Конечно, среди мероприятий всегда присутствовал и благословенный клуб «Марбелла», куда рано или поздно приходили все. Но счета этого клуба имели неприятную тенденцию расти, и, хотя никто никогда не догадывался об этом, Лидди приходилось быть очень осторожной, когда перед нею вставал вопрос, как потратить свои деньги.
Так как гостям Марбеллы нечем было заняться, кроме развлечений, то организация этих развлечений была основным занятием любой женщины, имеющей здесь свой дом. Энергия и внимание к мельчайшим деталям, которыми отличалась Лидди, позволили бы ей управлять отличным, хотя и небольшим отелем в Швейцарии. После того как дом был переделан и обставлен, никто из гостей никогда бы не подумал, что она принимала и развлекала их в свойственном ей расточительно-щедром стиле только на те алименты, которые получала от Майка, и дополнительные десять тысяч долларов годового дохода, которые достались ей по наследству.
В свою очередь, Лидди приглашали погостить во многие знаменитые дома Европы, в Англию и по всему восточному побережью Средиземноморья. В качестве гостьи она была таким же удивительным профессионалом, как и в качестве хозяйки. Не утратив своей красоты, она ни разу не поставила под угрозу брак ни одной женщины; сексуальные интриги интересовали ее только в виде сплетен; она быстро усваивала необходимое количество слов, будь это испанский, французский или итальянский, чтобы разговорить любого скучного человека в любой цивилизованной стране; на нее можно было рассчитывать – она составит компанию для игры в теннис или бридж, в чем была почти профессионалом, и будет очаровательно оживлять любой обед.
Но Лидия Генри Стэк Килкуллен, несмотря на свое успешное утверждение в вихре интернационального общества, никогда не забывала того периода своей жизни, когда только собственный ум, удача, трезвый расчет и огромные усилия позволили ей восстать из праха после развода.
Они еще у меня в долгу, размышляла она, когда ей представлялась возможность побыть наедине с собой, они еще у меня в долгу... Не имеет значения, что ей сейчас сопутствует успех, не имеет значения, сколько приглашений она получила или послала, ничто не сможет ей компенсировать годы замужества, навсегда потерянные, потраченные зря, безрадостные годы того времени, которое должно было быть восхитительными годами молодой очаровательной женщины. Никто не заставил бы ее обслуживать гостей, она была бы той, кого обслуживают и о чьем комфорте постоянно беспокоятся другие. Даже сейчас ей приходилось вести тщательный учет всех расходов, беспокоиться о растущей стоимости жизни в Испании, где все было когда-то крайне дешево; даже сейчас она должна была думать о том, чтобы быть приятной для других, всегда приятной, – и в своем доме, и в чужих, – ибо она была одинокая женщина, а одинокая женщина всегда должна быть приятна для других.
У нее нет возможности найти источник финансовой компенсации, с горечью признавала она, ничего нельзя сделать, чтобы потребовать то, что должно было принадлежать ей, в то время как земля вокруг ранчо Килкулленов быстро превращалась в чистое золото в руках предприимчивых застройщиков. Но, обладая острым умом, кругом друзей и знанием внутренних пружин общества, в котором вращалась, Лидди научилась получать постоянную моральную компенсацию за все жизненные разочарования.
Если какая-нибудь женщина, к которой она не чувствовала расположения, вела себя глупо и неосторожно и Лидди Килкуллен слышала об этом, новости находили свой путь к мужу, хотя никто никогда не мог узнать, каким образом. Если вдруг какая-нибудь женщина пыталась утвердиться в Марбелле в качестве хозяйки нового пансионата, но у нее не оказывалось сильного покровителя, ее тихо выживали, а она даже не подозревала, что это дело рук Лидди. Допустим, какой-либо женатый мужчина предпочитал мужчин и думал, что об этом никто не знает: Лидди Килкуллен, если это, конечно, входило в ее планы, разоблачала его, но никто никогда не мог указать на источник информации. Она знала, кто «сидел на таблетках», кто слишком много пил, кто был нечист на руку при игре в карты, кто женился из-за денег и теперь жалел об этом, чьи сексуальные вкусы были извращены или даже криминальны, у кого были огромные долги и кому он был должен эти деньги.
