Когда Джез искала уединения, чтобы погрустить в одиночестве, она скакала туда, где паслись тучные стада, и проводила время среди пастухов.
Самой веселой порой на пастбище была зима. Первого декабря быков, долгие десять месяцев томившихся в мужском обществе в специальном загоне, выпускали к коровам, по одному на каждые десять телок. Первого февраля их снова соберут всех вместе и отправят обратно, в мужской монастырь, но сейчас они резвились на свободе, исполнив свою миссию и оплодотворив целое стадо. Возле каждой коровы еще пасся теленок, рожденный прошлой осенью, но девяносто процентов из них уже снова были стельными и следующей осенью опять должны были отелиться. Это прекращалось только тогда, когда корова становилась бесплодной, переставала давать молоко и ее отправляли на базар.
Во время первой же встречи Кейси и Джо Винтер сошлись на том, что стадо лучше всего продавать на аукционе ближе к лету, когда телята подрастут и их можно будет отлучить от матерей. Потолстевших коров надо будет проверить, не стельные ли они. Если, паче чаяния, придется продавать стадо до того, как телята станут самостоятельными, то надо будет отдавать троих сразу: каждую корову с родившимся и неродившимся теленком, – а это грозило серьезными денежными потерями.
Джез поняла, что не разбирается как следует в финансовых вопросах, поскольку Майк Килкуллен никогда не говорил о деньгах. Конечно, она будет скучать по стадам, мирно пасущимся на склонах этих древних холмов. Но главное, она не сможет жить без этой земли. В ее сердце навсегда запечатлелся и каждый дуб, простоявший здесь чуть ли не триста лет, и каждый кустик шалфея; она запомнит и утреннюю песню жаворонка, и уханье совы по ночам, – каждая мелочь будет напоминать ей об отце.
Огромный отель «Ритц-Карлтон» в Лагуне-Нигуэль, между Эмеральд-Бей и Три-Арч-Бей, высился на высоком крутом берегу, сто пятьдесят футов над уровнем моря. Считалось, что он построен в средиземноморском стиле, но Джез не находила ничего средиземноморского в его просторных мраморных вестибюлях и огромных холлах, отделанных под французскую и английскую старину. Все здесь было показное, и это очень бросалось в глаза. Все как минимум в десять раз больше, чем нужно, раздраженно думала Джез, проходя один за другим длиннющие, покрытые дорогими коврами коридоры в поисках лифта, который поднял бы ее на этаж, где жила Валери.
Ладно, раз уж кто-то решил построить такого монстра на побережье, то почему бы было не попытаться через архитектуру и внутреннее убранство передать калифорнийский колорит? Зачем это назойливое подражание парижскому «Крийону»? Но даже если бы этот отель, подобный «Крийону», перенесли на площадь Конкорд, самую красивую площадь Парижа, он все равно не пришелся бы там ко двору из-за своих колоссальных размеров. Поднимаясь в лифте, Джез поняла, что несчастный отель здесь ни при чем, пусть он и кажется излишне претенциозным. Все дело в том, что ее раздражает сама мысль о предстоящей встрече с Фернандой и Валери.
Она взяла себя в руки, намереваясь как можно быстрее покинуть их негостеприимную компанию. Выходя из дома, она посмотрелась в зеркало и вдруг увидела себя глазами сестер. Без косметики, с распущенными волосами, развевающимися, как флаг на ветру, целыми днями обдувавшем ее, она была похожа на неряху-беспризорника, этакого неотесанного и загорелого Гекльберри Финна в юбке. На ней были потертые джинсы, линялая синяя рубашка из грубой ткани и ее любимый свитер, который она носила еще со школы, – все это стало ее повседневной одеждой, ведь она каждый день проводила в седле.
Все ее наряды остались дома в Санта-Монике. Но тут Джез вспомнила о брючном костюме от Ива Сен-Лорана, в котором она приехала из Нью-Йорка в день окончательного выяснения отношений с Фиби. После того рождественского вечера она прямиком отправилась на ранчо; это было три недели назад, и с тех пор к себе она так и не заезжала.
Костюм был из тех, что Ив Сен-Лоран называл смокингами. После военной формы это был, пожалуй, самый строгий, самый солидный костюм, какой только можно себе представить. Классический стиль, каждый год воспроизводимый Сен-Лораном во множестве разнообразных вариантов, был визитной карточкой этого модельера, точно так же как визитной карточкой Шанель были ее неподражаемые туалеты. Черный смокинг, сшитый хоть из атласа, хоть из плотной шерсти, для женщины просто незаменим, ибо каждая женщина должна иметь в своем гардеробе хотя бы одну вещь, которая может служить своего рода панцирем, способным скрыть от постороннего глаза ее внутренние сомнения и неуверенность в себе.
