Не даст он себя насаливать, словно барашка перед насадкой на вертел. И рубаху тоже не снимет: незачем показывать толпе за те же деньги рубцы, оставшиеся на груди после пыток. Пусть раскошеливаются, если желают ими полюбоваться.
Молодой боец соскочил в яму. Толпа разразилась рукоплесканиями, видя его свирепую мину и мышцы, блестящие на свету. Таулу он показался совсем юнцом.
Крики уличных торговцев перекрывали гул толпы:
— Жареные каштаны! С пылу с жару! Греют руки и нутро! Их и в бойцов сподручно кидать, если плохо будут драться.
— Ячменный эль особой крепости! Полмеха всего за два серебреника! Кто выпьет, тому бой покажется хорошим, а жена — красивой.
— Свиные ножки прямо с огня! Берите смело — это не об заклад биться.
Таул встал, и толпа притихла. Все взоры устремились на него, и он прочел сожаление на лицах тех, кто ставил на другого. Что ж, сами виноваты. Он подошел к яме и спрыгнул на ее каменный пол. Толпа опять разочаровалась в нем. Его противник, которого звали Хандрис, выставлял напоказ свои мускулы и чеканный профиль, а Таул просто расхаживал по яме понурив голову, не глядя ни на зрителей, ни на похваляющегося соперника.
Красный лоскут взвился вверх и упал в яму. Бой начался. Парень описывал круги, высматривая слабые стороны Таула. Это его первая ошибка — ему невдомек, что он на каждом шагу выказывает собственные слабости. Таул чувствовал себя ястребом, готовым к броску. Годы учения и странствий — вот дар, которого никто у него не отнимет. Он оценивал противника, почти не сознавая этого. Парню не по себе — это хорошо. Однако нож он держать умеет. Руки у него крепкие, а вот бока и спина слабоваты. Чуть повыше пояса бледное пятно — старая рана или шрам, чувствительное, должно быть, место.
Таул, стоя на месте, разрешил парню приблизиться. Тот бросился на него с ножом, но тут же крутанулся и нанес удар пяткой. Таул увернулся от ножа, но попал под пинок, который отозвался сильной болью в голени. Тут парень совершил вторую ошибку, не воспользовавшись своим преимуществом. Он позволил одобрительному реву толпы заполнить свои уши и разум. Таул, сделав отвлекающий выпад ножом, локтем двинул Хандриса в челюсть. Голова парня мотнулась назад, и Таул уже не дал ему выправиться. Кулак Таула врезался Хандрису в живот, а нож полоснул по руке.
Толпа дружно ахнула при виде крови, и ставки, несомненно, сразу возросли.
Но Хандрис с молниеносной быстротой, свойственной юности, ринулся вперед, повалив соперника и упав сам. Вслед за этим он взмахнул ножом, целя Таулу в лицо. В этом заключалась его третья ошибка — он слишком полагался на свой клинок. Таул, подняв колено, изо всех сил двинул его по бедру. Нож вонзился Таулу в плечо, и яркая кровь окрасила рубаху.
Парень, лежащий сверху, снова занес нож. То, как он держал оружие, напоминало Таулу некую тень на стене хижины Бевлина. Таул попытался отогнать видение, но следом явились образы его сестер. Никудышный он человек. Он предал всех: свою семью, свой орден и Бевлина. Гнев вложил в руку Таула меч и оградил его щитом — Таул сражался уже не с юнцом, а с самой судьбой, с лживым Ларном, с собственным честолюбием, доведшим его до этой ямы.
Он отшвырнул от себя парня. Тот упал неудачно, на спину, и Таул тут же навалился на него. Нож Таул отбросил прочь — он напоминал ему о той тени в хижине. Толпа пришла в неистовство. В глазах у парня появился страх. Пальцы Таула сомкнулись на его мускулистой шее. Нож Хандриса оцарапал Таулу бок. Ни на миг не ослабляя хватки, Таул выбил его из руки парня, орудуя локтем, как дубинкой, и ногой отшвырнул подальше.
Свободной рукой он бил парня раз за разом, не зная удержу. Ему хотелось одного — сбросить демонов у себя со спины. Хотя они все равно не дадут ему покоя. Лицо парня превратилось в кровавое месиво, и хруст костей отрезвил притихшую толпу.
Таул набрал в грудь воздуха и, выдыхая его, постарался выпустить вместе с ним и свою ярость. Ему было трудно с ней расставаться — ярость давала ему забвение и чувство, хотя и мимолетное, что он сам управляет своей судьбой. Только все это обман.
Он поднялся на ноги и отошел от безжизненного тела юноши. Единственным звуком, слышным в холодной ночи, было его собственное дыхание, частое и неровное. Толпа ждала чего-то — Таул не сразу понял чего. Потом он заметил у стенки красный лоскут и поднял его над головой в знак своей победы.
