Джека обвели вокруг пальца. Надо было проверить туннель, прежде Я чем идти на дело. Джек ни минуты не сомневался, что ход засыпали давным-давно — и что Ровас прекрасно об этом знал. Контрабандист послал его на верную смерть.
Джек проклинал себя за глупость. Он был податлив, как только что замешенное тесто. Но теперь все. Он стал тверже, лежа на полу халькусской тюрьмы. Слишком долго другие помыкали им. Фраллит измывался над ним, Баралис его бил, а Ровас его Я предал. Пора самому распорядиться своей жизнью. Больше он не позволит гнать себя, как скотину на пастбище. Отныне он станет хозяином собственного будущего.
У него есть нечто присущее только ему, нечто, что он слишком долго подавлял в себе. Колдовство у него в крови. Это из-за него Джека сейчас бьет дрожь. Это оно скинуло камень с потолка. Джеку уже доводилось крушить, убивать и менять природу вещей. Что ему еще оставалось? Эта сила, дремавшая месяцами, всегда приходила к нему в порыве гнева — надо научиться управлять ею. Если он ею овладеет, никто больше не посмеет помыкать им.
Джек стиснул кулаки. Ровас загнал его в перегороженную нору, и даром молодчику это не сойдет. Часовой сказал, что Джека повесят через неделю. Хорошо. Этого времени хватит, чтобы подготовить побег. Ему нужно несколько дней, чтобы восстановить силы. Сейчас он вряд ли и на ногах-то устоит, не говоря уж о том, чтобы бежать или драться. А самое главное — ему надо потренироваться во владении своей колдовской силой.
Невзирая на жалобы многочисленных мышц, Джек сделал усилие и сел. Рана в груди тут же пронзила все тело болью. Джек переборол ее — у него были дела поважнее. Вот камень свалился сверху — с него он и начнет. Сейчас он заставит его двигаться. Выбросив из головы все, кроме камня, Джек сосредоточился на нем. Он направлял на камень свою волю, воображая, будто толкает его. Ничего. Ни трепыхания в желудке, ни давления в голове. Джек попробовал опять, воображая на этот раз, будто находится в камне и двигает его изнутри. И снова ничего не вышло, как он ни старался.
Разочарованный, но не особенно удивленный, Джек сменил тактику. Он понял, что надо делать. Он вызвал в голове образ Роваса, утешающего Тариссу: как тот обнимает ее своими красными ручищами и шепчет ей на ухо всякую ложь. Иной помощи не понадобилось. Слюна напиталась колдовством, и мозг стал пухнуть, давя на череп. Джек едва успел направить свою силу — и камень разлетелся на тысячу кусков. Осколки врезались в тело, как стрелы, и кверху поднялось облако пыли.
Потом пыль осела, открыв кучку осколков на полу. Джеку было не до торжества — его тошнило. Устав почти до обморока, он опять улегся на пол. Дрожь, которая все это время не оставляла его, сделалась еще сильнее. Подтянув колени к груди, Джек собрался в комок, чтобы как-то согреться. Слабость овеяла его как прохладный ветер, и скоро он впал в беспокойный сон.
XXIV
Таул беспокоился о Хвате, потому что знал, что Хват будет беспокоиться о нем. Нельзя было уходить, не оставив мальчугану хоть какой-нибудь весточки, но с его желаниями не очень-то считались. Он сидел в комнате, смазывая свой клинок, как вдруг ворвался герцог и потребовал, чтобы Таул ехал с ним в горы. Таул не мог отказаться — он ведь поклялся повиноваться герцогу всегда и во всем. Хвата, конечно, было не сыскать — один Борк знает, где носило этого мальчишку весь день, — а время торопило. Во дворе уже ждали лошади, а герцог не принадлежал к числу терпеливых людей. От записки не было бы толку, поскольку юный карманник не умел читать; Таул постарался только оставить как можно больше своих вещей, чтобы Хват понял: он вернется.
Хват — парень смышленый, даже чересчур смышленый для своего возраста, он быстро разнюхает, куда отправился Таул. Но все равно будет беспокоиться. Таул улыбнулся, вспоминая мальчугана. Хват считает себя его нянькой: ухаживает за ним, разбавляет его эль, следит за каждым его шагом. Точно назойливая муха — попробуй его отгони. За такую преданность его следовало бы посвятить в рыцари — вот только к золоту его нельзя подпускать.
Отрадно знать, что кто-то думает о тебе. Хват спас ему жизнь, я проделал вместе с ним сотни лиг и ни разу его не подвел. Таул не знал, чем он заслужил такую дружбу, но от души радовался тому, я что встретил Хвата в тот роковой день, когда судно «Чудаки-рыбаки» причалило в Рорне. Он принес клятву герцогу, и тот всегда будет для него первым, но перед Хватом он тоже в большом долгу и обязательно придет мальчику на помощь в случае нужды.