Но модная этикетка не доставила Джез удовольствия. Ей была неприятна мысль о том, что приходится заботиться о мнении Фернанды и Валери, хотя она понимала, что это необходимо, когда приходится иметь с ними дело.
Она расчесала волосы и уложила темные золотистые пряди в пучок, туго завязав его черной бархатной лентой. Затем, надев махровый халат, принялась наносить макияж: положила на свою персиковую кожу светлый тон, а сверху – белую пудру, так что лицо превратилось в матовую бледную маску, на которой можно было нарисовать новое лицо. Затем черным карандашом подвела брови, накрасила черной тушью свои золотистые ресницы, красной помадой нарисовала рот – она давно купила эту помаду, но никогда прежде ею не пользовалась, поскольку она была слишком темной и не украшала Джез. В результате приложенных усилий Джез постарела на десять лет, но в лице добавилось твердости – как минимум лет на сто.
Одевшись в костюм и сияющие черные туфли на невысоком каблуке, она вновь критически оглядела себя. Эта роскошная дама, одетая по последней моде, и слыхом не слыхивала о Гекльберри Финне, решила она. Законченность наряду придали крупные золотые серьги с агатом и два широких золотых браслета – она бы предпочла простую бижутерию, но, к сожалению, ничего такого у нее не нашлось.
Лифт остановился на последнем этаже, где были расположены самые дорогие номера. Навстречу ей из-за маленького столика поднялась молодая женщина-консьержка. Джез сказала, что пришла к Валери, и женщина подвела ее к дверям, которые, если бы их современное происхождение не так бросалось в глаза, были бы вполне уместны в Малом Трианоне. Стоило Джез прикоснуться к звонку, как двери распахнулись и ее взору открылась самая большая гостиная, какую ей когда-либо доводилось видеть в отелях. Через четыре сводчатых окна в другом конце комнаты открывался вид на море и небо, но взгляд Джез привлекла группа людей в центре комнаты за столом: кроме Фернанды и Валери, там сидели еще двое мужчин, которые были ей незнакомы.
Она остановилась и нахмурилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Самой веселой порой на пастбище была зима. Первого декабря быков, долгие десять месяцев томившихся в мужском обществе в специальном загоне, выпускали к коровам, по одному на каждые десять телок. Первого февраля их снова соберут всех вместе и отправят обратно, в мужской монастырь, но сейчас они резвились на свободе, исполнив свою миссию и оплодотворив целое стадо. Возле каждой коровы еще пасся теленок, рожденный прошлой осенью, но девяносто процентов из них уже снова были стельными и следующей осенью опять должны были отелиться. Это прекращалось только тогда, когда корова становилась бесплодной, переставала давать молоко и ее отправляли на базар.
Во время первой же встречи Кейси и Джо Винтер сошлись на том, что стадо лучше всего продавать на аукционе ближе к лету, когда телята подрастут и их можно будет отлучить от матерей. Потолстевших коров надо будет проверить, не стельные ли они. Если, паче чаяния, придется продавать стадо до того, как телята станут самостоятельными, то надо будет отдавать троих сразу: каждую корову с родившимся и неродившимся теленком, – а это грозило серьезными денежными потерями.
Джез поняла, что не разбирается как следует в финансовых вопросах, поскольку Майк Килкуллен никогда не говорил о деньгах. Конечно, она будет скучать по стадам, мирно пасущимся на склонах этих древних холмов. Но главное, она не сможет жить без этой земли. В ее сердце навсегда запечатлелся и каждый дуб, простоявший здесь чуть ли не триста лет, и каждый кустик шалфея; она запомнит и утреннюю песню жаворонка, и уханье совы по ночам, – каждая мелочь будет напоминать ей об отце.
Огромный отель «Ритц-Карлтон» в Лагуне-Нигуэль, между Эмеральд-Бей и Три-Арч-Бей, высился на высоком крутом берегу, сто пятьдесят футов над уровнем моря. Считалось, что он построен в средиземноморском стиле, но Джез не находила ничего средиземноморского в его просторных мраморных вестибюлях и огромных холлах, отделанных под французскую и английскую старину. Все здесь было показное, и это очень бросалось в глаза. Все как минимум в десять раз больше, чем нужно, раздраженно думала Джез, проходя один за другим длиннющие, покрытые дорогими коврами коридоры в поисках лифта, который поднял бы ее на этаж, где жила Валери.
