И вдруг он сдает его старику Бурцеву во время ночной беседы в купе спящего поезда! За эту царскую услугу террористам генерала судили, как за измену, за предательство, и вынесли суровый приговор.
И все-таки он выдал своего самого надежного агента, всаженного в сердцевину террористической организации!
Воля ваша, но за этим совершенно непостижимым поступком руководителя всесильной царской охранки тоже что-то скрывалось и требовало разгадки…
Чутье подсказывало Савинкову, что ответ на все тревожные вопросы совпадает с той. картиной петроградской жизни, которая предстала его глазам после торопливого возвращения из Франции. Рутенберг со своей начальственной повадкой нанес последний штрих. С этим связывалась неожиданная новость о предстоящем вскоре Всероссийском съезде сионистов. Открытое торжество, иначе не скажешь! Если прежде они вешали прозревших (как Гапона), то нынче им уже ничто не угрожало, и они открыто наслаждались долгожданною победой.
– Так что же с Рубинштейном-то? – напомнил Рутенберг, продолжая ковыряться в зубах и неприятно цыкая зубом. Он казался отяжелевшим как от еды, так и от долгого разговора.
Савинков задумался. Спасти Рубинштейна, этого марвихера, от суда уже пытались. Богатая еврейская община Петрограданашла было подходы к самой царице… Не успели! Сейчас положение арестованных (и Рубенштейна, и киевской компании) усложнялось тем, что их судьба зависела еще и от военных властей. Шла война, и действовали военные законы. Помнится, жена Рубинштейна съездила в Бердичев и сунулась было к генералу Брусилову, который тогда командовал войсками Юго-Западного фронта. Бесполезно… Сейчас какие-то возможности появились здесь, в Петрограде, в отделе контрразведки. Возглавлял отдел невзрачный полковничек по фамилии Миронов. После крушения самодержавия ловкие людишки кинулись в разнообразные гешефты. Этот приспособил контрразведку. Волею времени полковник оказался «властителем душ и тел» самых разнообразных узников. Сейчас у него в камерах содержались царский министр Сухомлинов, авантюрист Манасевич-Мануйлов, любимица императрицы Анна Вырубова, финансовый спекулянт Митька Рубинштейн. А тут еще начала работать комиссия по провокаторам – победившая революция принялась разоблачать своих врагов. В этом свете особенный интерес представляли такие деятели царской охранки, как генералы Белецкий и Джунковский. Надо ли говорить, с какою выгодой продувной контрразведчик использует таких «наваристых» арестантов? Человек вроде бы совершенно небрезгливый. Путь к нему? Поговаривают, что всего лучше через ловкого французика Сико, торговца автомобилями.
Они вышли из ресторана вместе, и, натягивая перчатку, Ру-тенберг внезапно поинтересовался, какие заботы заставили Бориса Викторовича обращаться в штаб столичного округа к самому командующему. Савинков не вздрогнул, но мгновенно подобрался. Скорей всего, ради этого ему и была назначена сегодняшняя встреча. Черт возьми, можно подумать, что царская охранка передоверила этой публике и все свои сыскные обязанности! Им известен буквально каждый его шаг! Что стоит за этим? Элементарный интерес к Корнилову как военному губернатору столицы? Но они должны знать, что оба визита к этому генералу ни к чему определенному не привели. Так, разговор, знакомство, взаимное прицеливание. Скорей всего, расчет на развитие знакомства.
Ах, как сумел бы он поставить этого бесцеремонного инженеришку на место, если бы за его спиной не маячила фигура всесильного Варбурга! Времена переменились…
Савинков с наигранной ленцой ответил, что его интерес к Корнилову продиктован чисто литературными соображениями. Этот генерал лучшие годы своей жизни убил на выполнение секретнейших заданий на южных рубежах империи. Бездна самых невероятных приключений! А в довершение целых четыре года находился на посту русского военного агента в Пекине. На такой важный пост кого попало не пошлют. Европа, прибавил Савинков, превращается в настоящую клоаку, мир поворачивает-ся лицом к Востоку, древнему, загадочному, многообещающему. Не случаен же интерес к Востоку таких политиков, как, скажем, Уинстон Черчилль.
Удовлетворился ли его ответом Рутенберг? Едва ли… Но слушал терпеливо.
– Можете считать, что первого читателя вы уже заимели, – объявил Рутенберг. – Я и прежде не пропускал ни одного из ваших произведений. Но – мой Бог! – зачем вам этот Восток? Вы же европеец… до кончика ногтей. Умоляю вас, держитесь европейских тем. Сюжеты здесь почище азиатских. Да вы это знаете получше всех нас, вместе взятых!
