Спрашивается, что понадобилось англичанам и французам в столь далеком от них Крыму? Нет, приплыли и принялись по-наполеоновски сеять смерть и разрушения. Как ни рассуждай, а тут не что иное, как грубая месть за… поражение Наполеона. Да, да, именно месть! Ибо Наполеон, при всей его гордыне и спесивости, был натасканным послушным псом при сапоге упорного охотника за крупной дичью. И этой дичью, этой целью была огромная и не похожая ни на одну из стран Россия.
Николай II был человеком чрезвычайно скрытным. Даже в дневнике он не давал выхода своим эмоциям. Все мысли, чувства, переживания перекипали в нем, как в самоваре, наглухо закрытом. Наружу никогда ничто не вырывалось. Эта поразительная выдержка, эта внутренняя замкнутость создали ему репутацию характера холодного и даже равнодушного.
Большое впечатление на императора произвело чтение евангелий. Разве не знал Спаситель о предстоящих крестных муках? Он знал о них со дня рождения. Вся жизнь Его, короткая, но яркая, была примером безропотного, безоглядного исполнения своего Долга. Порою Он отчаивался и начинал скорбеть, однако что помогало Ему одолевать эти минуты слабости? Сознание того, чтоЕго земные испытания определены заранее, а следовательно, предназначены.
Царский трон – место тоже горнее, жертвенное и всегда опасное. Скольких обладателей уже настигла смерть, насильственная и жестокая? А сколько раз смерть заносила свою руку и над ним? Он мог погибнуть от сабли фанатика самурая, его лишь чудом не раздавило вагонной крышей при взрыве поезда. Его могли похитить и в случае чего убить, как того требовал, например, как подбивал к тому взбесившийся попович Чернышевский. (О, эти поповичи, бродильная закваска доверчивой российской молодежи!) Николай II уверовал, что безнадежно и наивно ждать спасения людского. В том, что ожидало его родину, прозревался Божий промысел, а следовательно, все, что предназначалось и ему, было уже взвешено, отмерено, определено…
Постепенно он свыкся с положением зафлаженного волка, и это пренебрежение к опасностям сиюминутным, повседневным давало ему силы сохранять спокойствие при ситуациях воистину отчаянных. Как бы прозревая события дальнейшие, он не паниковал, не суетился, когда сталкивался с тем, что происходило сплошь и рядом.
Два сочинения, две небольшие брошюры попали ему в это время в руки и только укрепили его в правильности избранного поведения. Книги эти были: исследование великого Менделеева о России и недавно отпечатанные и сброшюрованные «Протоколы сионских мудрецов».
Менделеевское сочинение было настоящим гимном крепнущей России. Население ее прибавлялось по три миллиона в год, в несколько раз увеличилась добыча каменного угля и металла, удвоились урожаи пшеницы и ячменя, в семь раз возросли вклады населения в сберегательные кассы. А чего стоит столь быстрая и капитальная постройка великого транссибирского железнодорожного пути! Великий русский химик, как человек практического опыта, доказывал цифирью, сколь разорительны для нашего народа войны и как быстро прирастала наша мощь в мирном созидательном труде. Менделеев предсказывал, что через 20 лет мирной жизни России не будет страшен никакой враг.
Но не об этом ли трезвонил и англичанин Торн? Человек с мозгами, он буквально вопиял: «Если западные страны не сумеют удержать Россию, то к 1930 году ей не будет соперников!» Он рисовал невообразимую картину: Европа и США стоят на коленях перед этим сказочно развившимся гигантом.
Николай II откладывал прочитанное и принимался теребить бородку. Его прекрасные глаза подергивались дымкой. Англия – англичанка льстивая, коварная, всегда умевшая заглядывать за близкий горизонт. Сколько палок насовала она в русские колеса, особенно в Средней Азии! Боится, опасается за свой самый цен-ный бриллиант, за Индию… Однажды, еще при отце, наследником, Николай вдруг задорно заявил, что наступит славный день, когда Индия станет не английской, а нашей. Александр III поперхнулся. Он, посмеиваясь, притянул к себе сына и медленно, назидательно поводил перед его глазами толстым пальцем: «Мальчик мой, думать об этом следует всегда, однако Боже упаси говорить об этом вслух!» Так будущему государю был преподан первый урок необходимой дипломатии.