Вся беда в том, что, пока Таул стережет тут, в горах, последнюю подружку герцога, Хват того и гляди пустится в Брене во все тяжкие. У него прямо-таки дар лезть куда не следует. Ну, авось ничего: его живучесть не уступает смышлености.
Таул встал и потянулся. Легко ли провести всю ночь на жесткой скамье? Но ему давно уже не приходилось жаловаться на такую малость, как затекшие мускулы, а скамья в красивом замке лучше, чем одеяло, расстеленное на голой земле. Он поправлялся быстро, как всегда: как бы он ни измывался над своим телом, оно никогда не подводило его. Можно поблагодарить судьбу хотя бы за это.
Пришли два лекаря. Таул узнал их и впустил. Что ж это за женщина лежит там, в герцогской спальне? Доктора, служанки, портные и священники так и снуют туда-сюда. «Охраняй ее», — сказал герцог — а от чего и как долго ее охранять, не сказал. Таул ни о чем не спрашивал его за весь шестичасовой путь. В рыцарях он научился чтить приказ — а теперь, когда перестали быть рыцарем, он только на приказ и мог опереться. Приказ придавал жизни форму, если не смысл. Герцог — достойный вождь, воин, который сам сражался во всех своих кампаниях. Служить ему — не такая уж плохая судьба. Лучше, чем каждый день напиваться до бесчувствия, а ночью драться в ямах.
Служанка принесла ему поднос с едой и питьем и постоялая рядом, пока он всего не отведал. На кухне о нем пекутся: цинаш ему вкусное мясо и сыры, да еще с такой приятной посланницей. Он улыбнулся ей благодарно, а она ему — зазывно. Ее широкие бедра круглились под юбкой, а великолепные груди распирали платье.
— Я буду на кухне, если вам что-нибудь понадобится, сударь, — сказала она.
У него давно уже не было женщины. Теперь, когда его тело освободилось от боли, а кровь — от эля, он ощутил знакомое желание забыться в округлостях женского тела и в случае удачи забыть ненадолго о своих демонах. Он ответил учтиво:
— Я непременно отыщу вас, сударыня, если будет можно. — Он поднес к губам ее руку — от нее пахло маслом и петрушкой.
— Буду ждать. — Она низко поклонилась и ушла, покачивая бедрами, как это умеют только зрелые женщины, уверенные в своих чарах. Таул провожал ее глазами вдоль длинного коридора, не уставая восхищаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Джек проклинал себя за глупость. Он был податлив, как только что замешенное тесто. Но теперь все. Он стал тверже, лежа на полу халькусской тюрьмы. Слишком долго другие помыкали им. Фраллит измывался над ним, Баралис его бил, а Ровас его Я предал. Пора самому распорядиться своей жизнью. Больше он не позволит гнать себя, как скотину на пастбище. Отныне он станет хозяином собственного будущего.
У него есть нечто присущее только ему, нечто, что он слишком долго подавлял в себе. Колдовство у него в крови. Это из-за него Джека сейчас бьет дрожь. Это оно скинуло камень с потолка. Джеку уже доводилось крушить, убивать и менять природу вещей. Что ему еще оставалось? Эта сила, дремавшая месяцами, всегда приходила к нему в порыве гнева — надо научиться управлять ею. Если он ею овладеет, никто больше не посмеет помыкать им.
Джек стиснул кулаки. Ровас загнал его в перегороженную нору, и даром молодчику это не сойдет. Часовой сказал, что Джека повесят через неделю. Хорошо. Этого времени хватит, чтобы подготовить побег. Ему нужно несколько дней, чтобы восстановить силы. Сейчас он вряд ли и на ногах-то устоит, не говоря уж о том, чтобы бежать или драться. А самое главное — ему надо потренироваться во владении своей колдовской силой.
Невзирая на жалобы многочисленных мышц, Джек сделал усилие и сел. Рана в груди тут же пронзила все тело болью. Джек переборол ее — у него были дела поважнее. Вот камень свалился сверху — с него он и начнет. Сейчас он заставит его двигаться. Выбросив из головы все, кроме камня, Джек сосредоточился на нем. Он направлял на камень свою волю, воображая, будто толкает его. Ничего. Ни трепыхания в желудке, ни давления в голове. Джек попробовал опять, воображая на этот раз, будто находится в камне и двигает его изнутри. И снова ничего не вышло, как он ни старался.
Разочарованный, но не особенно удивленный, Джек сменил тактику. Он понял, что надо делать. Он вызвал в голове образ Роваса, утешающего Тариссу: как тот обнимает ее своими красными ручищами и шепчет ей на ухо всякую ложь. Иной помощи не понадобилось. Слюна напиталась колдовством, и мозг стал пухнуть, давя на череп. Джек едва успел направить свою силу — и камень разлетелся на тысячу кусков. Осколки врезались в тело, как стрелы, и кверху поднялось облако пыли.
