— Кайлок действует быстро — не прошло и месяца со смерти его отца. У него не было времени обучить армию, но у хальков мало солдат, и это сыграет ему на руку. Кто еще в Брене знает об этом? — спросил он гонца.
— Только голубятники, лорд Кравин и я, ваша светлость.
Герцог сказал другому:
— Вечером отправишься обратно в Брен. Никто не должен узнать об этом до моего возвращения.
— Слушаюсь, ваша светлость, — ответил тот и вышел с поклоном.
— Тебя я попрошу, — сказал герцог гонцу, — проводить эту даму в ее комнату. Мне надо подумать над тем, что ты мне сообщил.
Гонец поклонился и учтиво, несмотря на усталость, предложил Мелли руку. Герцог даже не взглянул, как они уходят.
XIX
Тавалиск разбирал утреннюю почту. Письмо от его святейшества едва ли стоило пергамента, на котором было написано. Святейшего отца, да сгноит Борк его трусливую душонку, беспокоят события на Севере. Он услыхал об ополчении четырех городов, призванном защищать южные торговые караваны, и расценивает это как... что он бишь там пишет? Архиепископ пробежал глазами страницу: «Как враждебные действия, которые определенно раздуют пожар, и без того уже готовый вспыхнуть».
Тавалиск отшвырнул письмо. Нечего его святейшеству совать свой нос в светские дела. Пусть держится того, в чем понимает: молитв и поэзии. Будь у него мужество, он давно бы уж отлучил вальдисских рыцарей от Церкви. Это просто позор, что они поклоняются тому же Богу и тому же Спасителю. Пусть выдумают себе своего собственного бога. А Спасителя, так и быть, пусть оставят себе: легенда о Борке слишком уж отдает фальшью.
Будь Тавалиск на месте его святейшества, он велел бы преследовать рыцарей, как еретиков, по всему континенту. Он отнял бы у них все земли, конфисковал бы все торговые предприятия, а их предводителя сжег на костре. Тирен такой жирный, что поджарился бы не хуже откормленного тельца.
Тавалиск, развалясь на стуле, поковырялся в остатках завтрака. А ведь были времена, когда у святейших отцов была настоящая власть. Войска шли в бой по их приказу, и правители не смели предпринять ничего без их согласия. За последние четыреста лет Церковь сделалась немощной, словно дряхлый старец. Нынешний святейший отец замыкает ряд столь же слабодушных, философствующих, не способных ничего решить глупцов! У Тавалиска только потому есть власть, что у него достало духу ее взять. До него архиепископский престол в Рорне был всего лишь мягким креслом — а он превратил его в трон.
Если в Книге Марода есть хоть толика правды, то даже и эта немощная Церковь находится под угрозой. Едва ли можно сомневаться в том, что строка «Храмы падут» возвещает падение Церкви. А зная эту змею Баралиса, следует полагать, что случится это довольно скоро.
Несмотря на ранний час, Тавалиск налил себе немного браги. Нельзя позволить, чтобы Северная империя окрепла. Рыцари Вальдиса только того и ждут, чтобы свалить теперешнюю Церковь и объявить себя столпами веры. Что тогда будет с ним, Тавалиском? Он окажется на улице, лишенный всякой власти. Эта мысль так встревожила архиепископа, что он выпил свой бокал залпом. Ну, бедность-то ему не грозит. У него есть сокровищница на тихой улице — отсюда камнем можно добросить. Но богатство без власти — что еда без соли: пресно и невкусно. Нет, этого просто нельзя допустить. От его святейшества помощи ожидать не приходится. Он так озабочен тем, чтобы не стать ни на чью сторону, что все его действия можно предсказать наперед. Придется обходиться своими силами.
И разве судьба не предначертала ему эту роль? Тавалиск провел рукой по переплету Книги Марода. Если он спасет Церковь, то прославится в веках как величайший защитник веры. Духовенство будет так благодарно ему и его имя будет так превозноситься, что он сумеет занять место его святейшества.
Взволнованный Тавалиск поднес книгу к губам. Марод — провидец, вдохновленный свыше. Награда для тех, кто следует его указаниям, еще выше, чем полагал Тавалиск. Он, Тавалиск, может стать главой Церкви!
Стук в дверь заставил архиепископа поспешно положить книгу на стол. Незачем кому-то видеть, как он целует книги. Люди могут подумать, что он вернулся к своему ученому прошлому.
— Войдите, — сказал он. Вошел Гамил.
— Важные новости, ваше преосвященство.
Тавалиск, все еще купающийся в лучах грядущей славы, встретил секретаря благосклонно.
— Тогда присядь и расскажи мне их.
