С ним здоровались, нередко фамильярно. Подбор посетителей заведения был строго ограниченный, избранный, прямо с улицы сюда никто не попадал.
Заведение «Вилла Родэ» ценилось знатоками за секретность и интимность. Сюда приезжали расслабиться, забыться, дать передышку издерганным нервам. К услугам гостей были молодые красивые женщины, умевшие поддержать интересный, умный разговор. Свежие, обольстительные, они как бы плавали в томительно-тягучей мелодии румынского оркестра. Скрипач, тучный, черномазый, с порочным морщинистым лицом, имел обыкновение приближаться к кутившим компаниям и, осклабившись, делая сладкие глаза, выводить своим смычком особенно задушевные ноты. Млели женские глаза поверх бокалов, мужчины бесшабашно совали скрипачу крупные купюры. Он моментально схватывал их рукою со смычком и столь же неуловимо ловко прятал.
Два верхних этажа занимали уютно отделанные комнаты с альковами. Загулы завершались там. Безмолвные вышколенные официанты подавали в номера все, чего гость ни пожелает.6 Заказ 306
И в вестибюле, и в ресторане, и в комнатах наверху все окна были плотно завешены толстыми двойными шторами. Наружу из особняка не пробивалось ни звука.
Ресторанная зала затихала на рассвете. Собрав инструменты, уходил оркестр. Лакеи приглушали свет и принимались озлобленно срывать скатерти со столов. Стулья водружались на столы кверху ножками.
Коридором первого этажа румын-скрипач устало брел до самого конца и там своим ключом отпирал узенькую дверь в стене. За дверью открывалась затхлая лестница наверх. Грузными шагами он поднимался по ступеням и на третьем этаже входил в большую угловую комнату. Там ровно и небойко горел камин да в углу под самым потолком светился огонек лампады. Иконы не было. Скрипач с отвращением сдирал с себя концертный фрак и в изнеможений валился в низенькое кресло возле самого каминного огня. Вытянув ноги, он закрывал глаза и распускал живот. Тело начинало отдыхать после долгого утомительного дня.
Не открывая глаз, он нашаривал кнопку на подлокотнике кресла. Тихо открывалась дверь, и услужающий, не говоря ни слова, вкладывал в протянутую руку небольшую коробочку, после чего так же безмолвно удалялся. По дороге он подбирал с ковра сброшенный фрак. Из карманов падало несколько смятых кредиток. Фрак был набит небрежно засунутыми деньгами. Услужающий, гибко нагибаясь, подбирал кредитки, комкал их в кулаке.
Пролетала еще минута или две, затем ноги в лакированных штиблетах подтягивались, живот подбирался. Двумя пальцами из коробочки бережно извлекалась обыкновенная комнатная муха. Отпущенная на волю, она пропадала в темноте под потолком, однако вскоре принималась выписывать безмолвные круги вокруг лампады. Ее приманивал неумирающий огонек. Скрипач, сузив глаза, пристально наблюдал за мухой и нервно пристукивал по ковру носком штиблета. Посторонний глаз лишь теперь различил бы перед лампадой тонкое кружево старой паутины. Метания мухи продолжались до тех пор, пока она не попадала в паутину. Слышалось отчаянное брунжание – муха пыталась вырваться. Мгновенно из темного угла выскакивал паук. Он проворно набрасывался на жертву, и трепыхание мухи замирало. Управившись, паук скрывался в свой угол и принимался снова ждать…
Эта сцена быстрой и безжалостной расправы со своей жертвой всякий раз удивительным образом взбадривала скрипача. Насладившись зрелищем, он энергично расстегивал ворот и, цепляя носками, скидывал на ковер штиблеты. Вызванному услужающему приказывалось приготовить кофе, и покрепче. Это означало, что спать он не намерен.
Услужающий, двигаясь бесшумно, гасил лампаду под потолком и подкладывал поленьев за каминную решетку.
В глубокой тишине за шторами, под самой крышей загадочного особняка, освещенный лишь отблеском каминного огня, этот человек погружался в тяжелые раздумья. Морщины на его лице обретали резкость, веки приспускались, нижняя губа гневно выпячивалась. Время от времени он испускал протяжный вздох и принимался бормотать. Так, в напряженной мозговой работе, проходил час, два, больше.