Она была подобна незамутненному, неиссякаемому роднику в какой-нибудь деревне, жители которой постоянно черпали в нем воду, не догадываясь, что вода, которую они пили, отравлена. С возрастом Лидди становилась все более мстительной, более утонченной, более общительной, более язвительной.
Только одно-единственное человеческое существо, помимо ее дочерей, находилось в полной безопасности от зла, исходящего от Лидди, – Димс Уайт. Он и Нора получали приглашение в Марбеллу дважды в сезон, и вскоре Нора освоилась со своим, как она считала, исключительным положением среди гостей и не возражала против частых визитов в Марбеллу, которые обходились ей не дороже цены билетов на авиалайнер.
Нора Уайт и Генри Уайт, отец Димса, имели полное основание полагать, что их амбиции в отношении Димса сбываются. Генри Уайт был лидером республиканской партии в округе Оранж и всегда мог положиться на Нору, зная, что она внесет основательный денежный вклад в пользу того, кому покровительствовал отец ее мужа.
Димс никогда не выступал против новых политических планов, которые они вынашивали для него. Такому обаятельному человеку завоевывать симпатии избирателей было легче и естественнее, чем предъявлять иски в суде. На протяжении 60-х он содержал несколько местных юридических контор, и каждая новая контора была значительнее предыдущей. Нора метила выше – на контору масштаба всего штата, ибо не могла себе представить, что они будут жить только в Сакраменто. Но баллотироваться в конгресс – она сразу поняла, что ее свекор неспроста заговорил на эту тему, – это совсем другое дело.
Если Димс будет избран в конгресс, Уайтам придется часть года жить в Вашингтоне, а остальную – в Сан-Клементе. С ее надежно инвестированным, постоянно увеличивающимся доходом они будут прекрасно выглядеть и в Вашингтоне, и в Сан-Клементе. Образ жизни в Марбелле вынудил Нору быть более внимательной к тому, как она выглядит и во что одевается, и постепенно она превратила себя в женщину весьма приятного вида, в которой сразу можно было узнать богатую даму. Так как она всегда была в прекрасном настроении и чрезвычайно вежлива, окружающие хорошо отзывались о ней – обычно люди любят говорить о своих богатых знакомых нечто приятное, чувствуя при этом и себя несколько богаче, чем на самом деле.
Димс Уайт, которому слегка перевалило за сорок, прошел в конгресс очень легко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Так как гостям Марбеллы нечем было заняться, кроме развлечений, то организация этих развлечений была основным занятием любой женщины, имеющей здесь свой дом. Энергия и внимание к мельчайшим деталям, которыми отличалась Лидди, позволили бы ей управлять отличным, хотя и небольшим отелем в Швейцарии. После того как дом был переделан и обставлен, никто из гостей никогда бы не подумал, что она принимала и развлекала их в свойственном ей расточительно-щедром стиле только на те алименты, которые получала от Майка, и дополнительные десять тысяч долларов годового дохода, которые достались ей по наследству.
В свою очередь, Лидди приглашали погостить во многие знаменитые дома Европы, в Англию и по всему восточному побережью Средиземноморья. В качестве гостьи она была таким же удивительным профессионалом, как и в качестве хозяйки. Не утратив своей красоты, она ни разу не поставила под угрозу брак ни одной женщины; сексуальные интриги интересовали ее только в виде сплетен; она быстро усваивала необходимое количество слов, будь это испанский, французский или итальянский, чтобы разговорить любого скучного человека в любой цивилизованной стране; на нее можно было рассчитывать – она составит компанию для игры в теннис или бридж, в чем была почти профессионалом, и будет очаровательно оживлять любой обед.
Но Лидия Генри Стэк Килкуллен, несмотря на свое успешное утверждение в вихре интернационального общества, никогда не забывала того периода своей жизни, когда только собственный ум, удача, трезвый расчет и огромные усилия позволили ей восстать из праха после развода.