Ни разу за всю верную службу Гамила архиепископ не приглашал его сесть в своем присутствии, и секретарь заподозрил подвох.
— Ваше преосвященство хорошо себя чувствует?
— Как никогда. Ну же, Гамил, не стой, словно супруга, заставшая своего муженька в постели с другой женщиной. Выкладывай свои новости.
Гамил так и не сел:
— Мне только что сообщили, что наше ополчение попало в переделку с рыцарями.
— Есть потери? — спросил Тавалиск, радостно потирая руки.
— Да, ваше преосвященство. С обеих сторон. Убито двое наших и двадцать рыцарей. Наших было пятеро против одного.
— Превосходно! Превосходно! — Тавалиск разлил брагу в два бокала, подав один секретарю. — Такую новость надо отпраздновать. Марльс, Камле и Тулей теперь так завязли в этом деле, что обратного пути для них нет. Попомни мои слова, Гамил, это положит начало открытым боевым действиям между Югом и Вальдисом. Тирен, должно быть, рвет и мечет.
Гамил взирал на поданный ему архиепископом напиток так, словно это был яд.
— Очень умно было собрать ополчение от четырех городов, ваше преосвященство.
— Не просто умно, Гамил, — блестяще. — Тавалиск сделал ободряющий жест рукой, побуждая секретаря выпить. — Расскажи мне про эту стычку — как там было дело?
— Наши разведчики заметили севернее Камле небольшой отряд рыцарей. Поспешив обратно в лагерь, они сообщили, что рыцари открыли по ним огонь. Всем в лагере так надоело строгать целый день деревяшки и сопровождать редкие караваны, что они ухватились за это известие как за хороший повод для драки. Там разыгралась настоящая бойня. Головы убитых рыцарей насадили на колья вдоль дороги. Их может видеть каждый, кто путешествует с севера на юг.
Тавалиск широко улыбнулся. Его святейшество беспокоится не напрасно: ничто так не разжигает страсти, как головы на кольях. Все складывается великолепно. Армии уже вышли на боевые позиции, и недалеко то время, когда каждый, кто хоть что-то значит, должен будет выбрать, на чью сторону встать. События, разыгравшиеся к северу от Камле, прямо-таки вынудили Юг громко заявить о своей позиции. Нельзя выступать против рыцарей, не выступая против Брена, а косвенно и против Королевств.
Или все-таки можно? Юг пока что может утверждать, что он в ссоре только с рыцарями и больше ни с кем. Тавалиск потер подбородок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
— Только голубятники, лорд Кравин и я, ваша светлость.
Герцог сказал другому:
— Вечером отправишься обратно в Брен. Никто не должен узнать об этом до моего возвращения.
— Слушаюсь, ваша светлость, — ответил тот и вышел с поклоном.
— Тебя я попрошу, — сказал герцог гонцу, — проводить эту даму в ее комнату. Мне надо подумать над тем, что ты мне сообщил.
Гонец поклонился и учтиво, несмотря на усталость, предложил Мелли руку. Герцог даже не взглянул, как они уходят.
XIX
Тавалиск разбирал утреннюю почту. Письмо от его святейшества едва ли стоило пергамента, на котором было написано. Святейшего отца, да сгноит Борк его трусливую душонку, беспокоят события на Севере. Он услыхал об ополчении четырех городов, призванном защищать южные торговые караваны, и расценивает это как... что он бишь там пишет? Архиепископ пробежал глазами страницу: «Как враждебные действия, которые определенно раздуют пожар, и без того уже готовый вспыхнуть».
Тавалиск отшвырнул письмо. Нечего его святейшеству совать свой нос в светские дела. Пусть держится того, в чем понимает: молитв и поэзии. Будь у него мужество, он давно бы уж отлучил вальдисских рыцарей от Церкви. Это просто позор, что они поклоняются тому же Богу и тому же Спасителю. Пусть выдумают себе своего собственного бога. А Спасителя, так и быть, пусть оставят себе: легенда о Борке слишком уж отдает фальшью.
Будь Тавалиск на месте его святейшества, он велел бы преследовать рыцарей, как еретиков, по всему континенту. Он отнял бы у них все земли, конфисковал бы все торговые предприятия, а их предводителя сжег на костре. Тирен такой жирный, что поджарился бы не хуже откормленного тельца.
Тавалиск, развалясь на стуле, поковырялся в остатках завтрака. А ведь были времена, когда у святейших отцов была настоящая власть. Войска шли в бой по их приказу, и правители не смели предпринять ничего без их согласия. За последние четыреста лет Церковь сделалась немощной, словно дряхлый старец. Нынешний святейший отец замыкает ряд столь же слабодушных, философствующих, не способных ничего решить глупцов! У Тавалиска только потому есть власть, что у него достало духу ее взять. До него архиепископский престол в Рорне был всего лишь мягким креслом — а он превратил его в трон.