Мало кто в Петрограде был посвящен в тайну этого загадочного человека, столь приторного в своей угодливости в ресторанной зале и властного, даже безжалостного в своем кругу…
Для своих гостей – а они обычно заявлялись в предрассветный час, когда ресторанный зал «Виллы Родэ» пустел и затихал, – для этих поздних посетителей у нелюдимого, сидевшего взаперти скрипача имелся потайной отдельный вход со двора, темного, грязного, зловонного. Постоянно приходил один и тот же человек (еще один сюда заглядывал всего раза два или три, не больше). Гостя провожали наверх, в комнату с камином, и он надолго запирался там наедине с угрюмо дожидавшимся хозяином. Эти поздние и редкие посещения обычно вызывали раздражение у скрипача – он всячески язвил и выговаривал, становился попросту невыносим. Поэтому сюда старались не являться без особенной нужды. Надо полагать, раздражительный хозяин также сознавал, что, если уж его отваживались потревожить, значит, дело не терпело отлагательства. Так было заведено им самим, так усвоено и никогда никем не нарушалось.
Выпадали, впрочем, случаи, когда язвительная раздражительность хозяина вдруг сменялась удивительной словоохотливостью, – свидетельство того, что он тоже испытывал потребность в отдушине среди своего томительного одиночества.
– Послушайте, мой драгоценный, вам не приходилось наблюдать, как паук улавливает муху? Оч-чень, очень интересно. И поучительно. Советую – понаблюдайте… Вы улыбаетесь? А я вам сейчас скажу. Муха – существо на зависть вольное, она летает где только захочет. Паук же, как все знают, привязан к своему углу, к своей паутине, которую он соткал с таким трудом, с такой надеждой… Прошу вас, следите за моей мыслью… Этот паук – не знаю даже, с кем его сравнить… Рыбак со своей сетью?.. Нет-нет, рыбак тут не годится… Словом, паук наш начисто лишен даже самого примитивного маневра. Он привязан к своему углу. Привязан! Он обречен сидеть там и не высовываться. Однако что же все-таки мы видим? Мы видим, мой драгоценный, что муха сама – слышите, сама! – летит к нему и попадает. Хлоп – и достается ему вся целиком, с ножками и крыльями, без остатка! Ну… как вам это нравится? Конечно, кое-кто может сказать, что муха дура, так ей и надо. А я скажу совсем другое: молодец паук!
Как он умно все устроил, как распорядился и набрался терпения. Зачем летать, зачем суетиться? Сама придет, сама, и никуда не денется. Ей просто больше некуда деваться. Она обречена найти его. Обречена попасться, потрепыхаться и – затихнуть. Всё, мой драгоценный, всё! Дело сделано, и никакие силы больше эту дуру муху не спасут, не оживят… Ну, вы что-нибудь имеете возразить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185
Заведение «Вилла Родэ» ценилось знатоками за секретность и интимность. Сюда приезжали расслабиться, забыться, дать передышку издерганным нервам. К услугам гостей были молодые красивые женщины, умевшие поддержать интересный, умный разговор. Свежие, обольстительные, они как бы плавали в томительно-тягучей мелодии румынского оркестра. Скрипач, тучный, черномазый, с порочным морщинистым лицом, имел обыкновение приближаться к кутившим компаниям и, осклабившись, делая сладкие глаза, выводить своим смычком особенно задушевные ноты. Млели женские глаза поверх бокалов, мужчины бесшабашно совали скрипачу крупные купюры. Он моментально схватывал их рукою со смычком и столь же неуловимо ловко прятал.
Два верхних этажа занимали уютно отделанные комнаты с альковами. Загулы завершались там. Безмолвные вышколенные официанты подавали в номера все, чего гость ни пожелает.6 Заказ 306
И в вестибюле, и в ресторане, и в комнатах наверху все окна были плотно завешены толстыми двойными шторами. Наружу из особняка не пробивалось ни звука.
Ресторанная зала затихала на рассвете. Собрав инструменты, уходил оркестр. Лакеи приглушали свет и принимались озлобленно срывать скатерти со столов. Стулья водружались на столы кверху ножками.
Коридором первого этажа румын-скрипач устало брел до самого конца и там своим ключом отпирал узенькую дверь в стене. За дверью открывалась затхлая лестница наверх. Грузными шагами он поднимался по ступеням и на третьем этаже входил в большую угловую комнату. Там ровно и небойко горел камин да в углу под самым потолком светился огонек лампады. Иконы не было. Скрипач с отвращением сдирал с себя концертный фрак и в изнеможений валился в низенькое кресло возле самого каминного огня. Вытянув ноги, он закрывал глаза и распускал живот. Тело начинало отдыхать после долгого утомительного дня.
Не открывая глаз, он нашаривал кнопку на подлокотнике кресла. Тихо открывалась дверь, и услужающий, не говоря ни слова, вкладывал в протянутую руку небольшую коробочку, после чего так же безмолвно удалялся. По дороге он подбирал с ковра сброшенный фрак. Из карманов падало несколько смятых кредиток. Фрак был набит небрежно засунутыми деньгами. Услужающий, гибко нагибаясь, подбирал кредитки, комкал их в кулаке.
