, в речке Ворскле нашли два камня.
Потрогали, ощупали и признали — исторические. Легенда была такая: один человек полез в воду и наступил пятками на что-то твердое. Пошатал-пошатал ногой — качается.
Что за диковина, думает, и начал то твердое руками вытаскивать. Вытащил, а там на первой каменюке выбито долотом: «Оля и Коля природу обнимали. Страдали», а на другой — «Вот были у кума пчелы...»
Эта надпись о пчелах и вызвала шум. Начали исследовать: кто написал и когда написал? Может, думали, в этой таинственной надписи «Вот были у кума пчелы...» таится до сих пор не открытое родоначалие полезно-медоносных насекомых, откуда происходят чудесные пчелки.
Словом, бросились в анализы. Создали исследовательский институт, во главе его поставили директора, двух заместителей — по научной и хозяйственной части. Штат утвердили в составе: старший научный сотрудник, младший научный сотрудник, референт по мокрым камням, референт по сухим камням... Секретарь, машинистка и три сторожа, они же и экскурсоводы: пальцем показывали, с какого места эти бесовские каменюки вытащили.
И вот случилось непредвиденное: новый сторож от теории перешел к практике. Ночью сторожил и потихоньку подбивал итоги: сколько государственных средств отнимают никому не нужные камушки...
Подбивал-подбивал и подбил — многовато! Решил утопить их, окаянных! Пусть возвратятся на свои старые места. Пусть лучше на дне лежат, чем впустую так много денег изводят!
Однажды сторож утром так и сделал— утопил каме нюки.
Людишки, которые болезненно держатся за староег . отжившее, хотели и сторожа утопить.
За что хотели сторожа покарать? — вы спрашиваете,
Да так, как порой говорят, с дурного ума.
Пытались, говорим, обидеть честного человека, да не вышло.
Теперь на том месте и з& те же деньги, что летели на бессловесную твердую породу, школу построили.
Пусть люди настоящей науки достигают!
КОЛЮЧКА
Вы знаете, какая неприятность эта критическая шпилька. Попасть в нашу колхозную с генную газету «Колючка» — большая беда. Волнует, даже за сердце берет.
Будь она неладна — я дважды попадал. И попал по своей вине — оплошал. Мне нужно было наклонить маленькую стопку, а я с маху опрокинул большой чайный стаканчик. Ну, а Варя, наш колхозный художник, меня и разрисовала. Принципиальная девушка, не посмотрела на дружбу.
На витрине картина такая: вся наша бригада в горячую пору на поле пашет, сеет, один я в кустиках лечу мозоли. Лечу по новому рецепту — внутренним способом, пропускаю через губы небольшими дозами. Пропускаю жалуюсь: маленькая посудинка! Не помогает! Не доходит до мозолей. Застревает в коленях... Нужно посудинку побольше. Вот такую... Вольешь — и аж до пяток достает!
Постоял я около художественной витрины, еще разок посмотрел, и что-то мне на душе горьковато стало.
Дьявольский рисуночек не выходил из головы до вечера. А когда лег спать, мне приснился рябенький поросенок. «Это вы, Петя? — спрашивает.— Здравствуйте! Я вас сразу узнал. Это мы с вами вчера из одной лужи ужинали. Значит, помогла вам большая посудина? Дошло до мозолей?..»
Сплю я и переживаю: что это такое — даже поросенок и тот издевается надо мной...
Я, разумеется, сам себя не стану хвалить. Пусть люди скажут.
Не буду прибедняться: норму по вспашке или по севу я ежедневно выполняю...
Захочу да поднажму, таки Василя перегоню. Неважно, что нас на разных досках рисуют: Василя — на Доске почета, а меня... А все Варя, редактор той «Колючки», мне в сердце шпильки загоняет.
Вы знаете, что значит для меня Варя? Варя — всё!
Пусть отведет меня в сторону и скажет: «Петя, брось эти штучки!» — и Петя бросит.
За что ты, Варя, так меня чихвостишь?
Запылало у меня на душе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67