Они еще у меня в долгу, размышляла она, когда ей представлялась возможность побыть наедине с собой, они еще у меня в долгу... Не имеет значения, что ей сейчас сопутствует успех, не имеет значения, сколько приглашений она получила или послала, ничто не сможет ей компенсировать годы замужества, навсегда потерянные, потраченные зря, безрадостные годы того времени, которое должно было быть восхитительными годами молодой очаровательной женщины. Никто не заставил бы ее обслуживать гостей, она была бы той, кого обслуживают и о чьем комфорте постоянно беспокоятся другие. Даже сейчас ей приходилось вести тщательный учет всех расходов, беспокоиться о растущей стоимости жизни в Испании, где все было когда-то крайне дешево; даже сейчас она должна была думать о том, чтобы быть приятной для других, всегда приятной, – и в своем доме, и в чужих, – ибо она была одинокая женщина, а одинокая женщина всегда должна быть приятна для других.
У нее нет возможности найти источник финансовой компенсации, с горечью признавала она, ничего нельзя сделать, чтобы потребовать то, что должно было принадлежать ей, в то время как земля вокруг ранчо Килкулленов быстро превращалась в чистое золото в руках предприимчивых застройщиков. Но, обладая острым умом, кругом друзей и знанием внутренних пружин общества, в котором вращалась, Лидди научилась получать постоянную моральную компенсацию за все жизненные разочарования.
Если какая-нибудь женщина, к которой она не чувствовала расположения, вела себя глупо и неосторожно и Лидди Килкуллен слышала об этом, новости находили свой путь к мужу, хотя никто никогда не мог узнать, каким образом. Если вдруг какая-нибудь женщина пыталась утвердиться в Марбелле в качестве хозяйки нового пансионата, но у нее не оказывалось сильного покровителя, ее тихо выживали, а она даже не подозревала, что это дело рук Лидди. Допустим, какой-либо женатый мужчина предпочитал мужчин и думал, что об этом никто не знает: Лидди Килкуллен, если это, конечно, входило в ее планы, разоблачала его, но никто никогда не мог указать на источник информации. Она знала, кто «сидел на таблетках», кто слишком много пил, кто был нечист на руку при игре в карты, кто женился из-за денег и теперь жалел об этом, чьи сексуальные вкусы были извращены или даже криминальны, у кого были огромные долги и кому он был должен эти деньги.
Она была подобна незамутненному, неиссякаемому роднику в какой-нибудь деревне, жители которой постоянно черпали в нем воду, не догадываясь, что вода, которую они пили, отравлена. С возрастом Лидди становилась все более мстительной, более утонченной, более общительной, более язвительной.
Только одно-единственное человеческое существо, помимо ее дочерей, находилось в полной безопасности от зла, исходящего от Лидди, – Димс Уайт. Он и Нора получали приглашение в Марбеллу дважды в сезон, и вскоре Нора освоилась со своим, как она считала, исключительным положением среди гостей и не возражала против частых визитов в Марбеллу, которые обходились ей не дороже цены билетов на авиалайнер.
Нора Уайт и Генри Уайт, отец Димса, имели полное основание полагать, что их амбиции в отношении Димса сбываются. Генри Уайт был лидером республиканской партии в округе Оранж и всегда мог положиться на Нору, зная, что она внесет основательный денежный вклад в пользу того, кому покровительствовал отец ее мужа.
Димс никогда не выступал против новых политических планов, которые они вынашивали для него. Такому обаятельному человеку завоевывать симпатии избирателей было легче и естественнее, чем предъявлять иски в суде. На протяжении 60-х он содержал несколько местных юридических контор, и каждая новая контора была значительнее предыдущей. Нора метила выше – на контору масштаба всего штата, ибо не могла себе представить, что они будут жить только в Сакраменто. Но баллотироваться в конгресс – она сразу поняла, что ее свекор неспроста заговорил на эту тему, – это совсем другое дело.
Если Димс будет избран в конгресс, Уайтам придется часть года жить в Вашингтоне, а остальную – в Сан-Клементе. С ее надежно инвестированным, постоянно увеличивающимся доходом они будут прекрасно выглядеть и в Вашингтоне, и в Сан-Клементе. Образ жизни в Марбелле вынудил Нору быть более внимательной к тому, как она выглядит и во что одевается, и постепенно она превратила себя в женщину весьма приятного вида, в которой сразу можно было узнать богатую даму. Так как она всегда была в прекрасном настроении и чрезвычайно вежлива, окружающие хорошо отзывались о ней – обычно люди любят говорить о своих богатых знакомых нечто приятное, чувствуя при этом и себя несколько богаче, чем на самом деле.
Димс Уайт, которому слегка перевалило за сорок, прошел в конгресс очень легко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161