Государственный опыт приобретался молодым царем принужденно, на ходу. Россия им считалась гигантским кораблем с многовековым разгоном. Проламывая льды вечного недоброжелательства, православная держава не всегда благополучно избегала приготовленных природой и людьми опасностей. Образцом в этом лавировании для Николая был всегда отец. Во все дни его правления России удалось не воевать, а жить и развиваться мирно. Как продолжить это благодетельное царствование – вот задача!
Властного, уверенного Витте он принял как отцовское наследство. Душевной близости между ними так и не возникло. Государю покойно и привычно было с людьми своего круга: князь Голицын, Валя Долгоруков. Счастливая женитьба еще больше сократила этот круг. Государь замкнулся в собственной семье. Милая Алике заменила ему как друзей, так и советников. Англичанка по воспитанию, она быстро переняла взгляды мужа и возненавидела Британию за ее коварную манеру совать повсюду нос и стравливать соседей по планете. По этой же причине она настороженно относилась к Витте. Бывший министр финансов, а ныне председатель кабинета вознамерился содрать с России ее привычный обношенный халат и облечь ее немолодое тело в европейскую пиджачную тройку.
Время, разумеется, требовало перемен, однако кто бы знал, как неприятны были все эти новые людишки! Они даже ходить как следует не научились: бегают, суетятся, вертят пятками… Не лежала к ним душа и самого государя. Он как-то подумал, что – спору нет – Витте проявляет рьяную заботу о благоденствии России, однако… какая-то нерусская эта забота! Что, из ситцевой Россию сделать заводской, фабричной?! Вместо аристократа и купца поставить ловкого банкира?! По стране и без того все громче слышится разбойный посвист капитала, и все, как правило, нерусского, чужого, иноземного…
Алике, став чрезвычайно богомольной, все чаще выговаривала мужу, жалуясь на падение авторитета церкви. Не оттого ли, что дешевы становятся работающие руки, принося банкирам и заводчикам баснословные барыши? Деньги убивают веру и заменяют ее чистой выгодой. Место души занимает подлая прибыль.
Алике же обратила внимание мужа на деятелей охранного отделения. Она первой заметила необыкновенное выражение ихглаз, состоящих как бы из двух экранов, один за другим. Если на первом без труда читалось тупое служебное усердие, то для постижения второго, скрытного, требовалось усилие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185
Николай II был человеком чрезвычайно скрытным. Даже в дневнике он не давал выхода своим эмоциям. Все мысли, чувства, переживания перекипали в нем, как в самоваре, наглухо закрытом. Наружу никогда ничто не вырывалось. Эта поразительная выдержка, эта внутренняя замкнутость создали ему репутацию характера холодного и даже равнодушного.
Большое впечатление на императора произвело чтение евангелий. Разве не знал Спаситель о предстоящих крестных муках? Он знал о них со дня рождения. Вся жизнь Его, короткая, но яркая, была примером безропотного, безоглядного исполнения своего Долга. Порою Он отчаивался и начинал скорбеть, однако что помогало Ему одолевать эти минуты слабости? Сознание того, чтоЕго земные испытания определены заранее, а следовательно, предназначены.
Царский трон – место тоже горнее, жертвенное и всегда опасное. Скольких обладателей уже настигла смерть, насильственная и жестокая? А сколько раз смерть заносила свою руку и над ним? Он мог погибнуть от сабли фанатика самурая, его лишь чудом не раздавило вагонной крышей при взрыве поезда. Его могли похитить и в случае чего убить, как того требовал, например, как подбивал к тому взбесившийся попович Чернышевский. (О, эти поповичи, бродильная закваска доверчивой российской молодежи!) Николай II уверовал, что безнадежно и наивно ждать спасения людского. В том, что ожидало его родину, прозревался Божий промысел, а следовательно, все, что предназначалось и ему, было уже взвешено, отмерено, определено…
Постепенно он свыкся с положением зафлаженного волка, и это пренебрежение к опасностям сиюминутным, повседневным давало ему силы сохранять спокойствие при ситуациях воистину отчаянных. Как бы прозревая события дальнейшие, он не паниковал, не суетился, когда сталкивался с тем, что происходило сплошь и рядом.