Что-то уж слишком переслащивает! К чему бы? Подыгрывая собеседнику, Савинков попросил подкинуть по старой дружбе парочку сюжетов.
– Парочку? Зачем вам столько много? Вам хватит одного. Что я имею в виду? Да хотя бы вашего крестника! А?
Удивление на лице Савинкова было настолько велико, что инженер охотно пояснил. Крестником он называл небезызвестного Лейбу Бронштейна, знакомца Савинкова по Парижу, по годам эмиграции. Жизнь эмигрантская известна – беспросветная нужда. Но ведь проходит молодость, молодые годы! И жизнь берет свое… Помнится, большая колония русских эмигрантов была шокирована скандальным ресторанным происшествием: знаменитый террорист и писатель Савинков прилюдно залепил пощечину Бронштейну. Причина рукоприкладства была чисто парижской: соперники не поделили женщину. В те годы звезда Савинкова стояла необычайно высоко. И дернула же нелегкая попасться на его пути невзрачному Бронштейну! Сознание своего неоспоримого превосходства и продиктовало молодецкий размах плеча. Савинков до сих пор ощущал ладонью плотное прикосновение к волосатой щеке. Скрывать нечего: его вдохновляло и немое обожание в глазах прелестной женщины, и жадное глазение толпы, и суета испуганных лакеев, побежавших за полицией. Главным же, конечно, было невыразимое презрение к сопернику. Забыл он, что ли, с кем имеет дело?
Воспоминание было приятно победительному сердцу Савинкова. И все же, с какой стати Рутенберг вдруг завел об этом речь? Все-таки он стал весьма коварным змеем-искусителем!
Времена разительно переменились, и Савинков был в общем-то доволен внезапной встречей с Рутенбергом. Собственно, бывший инженер возник на его пути совершенно так же, как и солдатишка Зильберберг на карауле возле камеры в севастопольской тюрьме. Тогда он ему обрадовался, словно родному. В настоящей ситуации Савинкову никакая петля не угрожала. Но неподдельный интерес к его личности со стороны лукавца инженера, обремененного какими-то загадочными полномочиями Запада, возвра-щал возможность снова стать деятельным и полезным. Безделье и сознание своей ненужности угнетали Савинкова хуже тюрьмы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185
И все-таки он выдал своего самого надежного агента, всаженного в сердцевину террористической организации!
Воля ваша, но за этим совершенно непостижимым поступком руководителя всесильной царской охранки тоже что-то скрывалось и требовало разгадки…
Чутье подсказывало Савинкову, что ответ на все тревожные вопросы совпадает с той. картиной петроградской жизни, которая предстала его глазам после торопливого возвращения из Франции. Рутенберг со своей начальственной повадкой нанес последний штрих. С этим связывалась неожиданная новость о предстоящем вскоре Всероссийском съезде сионистов. Открытое торжество, иначе не скажешь! Если прежде они вешали прозревших (как Гапона), то нынче им уже ничто не угрожало, и они открыто наслаждались долгожданною победой.
– Так что же с Рубинштейном-то? – напомнил Рутенберг, продолжая ковыряться в зубах и неприятно цыкая зубом. Он казался отяжелевшим как от еды, так и от долгого разговора.
Савинков задумался. Спасти Рубинштейна, этого марвихера, от суда уже пытались. Богатая еврейская община Петрограданашла было подходы к самой царице… Не успели! Сейчас положение арестованных (и Рубенштейна, и киевской компании) усложнялось тем, что их судьба зависела еще и от военных властей. Шла война, и действовали военные законы. Помнится, жена Рубинштейна съездила в Бердичев и сунулась было к генералу Брусилову, который тогда командовал войсками Юго-Западного фронта. Бесполезно… Сейчас какие-то возможности появились здесь, в Петрограде, в отделе контрразведки. Возглавлял отдел невзрачный полковничек по фамилии Миронов. После крушения самодержавия ловкие людишки кинулись в разнообразные гешефты. Этот приспособил контрразведку. Волею времени полковник оказался «властителем душ и тел» самых разнообразных узников. Сейчас у него в камерах содержались царский министр Сухомлинов, авантюрист Манасевич-Мануйлов, любимица императрицы Анна Вырубова, финансовый спекулянт Митька Рубинштейн. А тут еще начала работать комиссия по провокаторам – победившая революция принялась разоблачать своих врагов. В этом свете особенный интерес представляли такие деятели царской охранки, как генералы Белецкий и Джунковский. Надо ли говорить, с какою выгодой продувной контрразведчик использует таких «наваристых» арестантов? Человек вроде бы совершенно небрезгливый. Путь к нему? Поговаривают, что всего лучше через ловкого французика Сико, торговца автомобилями.