Ладно, раз уж кто-то решил построить такого монстра на побережье, то почему бы было не попытаться через архитектуру и внутреннее убранство передать калифорнийский колорит? Зачем это назойливое подражание парижскому «Крийону»? Но даже если бы этот отель, подобный «Крийону», перенесли на площадь Конкорд, самую красивую площадь Парижа, он все равно не пришелся бы там ко двору из-за своих колоссальных размеров. Поднимаясь в лифте, Джез поняла, что несчастный отель здесь ни при чем, пусть он и кажется излишне претенциозным. Все дело в том, что ее раздражает сама мысль о предстоящей встрече с Фернандой и Валери.
Она взяла себя в руки, намереваясь как можно быстрее покинуть их негостеприимную компанию. Выходя из дома, она посмотрелась в зеркало и вдруг увидела себя глазами сестер. Без косметики, с распущенными волосами, развевающимися, как флаг на ветру, целыми днями обдувавшем ее, она была похожа на неряху-беспризорника, этакого неотесанного и загорелого Гекльберри Финна в юбке. На ней были потертые джинсы, линялая синяя рубашка из грубой ткани и ее любимый свитер, который она носила еще со школы, – все это стало ее повседневной одеждой, ведь она каждый день проводила в седле.
Все ее наряды остались дома в Санта-Монике. Но тут Джез вспомнила о брючном костюме от Ива Сен-Лорана, в котором она приехала из Нью-Йорка в день окончательного выяснения отношений с Фиби. После того рождественского вечера она прямиком отправилась на ранчо; это было три недели назад, и с тех пор к себе она так и не заезжала.
Костюм был из тех, что Ив Сен-Лоран называл смокингами. После военной формы это был, пожалуй, самый строгий, самый солидный костюм, какой только можно себе представить. Классический стиль, каждый год воспроизводимый Сен-Лораном во множестве разнообразных вариантов, был визитной карточкой этого модельера, точно так же как визитной карточкой Шанель были ее неподражаемые туалеты. Черный смокинг, сшитый хоть из атласа, хоть из плотной шерсти, для женщины просто незаменим, ибо каждая женщина должна иметь в своем гардеробе хотя бы одну вещь, которая может служить своего рода панцирем, способным скрыть от постороннего глаза ее внутренние сомнения и неуверенность в себе.
Но модная этикетка не доставила Джез удовольствия. Ей была неприятна мысль о том, что приходится заботиться о мнении Фернанды и Валери, хотя она понимала, что это необходимо, когда приходится иметь с ними дело.
Она расчесала волосы и уложила темные золотистые пряди в пучок, туго завязав его черной бархатной лентой. Затем, надев махровый халат, принялась наносить макияж: положила на свою персиковую кожу светлый тон, а сверху – белую пудру, так что лицо превратилось в матовую бледную маску, на которой можно было нарисовать новое лицо. Затем черным карандашом подвела брови, накрасила черной тушью свои золотистые ресницы, красной помадой нарисовала рот – она давно купила эту помаду, но никогда прежде ею не пользовалась, поскольку она была слишком темной и не украшала Джез. В результате приложенных усилий Джез постарела на десять лет, но в лице добавилось твердости – как минимум лет на сто.
Одевшись в костюм и сияющие черные туфли на невысоком каблуке, она вновь критически оглядела себя. Эта роскошная дама, одетая по последней моде, и слыхом не слыхивала о Гекльберри Финне, решила она. Законченность наряду придали крупные золотые серьги с агатом и два широких золотых браслета – она бы предпочла простую бижутерию, но, к сожалению, ничего такого у нее не нашлось.
Лифт остановился на последнем этаже, где были расположены самые дорогие номера. Навстречу ей из-за маленького столика поднялась молодая женщина-консьержка. Джез сказала, что пришла к Валери, и женщина подвела ее к дверям, которые, если бы их современное происхождение не так бросалось в глаза, были бы вполне уместны в Малом Трианоне. Стоило Джез прикоснуться к звонку, как двери распахнулись и ее взору открылась самая большая гостиная, какую ей когда-либо доводилось видеть в отелях. Через четыре сводчатых окна в другом конце комнаты открывался вид на море и небо, но взгляд Джез привлекла группа людей в центре комнаты за столом: кроме Фернанды и Валери, там сидели еще двое мужчин, которые были ей незнакомы.
Она остановилась и нахмурилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161