В последний год, проведенный ею в Филадельфии, она часто звонила Уайтам. Они оказались единственными во всей Южной Калифорнии, кто получал от нее хоть какие-то известия, и звонок ее случался именно в тот момент, когда дома был Димс. Она попыталась придумать, как бы заставить Димса самого прилететь в Лос-Анджелес, чтобы провести с ней вечер. Надо было подумать об этом раньше, не накануне самого отъезда, а сейчас уже поздно. Она обрекла себя на одинокий вечер. Завтра ей предстоит нанести неизбежный визит в окружной суд Санта-Ана, чтобы забрать документы о разводе, и на следующий день вернуться в Филадельфию.
Лидди как раз упаковывала вещи, готовясь к обратному рейсу, когда раздался телефонный звонок от одного из корреспондентов «Лос-Анджелес таймс».
– Миссис Килкуллен, что вы можете сказать по поводу женитьбы вашего бывшего мужа на Сильвии Норберг, которая состоялась вчера во второй половине дня?
– Что-о?
– Вы ведь знали об этом, не так ли?
– Да... Да, конечно... – Рухнув в темный омут его слов, она думала лишь об одном: как бы не дать ему понять, что удивлена.
– Могу я побеспокоить вас еще парой вопросов, миссис Килкуллен? Как ваш бывший муж познакомился с мисс Норберг? Давно ли вы знаете об их романе? Как вы считаете, справится ли мисс Норберг с ролью приемной матери, если учесть, что она на пятнадцать лет моложе его?
– Мне нечего вам сказать.
– Оставьте, миссис Килкуллен! Ваш муж женился на самой знаменитой кинозвезде спустя всего несколько часов после развода, а вам нечего сказать по этому поводу. Я понимаю ваше желание остаться наедине со своими мыслями, но Сильвия Норберг – это достояние общества.
– В таком случае почему бы вам не позвонить ей? Положив трубку, Лидди попросила оператора больше ни с кем ее не соединять. Удар оказался настолько неожиданным и сокрушительным, что не осталось даже места для чувств. Лидди опустилась в кресло. Стараясь восстановить ход событий, она постепенно начала возвращаться к реальности. Майк не мог познакомиться с Сильвией Норберг раньше, чем она с детьми покинула ранчо, то есть раньше, чем прошлым летом. В противном случае она бы об этом знала. Скорее всего, впервые они встретились в прошлом году и сумели удержать свое знакомство в тайне. Кинозвезда... Моложе на пятнадцать лет... Именно в этот момент незримой мантильей из темной, тяжелой материи на плечи Лидди легла сокрушающая ненависть, а горечь, навечно разъедая ее изнутри, стала частью ее жизни.
Поднявшись, Лидди закрыла на ключ дверь номера, сама не зная, зачем она это делает, вернулась в кресло и, свернувшись в клубок, постаралась собраться с мыслями, чтобы понять, на каком она свете.
Пока шел бракоразводный процесс, Лидди с детьми жила у своих родителей в квакерской Филадельфии – городе, которым управляли столь консервативные мужчины, что даже старомодные бостонцы казались рядом с ними легкомысленными мальчишками. Если бы первый выход Лидди в свет, как и предполагалось до ее замужества, состоялся в танцевальном зале Эссембли-Бол, она так бы и осталась частью того общества, которое впервые собралось в этом зале еще в 1768 году на первый бал, куда не допускались разведенные или женатые второй раз. Больше всего филадельфийцы боялись общественного скандала, а потому не питали сочувствия к людям, замешанным в романтических отношениях, чувствах, грозящих разрушением семье и классу.
Лидди прошла свои круги ада, когда оповестила о предстоящем разводе друзей и знакомых, начиная с двоюродных бабок и кончая бывшими одноклассницами. Она поверяла им свою печаль один на один, устроившись за чашкой чаю в «Эйкорн клаб» на Локэст-стрит – своего рода эквиваленте престижного «Филадельфия клаб», только для женщин.
– Когда я встретила Майка, то была так молода и неопытна, что совершила наихудшую из возможных ошибок: вышла замуж за человека, с которым у меня нет ничего общего, – признавалась она, понимая, что ее собеседницы только пожмут плечами, услышав об этом разрыве, немыслимом в городе, где «общие интересы» супругов в большинстве случаев были лишь звонким словцом. – Я думала, что он переменится, как обещал, но теперь поняла, что это невозможно, что многого в нем просто нет. Если б речь шла лишь обо мне, я бы смирилась, но по отношению к дочерям это несправедливо – лишить их культурного общения, образования, которого они заслуживают...
Она рисовала картину, на которой ее муж, при всех его личных достоинствах, представал человеком, не имеющим за душой ничего, кроме забот о скоте, никаких интересов и культурных запросов, далекий от модного в филадельфийских кругах увлечения литературой, искусством, античностью, садоводством, а то и просто гурманством, которое почти всегда считалось сферой деятельности мужей.
Каждая из собеседниц слушала ее объяснения тепло и понимающе – даже вдвойне понимающе, поскольку втайне поздравляла себя с тем, что ее подобная судьба миновала. Лидди заслуживала скорее жалости, чем отрешения от того мира, к которому принадлежала раньше и при удаче, несмотря на развод, могла бы принадлежать снова: холостяков в Филадельфии хватало.
Как все эти сочувствующие ей подруги станут теперь судачить о ней! Судачить в том особом, филадельфийском ключе, который даже и определить-то трудно: несколько негромких слов, которыми обмениваются перед собранием Совета директоров Филадельфийского музея искусств; осторожный короткий разговор в антикварной лавке на Южной 17-й улице между двумя покупательницами, оценивающими достоинства китайской фарфоровой безделушки; еще один задушевный разговор в «Бейли, Бэнк энд Биддл» в ожидании заказа на изготовление приглашений; приглушенный шепот в антракте на концерте в Музыкальной академии вечером в пятницу или же за обеденным столиком, накрытым на двоих в «Честнат-Хилл». Любая жительница города, занимающая некоторое положение в обществе, прочтет сегодняшние газеты и с презрительной усмешкой вспомнит ее объяснения.
Если Майк Килкуллен такой уж безнадежный тупица и мужлан, каким рисовала его Лидди, то как же ему удалось завоевать сердце обворожительной и неуловимой шведской кинодивы, дочери стокгольмских интеллектуалов и, как писали газеты, великой актрисы и великой красавицы? Каким образом и когда? Ясно, что Лидди лгала им. Остается предположить, что Майк настолько увлекся Сильвией Норберг, что готов был разрушить их брак и жениться на ней, жениться спустя всего лишь несколько часов после их развода.
Подойдя к зеркалу, Лидди принялась внимательно изучать себя. Тридцать один год, и сейчас она куда привлекательнее, чем прежде. Наделена теми недоступными для многих и не поддающимися имитации неуловимыми чертами, которые отличают потомков узкого круга влиятельных и богатых восточнобережных аристократов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161