Они вышли из ресторана вместе, и, натягивая перчатку, Ру-тенберг внезапно поинтересовался, какие заботы заставили Бориса Викторовича обращаться в штаб столичного округа к самому командующему. Савинков не вздрогнул, но мгновенно подобрался. Скорей всего, ради этого ему и была назначена сегодняшняя встреча. Черт возьми, можно подумать, что царская охранка передоверила этой публике и все свои сыскные обязанности! Им известен буквально каждый его шаг! Что стоит за этим? Элементарный интерес к Корнилову как военному губернатору столицы? Но они должны знать, что оба визита к этому генералу ни к чему определенному не привели. Так, разговор, знакомство, взаимное прицеливание. Скорей всего, расчет на развитие знакомства.
Ах, как сумел бы он поставить этого бесцеремонного инженеришку на место, если бы за его спиной не маячила фигура всесильного Варбурга! Времена переменились…
Савинков с наигранной ленцой ответил, что его интерес к Корнилову продиктован чисто литературными соображениями. Этот генерал лучшие годы своей жизни убил на выполнение секретнейших заданий на южных рубежах империи. Бездна самых невероятных приключений! А в довершение целых четыре года находился на посту русского военного агента в Пекине. На такой важный пост кого попало не пошлют. Европа, прибавил Савинков, превращается в настоящую клоаку, мир поворачивает-ся лицом к Востоку, древнему, загадочному, многообещающему. Не случаен же интерес к Востоку таких политиков, как, скажем, Уинстон Черчилль.
Удовлетворился ли его ответом Рутенберг? Едва ли… Но слушал терпеливо.
– Можете считать, что первого читателя вы уже заимели, – объявил Рутенберг. – Я и прежде не пропускал ни одного из ваших произведений. Но – мой Бог! – зачем вам этот Восток? Вы же европеец… до кончика ногтей. Умоляю вас, держитесь европейских тем. Сюжеты здесь почище азиатских. Да вы это знаете получше всех нас, вместе взятых!
Что-то уж слишком переслащивает! К чему бы? Подыгрывая собеседнику, Савинков попросил подкинуть по старой дружбе парочку сюжетов.
– Парочку? Зачем вам столько много? Вам хватит одного. Что я имею в виду? Да хотя бы вашего крестника! А?
Удивление на лице Савинкова было настолько велико, что инженер охотно пояснил. Крестником он называл небезызвестного Лейбу Бронштейна, знакомца Савинкова по Парижу, по годам эмиграции. Жизнь эмигрантская известна – беспросветная нужда. Но ведь проходит молодость, молодые годы! И жизнь берет свое… Помнится, большая колония русских эмигрантов была шокирована скандальным ресторанным происшествием: знаменитый террорист и писатель Савинков прилюдно залепил пощечину Бронштейну. Причина рукоприкладства была чисто парижской: соперники не поделили женщину. В те годы звезда Савинкова стояла необычайно высоко. И дернула же нелегкая попасться на его пути невзрачному Бронштейну! Сознание своего неоспоримого превосходства и продиктовало молодецкий размах плеча. Савинков до сих пор ощущал ладонью плотное прикосновение к волосатой щеке. Скрывать нечего: его вдохновляло и немое обожание в глазах прелестной женщины, и жадное глазение толпы, и суета испуганных лакеев, побежавших за полицией. Главным же, конечно, было невыразимое презрение к сопернику. Забыл он, что ли, с кем имеет дело?
Воспоминание было приятно победительному сердцу Савинкова. И все же, с какой стати Рутенберг вдруг завел об этом речь? Все-таки он стал весьма коварным змеем-искусителем!
Времена разительно переменились, и Савинков был в общем-то доволен внезапной встречей с Рутенбергом. Собственно, бывший инженер возник на его пути совершенно так же, как и солдатишка Зильберберг на карауле возле камеры в севастопольской тюрьме. Тогда он ему обрадовался, словно родному. В настоящей ситуации Савинкову никакая петля не угрожала. Но неподдельный интерес к его личности со стороны лукавца инженера, обремененного какими-то загадочными полномочиями Запада, возвра-щал возможность снова стать деятельным и полезным. Безделье и сознание своей ненужности угнетали Савинкова хуже тюрьмы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185