Толпа разразилась воплями. Таул не мог разобрать, превозносят его или проклинают, и ему было все равно. Что-то твердое стукнуло его по плечу, потом по спине. Ему бросали монеты, серебряные и золотые. Скоро все дно ямы покрыл сверкающий ковер.
Друзья юноши пришли и унесли тело. Таул не знал, жив Хандрис или мертв. Корселла слезла в яму и собирала монеты в мешок. Все это время Таул стоял неподвижно, зажав в руке трепещущую на ветру красную тряпку.
* * *
Фискель вывел Мелли из форта, переваливаясь с больной ноги на здоровую, точной пьяный. Дышал он с трудом, из груди его вылетал какой-то хрип. Его запах вызывал у Мелли омерзение. Приторно-сладкие иноземные духи плохо скрывали зловоние больного тела.
Она была почти на голову выше Фискеля, но не питала уверенности, что сумеет справиться с ним. Рука у нее все еще болела от его железной хватки. Мелли потерла ноющее место. Фискель очень силен, несмотря на свой хилый вид. Но Мелли беспокоила не столько его скрытая сила, сколько внешность. Лицо Фискеля точно жуткая маска, здоровый глаз быстрый и хитрый, а левый — тусклый и водянистый. Фискель был страшен в своем уродстве, и оно пугало Мелли больше, чем его потаенная мощь.
Часовой открыл тяжелую деревянную дверь, и Мелли вышла в темную халькусскую ночь. От ветра у нее выступили слезы, и жестокий мороз начал кусать за щеки.
Фискель схватил ее за руку, впившись в мякоть своими длинными ногтями, и поволок за собой. Поначалу она ничего не видела, но скоро ее глаза привыкли к темноте, и она различила невдалеке повозку, а рядом трех лошадей. Две были тяжеловозами, а третья, стройная и легкая, — верховой. Их сторожил человек в сером плаще.
Фискель подвел верховую лошадь к задку повозки, постучал в деревянную дверцу, и она отворилась. Подталкивая Мелли, работорговец заставил ее стать на подножку и влезть в фургон. Дверца за ней тут же закрылась, и она очутилась в обществе еще двух женщин.
Внутри сильно пахло горьким миндалем. Фургон освещала неяркая масляная лампа. В нем едва помещались четыре соломенных тюфяка, лежащих вплотную. Пол покрывал узкий исроанский коврик, по стенам стояло несколько простых сундуков. Больше в фургоне ничего не было.
Женщин не удивило внезапное появление Мелли. Они валялись на одном из тюфяков, попивая что-то горячее из стаканов в медной оплетке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Молодой боец соскочил в яму. Толпа разразилась рукоплесканиями, видя его свирепую мину и мышцы, блестящие на свету. Таулу он показался совсем юнцом.
Крики уличных торговцев перекрывали гул толпы:
— Жареные каштаны! С пылу с жару! Греют руки и нутро! Их и в бойцов сподручно кидать, если плохо будут драться.
— Ячменный эль особой крепости! Полмеха всего за два серебреника! Кто выпьет, тому бой покажется хорошим, а жена — красивой.
— Свиные ножки прямо с огня! Берите смело — это не об заклад биться.
Таул встал, и толпа притихла. Все взоры устремились на него, и он прочел сожаление на лицах тех, кто ставил на другого. Что ж, сами виноваты. Он подошел к яме и спрыгнул на ее каменный пол. Толпа опять разочаровалась в нем. Его противник, которого звали Хандрис, выставлял напоказ свои мускулы и чеканный профиль, а Таул просто расхаживал по яме понурив голову, не глядя ни на зрителей, ни на похваляющегося соперника.
Красный лоскут взвился вверх и упал в яму. Бой начался. Парень описывал круги, высматривая слабые стороны Таула. Это его первая ошибка — ему невдомек, что он на каждом шагу выказывает собственные слабости. Таул чувствовал себя ястребом, готовым к броску. Годы учения и странствий — вот дар, которого никто у него не отнимет. Он оценивал противника, почти не сознавая этого. Парню не по себе — это хорошо. Однако нож он держать умеет. Руки у него крепкие, а вот бока и спина слабоваты. Чуть повыше пояса бледное пятно — старая рана или шрам, чувствительное, должно быть, место.
Таул, стоя на месте, разрешил парню приблизиться. Тот бросился на него с ножом, но тут же крутанулся и нанес удар пяткой. Таул увернулся от ножа, но попал под пинок, который отозвался сильной болью в голени. Тут парень совершил вторую ошибку, не воспользовавшись своим преимуществом. Он позволил одобрительному реву толпы заполнить свои уши и разум. Таул, сделав отвлекающий выпад ножом, локтем двинул Хандриса в челюсть. Голова парня мотнулась назад, и Таул уже не дал ему выправиться. Кулак Таула врезался Хандрису в живот, а нож полоснул по руке.