Потом пыль осела, открыв кучку осколков на полу. Джеку было не до торжества — его тошнило. Устав почти до обморока, он опять улегся на пол. Дрожь, которая все это время не оставляла его, сделалась еще сильнее. Подтянув колени к груди, Джек собрался в комок, чтобы как-то согреться. Слабость овеяла его как прохладный ветер, и скоро он впал в беспокойный сон.
XXIV
Таул беспокоился о Хвате, потому что знал, что Хват будет беспокоиться о нем. Нельзя было уходить, не оставив мальчугану хоть какой-нибудь весточки, но с его желаниями не очень-то считались. Он сидел в комнате, смазывая свой клинок, как вдруг ворвался герцог и потребовал, чтобы Таул ехал с ним в горы. Таул не мог отказаться — он ведь поклялся повиноваться герцогу всегда и во всем. Хвата, конечно, было не сыскать — один Борк знает, где носило этого мальчишку весь день, — а время торопило. Во дворе уже ждали лошади, а герцог не принадлежал к числу терпеливых людей. От записки не было бы толку, поскольку юный карманник не умел читать; Таул постарался только оставить как можно больше своих вещей, чтобы Хват понял: он вернется.
Хват — парень смышленый, даже чересчур смышленый для своего возраста, он быстро разнюхает, куда отправился Таул. Но все равно будет беспокоиться. Таул улыбнулся, вспоминая мальчугана. Хват считает себя его нянькой: ухаживает за ним, разбавляет его эль, следит за каждым его шагом. Точно назойливая муха — попробуй его отгони. За такую преданность его следовало бы посвятить в рыцари — вот только к золоту его нельзя подпускать.
Отрадно знать, что кто-то думает о тебе. Хват спас ему жизнь, я проделал вместе с ним сотни лиг и ни разу его не подвел. Таул не знал, чем он заслужил такую дружбу, но от души радовался тому, я что встретил Хвата в тот роковой день, когда судно «Чудаки-рыбаки» причалило в Рорне. Он принес клятву герцогу, и тот всегда будет для него первым, но перед Хватом он тоже в большом долгу и обязательно придет мальчику на помощь в случае нужды.
Вся беда в том, что, пока Таул стережет тут, в горах, последнюю подружку герцога, Хват того и гляди пустится в Брене во все тяжкие. У него прямо-таки дар лезть куда не следует. Ну, авось ничего: его живучесть не уступает смышлености.
Таул встал и потянулся. Легко ли провести всю ночь на жесткой скамье? Но ему давно уже не приходилось жаловаться на такую малость, как затекшие мускулы, а скамья в красивом замке лучше, чем одеяло, расстеленное на голой земле. Он поправлялся быстро, как всегда: как бы он ни измывался над своим телом, оно никогда не подводило его. Можно поблагодарить судьбу хотя бы за это.
Пришли два лекаря. Таул узнал их и впустил. Что ж это за женщина лежит там, в герцогской спальне? Доктора, служанки, портные и священники так и снуют туда-сюда. «Охраняй ее», — сказал герцог — а от чего и как долго ее охранять, не сказал. Таул ни о чем не спрашивал его за весь шестичасовой путь. В рыцарях он научился чтить приказ — а теперь, когда перестали быть рыцарем, он только на приказ и мог опереться. Приказ придавал жизни форму, если не смысл. Герцог — достойный вождь, воин, который сам сражался во всех своих кампаниях. Служить ему — не такая уж плохая судьба. Лучше, чем каждый день напиваться до бесчувствия, а ночью драться в ямах.
Служанка принесла ему поднос с едой и питьем и постоялая рядом, пока он всего не отведал. На кухне о нем пекутся: цинаш ему вкусное мясо и сыры, да еще с такой приятной посланницей. Он улыбнулся ей благодарно, а она ему — зазывно. Ее широкие бедра круглились под юбкой, а великолепные груди распирали платье.
— Я буду на кухне, если вам что-нибудь понадобится, сударь, — сказала она.
У него давно уже не было женщины. Теперь, когда его тело освободилось от боли, а кровь — от эля, он ощутил знакомое желание забыться в округлостях женского тела и в случае удачи забыть ненадолго о своих демонах. Он ответил учтиво:
— Я непременно отыщу вас, сударыня, если будет можно. — Он поднес к губам ее руку — от нее пахло маслом и петрушкой.
— Буду ждать. — Она низко поклонилась и ушла, покачивая бедрами, как это умеют только зрелые женщины, уверенные в своих чарах. Таул провожал ее глазами вдоль длинного коридора, не уставая восхищаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149