Пролетала еще минута или две, затем ноги в лакированных штиблетах подтягивались, живот подбирался. Двумя пальцами из коробочки бережно извлекалась обыкновенная комнатная муха. Отпущенная на волю, она пропадала в темноте под потолком, однако вскоре принималась выписывать безмолвные круги вокруг лампады. Ее приманивал неумирающий огонек. Скрипач, сузив глаза, пристально наблюдал за мухой и нервно пристукивал по ковру носком штиблета. Посторонний глаз лишь теперь различил бы перед лампадой тонкое кружево старой паутины. Метания мухи продолжались до тех пор, пока она не попадала в паутину. Слышалось отчаянное брунжание – муха пыталась вырваться. Мгновенно из темного угла выскакивал паук. Он проворно набрасывался на жертву, и трепыхание мухи замирало. Управившись, паук скрывался в свой угол и принимался снова ждать…
Эта сцена быстрой и безжалостной расправы со своей жертвой всякий раз удивительным образом взбадривала скрипача. Насладившись зрелищем, он энергично расстегивал ворот и, цепляя носками, скидывал на ковер штиблеты. Вызванному услужающему приказывалось приготовить кофе, и покрепче. Это означало, что спать он не намерен.
Услужающий, двигаясь бесшумно, гасил лампаду под потолком и подкладывал поленьев за каминную решетку.
В глубокой тишине за шторами, под самой крышей загадочного особняка, освещенный лишь отблеском каминного огня, этот человек погружался в тяжелые раздумья. Морщины на его лице обретали резкость, веки приспускались, нижняя губа гневно выпячивалась. Время от времени он испускал протяжный вздох и принимался бормотать. Так, в напряженной мозговой работе, проходил час, два, больше.
Мало кто в Петрограде был посвящен в тайну этого загадочного человека, столь приторного в своей угодливости в ресторанной зале и властного, даже безжалостного в своем кругу…
Для своих гостей – а они обычно заявлялись в предрассветный час, когда ресторанный зал «Виллы Родэ» пустел и затихал, – для этих поздних посетителей у нелюдимого, сидевшего взаперти скрипача имелся потайной отдельный вход со двора, темного, грязного, зловонного. Постоянно приходил один и тот же человек (еще один сюда заглядывал всего раза два или три, не больше). Гостя провожали наверх, в комнату с камином, и он надолго запирался там наедине с угрюмо дожидавшимся хозяином. Эти поздние и редкие посещения обычно вызывали раздражение у скрипача – он всячески язвил и выговаривал, становился попросту невыносим. Поэтому сюда старались не являться без особенной нужды. Надо полагать, раздражительный хозяин также сознавал, что, если уж его отваживались потревожить, значит, дело не терпело отлагательства. Так было заведено им самим, так усвоено и никогда никем не нарушалось.
Выпадали, впрочем, случаи, когда язвительная раздражительность хозяина вдруг сменялась удивительной словоохотливостью, – свидетельство того, что он тоже испытывал потребность в отдушине среди своего томительного одиночества.
– Послушайте, мой драгоценный, вам не приходилось наблюдать, как паук улавливает муху? Оч-чень, очень интересно. И поучительно. Советую – понаблюдайте… Вы улыбаетесь? А я вам сейчас скажу. Муха – существо на зависть вольное, она летает где только захочет. Паук же, как все знают, привязан к своему углу, к своей паутине, которую он соткал с таким трудом, с такой надеждой… Прошу вас, следите за моей мыслью… Этот паук – не знаю даже, с кем его сравнить… Рыбак со своей сетью?.. Нет-нет, рыбак тут не годится… Словом, паук наш начисто лишен даже самого примитивного маневра. Он привязан к своему углу. Привязан! Он обречен сидеть там и не высовываться. Однако что же все-таки мы видим? Мы видим, мой драгоценный, что муха сама – слышите, сама! – летит к нему и попадает. Хлоп – и достается ему вся целиком, с ножками и крыльями, без остатка! Ну… как вам это нравится? Конечно, кое-кто может сказать, что муха дура, так ей и надо. А я скажу совсем другое: молодец паук!
Как он умно все устроил, как распорядился и набрался терпения. Зачем летать, зачем суетиться? Сама придет, сама, и никуда не денется. Ей просто больше некуда деваться. Она обречена найти его. Обречена попасться, потрепыхаться и – затихнуть. Всё, мой драгоценный, всё! Дело сделано, и никакие силы больше эту дуру муху не спасут, не оживят… Ну, вы что-нибудь имеете возразить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185