Толпа дружно ахнула при виде крови, и ставки, несомненно, сразу возросли.
Но Хандрис с молниеносной быстротой, свойственной юности, ринулся вперед, повалив соперника и упав сам. Вслед за этим он взмахнул ножом, целя Таулу в лицо. В этом заключалась его третья ошибка — он слишком полагался на свой клинок. Таул, подняв колено, изо всех сил двинул его по бедру. Нож вонзился Таулу в плечо, и яркая кровь окрасила рубаху.
Парень, лежащий сверху, снова занес нож. То, как он держал оружие, напоминало Таулу некую тень на стене хижины Бевлина. Таул попытался отогнать видение, но следом явились образы его сестер. Никудышный он человек. Он предал всех: свою семью, свой орден и Бевлина. Гнев вложил в руку Таула меч и оградил его щитом — Таул сражался уже не с юнцом, а с самой судьбой, с лживым Ларном, с собственным честолюбием, доведшим его до этой ямы.
Он отшвырнул от себя парня. Тот упал неудачно, на спину, и Таул тут же навалился на него. Нож Таул отбросил прочь — он напоминал ему о той тени в хижине. Толпа пришла в неистовство. В глазах у парня появился страх. Пальцы Таула сомкнулись на его мускулистой шее. Нож Хандриса оцарапал Таулу бок. Ни на миг не ослабляя хватки, Таул выбил его из руки парня, орудуя локтем, как дубинкой, и ногой отшвырнул подальше.
Свободной рукой он бил парня раз за разом, не зная удержу. Ему хотелось одного — сбросить демонов у себя со спины. Хотя они все равно не дадут ему покоя. Лицо парня превратилось в кровавое месиво, и хруст костей отрезвил притихшую толпу.
Таул набрал в грудь воздуха и, выдыхая его, постарался выпустить вместе с ним и свою ярость. Ему было трудно с ней расставаться — ярость давала ему забвение и чувство, хотя и мимолетное, что он сам управляет своей судьбой. Только все это обман.
Он поднялся на ноги и отошел от безжизненного тела юноши. Единственным звуком, слышным в холодной ночи, было его собственное дыхание, частое и неровное. Толпа ждала чего-то — Таул не сразу понял чего. Потом он заметил у стенки красный лоскут и поднял его над головой в знак своей победы.
Толпа разразилась воплями. Таул не мог разобрать, превозносят его или проклинают, и ему было все равно. Что-то твердое стукнуло его по плечу, потом по спине. Ему бросали монеты, серебряные и золотые. Скоро все дно ямы покрыл сверкающий ковер.
Друзья юноши пришли и унесли тело. Таул не знал, жив Хандрис или мертв. Корселла слезла в яму и собирала монеты в мешок. Все это время Таул стоял неподвижно, зажав в руке трепещущую на ветру красную тряпку.
* * *
Фискель вывел Мелли из форта, переваливаясь с больной ноги на здоровую, точной пьяный. Дышал он с трудом, из груди его вылетал какой-то хрип. Его запах вызывал у Мелли омерзение. Приторно-сладкие иноземные духи плохо скрывали зловоние больного тела.
Она была почти на голову выше Фискеля, но не питала уверенности, что сумеет справиться с ним. Рука у нее все еще болела от его железной хватки. Мелли потерла ноющее место. Фискель очень силен, несмотря на свой хилый вид. Но Мелли беспокоила не столько его скрытая сила, сколько внешность. Лицо Фискеля точно жуткая маска, здоровый глаз быстрый и хитрый, а левый — тусклый и водянистый. Фискель был страшен в своем уродстве, и оно пугало Мелли больше, чем его потаенная мощь.
Часовой открыл тяжелую деревянную дверь, и Мелли вышла в темную халькусскую ночь. От ветра у нее выступили слезы, и жестокий мороз начал кусать за щеки.
Фискель схватил ее за руку, впившись в мякоть своими длинными ногтями, и поволок за собой. Поначалу она ничего не видела, но скоро ее глаза привыкли к темноте, и она различила невдалеке повозку, а рядом трех лошадей. Две были тяжеловозами, а третья, стройная и легкая, — верховой. Их сторожил человек в сером плаще.
Фискель подвел верховую лошадь к задку повозки, постучал в деревянную дверцу, и она отворилась. Подталкивая Мелли, работорговец заставил ее стать на подножку и влезть в фургон. Дверца за ней тут же закрылась, и она очутилась в обществе еще двух женщин.
Внутри сильно пахло горьким миндалем. Фургон освещала неяркая масляная лампа. В нем едва помещались четыре соломенных тюфяка, лежащих вплотную. Пол покрывал узкий исроанский коврик, по стенам стояло несколько простых сундуков. Больше в фургоне ничего не было.
Женщин не удивило внезапное появление Мелли. Они валялись на одном из тюфяков, попивая что-то горячее из стаканов в медной оплетке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149