Если в Книге Марода есть хоть толика правды, то даже и эта немощная Церковь находится под угрозой. Едва ли можно сомневаться в том, что строка «Храмы падут» возвещает падение Церкви. А зная эту змею Баралиса, следует полагать, что случится это довольно скоро.
Несмотря на ранний час, Тавалиск налил себе немного браги. Нельзя позволить, чтобы Северная империя окрепла. Рыцари Вальдиса только того и ждут, чтобы свалить теперешнюю Церковь и объявить себя столпами веры. Что тогда будет с ним, Тавалиском? Он окажется на улице, лишенный всякой власти. Эта мысль так встревожила архиепископа, что он выпил свой бокал залпом. Ну, бедность-то ему не грозит. У него есть сокровищница на тихой улице — отсюда камнем можно добросить. Но богатство без власти — что еда без соли: пресно и невкусно. Нет, этого просто нельзя допустить. От его святейшества помощи ожидать не приходится. Он так озабочен тем, чтобы не стать ни на чью сторону, что все его действия можно предсказать наперед. Придется обходиться своими силами.
И разве судьба не предначертала ему эту роль? Тавалиск провел рукой по переплету Книги Марода. Если он спасет Церковь, то прославится в веках как величайший защитник веры. Духовенство будет так благодарно ему и его имя будет так превозноситься, что он сумеет занять место его святейшества.
Взволнованный Тавалиск поднес книгу к губам. Марод — провидец, вдохновленный свыше. Награда для тех, кто следует его указаниям, еще выше, чем полагал Тавалиск. Он, Тавалиск, может стать главой Церкви!
Стук в дверь заставил архиепископа поспешно положить книгу на стол. Незачем кому-то видеть, как он целует книги. Люди могут подумать, что он вернулся к своему ученому прошлому.
— Войдите, — сказал он. Вошел Гамил.
— Важные новости, ваше преосвященство.
Тавалиск, все еще купающийся в лучах грядущей славы, встретил секретаря благосклонно.
— Тогда присядь и расскажи мне их.
Ни разу за всю верную службу Гамила архиепископ не приглашал его сесть в своем присутствии, и секретарь заподозрил подвох.
— Ваше преосвященство хорошо себя чувствует?
— Как никогда. Ну же, Гамил, не стой, словно супруга, заставшая своего муженька в постели с другой женщиной. Выкладывай свои новости.
Гамил так и не сел:
— Мне только что сообщили, что наше ополчение попало в переделку с рыцарями.
— Есть потери? — спросил Тавалиск, радостно потирая руки.
— Да, ваше преосвященство. С обеих сторон. Убито двое наших и двадцать рыцарей. Наших было пятеро против одного.
— Превосходно! Превосходно! — Тавалиск разлил брагу в два бокала, подав один секретарю. — Такую новость надо отпраздновать. Марльс, Камле и Тулей теперь так завязли в этом деле, что обратного пути для них нет. Попомни мои слова, Гамил, это положит начало открытым боевым действиям между Югом и Вальдисом. Тирен, должно быть, рвет и мечет.
Гамил взирал на поданный ему архиепископом напиток так, словно это был яд.
— Очень умно было собрать ополчение от четырех городов, ваше преосвященство.
— Не просто умно, Гамил, — блестяще. — Тавалиск сделал ободряющий жест рукой, побуждая секретаря выпить. — Расскажи мне про эту стычку — как там было дело?
— Наши разведчики заметили севернее Камле небольшой отряд рыцарей. Поспешив обратно в лагерь, они сообщили, что рыцари открыли по ним огонь. Всем в лагере так надоело строгать целый день деревяшки и сопровождать редкие караваны, что они ухватились за это известие как за хороший повод для драки. Там разыгралась настоящая бойня. Головы убитых рыцарей насадили на колья вдоль дороги. Их может видеть каждый, кто путешествует с севера на юг.
Тавалиск широко улыбнулся. Его святейшество беспокоится не напрасно: ничто так не разжигает страсти, как головы на кольях. Все складывается великолепно. Армии уже вышли на боевые позиции, и недалеко то время, когда каждый, кто хоть что-то значит, должен будет выбрать, на чью сторону встать. События, разыгравшиеся к северу от Камле, прямо-таки вынудили Юг громко заявить о своей позиции. Нельзя выступать против рыцарей, не выступая против Брена, а косвенно и против Королевств.
Или все-таки можно? Юг пока что может утверждать, что он в ссоре только с рыцарями и больше ни с кем. Тавалиск потер подбородок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149