Два сочинения, две небольшие брошюры попали ему в это время в руки и только укрепили его в правильности избранного поведения. Книги эти были: исследование великого Менделеева о России и недавно отпечатанные и сброшюрованные «Протоколы сионских мудрецов».
Менделеевское сочинение было настоящим гимном крепнущей России. Население ее прибавлялось по три миллиона в год, в несколько раз увеличилась добыча каменного угля и металла, удвоились урожаи пшеницы и ячменя, в семь раз возросли вклады населения в сберегательные кассы. А чего стоит столь быстрая и капитальная постройка великого транссибирского железнодорожного пути! Великий русский химик, как человек практического опыта, доказывал цифирью, сколь разорительны для нашего народа войны и как быстро прирастала наша мощь в мирном созидательном труде. Менделеев предсказывал, что через 20 лет мирной жизни России не будет страшен никакой враг.
Но не об этом ли трезвонил и англичанин Торн? Человек с мозгами, он буквально вопиял: «Если западные страны не сумеют удержать Россию, то к 1930 году ей не будет соперников!» Он рисовал невообразимую картину: Европа и США стоят на коленях перед этим сказочно развившимся гигантом.
Николай II откладывал прочитанное и принимался теребить бородку. Его прекрасные глаза подергивались дымкой. Англия – англичанка льстивая, коварная, всегда умевшая заглядывать за близкий горизонт. Сколько палок насовала она в русские колеса, особенно в Средней Азии! Боится, опасается за свой самый цен-ный бриллиант, за Индию… Однажды, еще при отце, наследником, Николай вдруг задорно заявил, что наступит славный день, когда Индия станет не английской, а нашей. Александр III поперхнулся. Он, посмеиваясь, притянул к себе сына и медленно, назидательно поводил перед его глазами толстым пальцем: «Мальчик мой, думать об этом следует всегда, однако Боже упаси говорить об этом вслух!» Так будущему государю был преподан первый урок необходимой дипломатии.
Государственный опыт приобретался молодым царем принужденно, на ходу. Россия им считалась гигантским кораблем с многовековым разгоном. Проламывая льды вечного недоброжелательства, православная держава не всегда благополучно избегала приготовленных природой и людьми опасностей. Образцом в этом лавировании для Николая был всегда отец. Во все дни его правления России удалось не воевать, а жить и развиваться мирно. Как продолжить это благодетельное царствование – вот задача!
Властного, уверенного Витте он принял как отцовское наследство. Душевной близости между ними так и не возникло. Государю покойно и привычно было с людьми своего круга: князь Голицын, Валя Долгоруков. Счастливая женитьба еще больше сократила этот круг. Государь замкнулся в собственной семье. Милая Алике заменила ему как друзей, так и советников. Англичанка по воспитанию, она быстро переняла взгляды мужа и возненавидела Британию за ее коварную манеру совать повсюду нос и стравливать соседей по планете. По этой же причине она настороженно относилась к Витте. Бывший министр финансов, а ныне председатель кабинета вознамерился содрать с России ее привычный обношенный халат и облечь ее немолодое тело в европейскую пиджачную тройку.
Время, разумеется, требовало перемен, однако кто бы знал, как неприятны были все эти новые людишки! Они даже ходить как следует не научились: бегают, суетятся, вертят пятками… Не лежала к ним душа и самого государя. Он как-то подумал, что – спору нет – Витте проявляет рьяную заботу о благоденствии России, однако… какая-то нерусская эта забота! Что, из ситцевой Россию сделать заводской, фабричной?! Вместо аристократа и купца поставить ловкого банкира?! По стране и без того все громче слышится разбойный посвист капитала, и все, как правило, нерусского, чужого, иноземного…
Алике, став чрезвычайно богомольной, все чаще выговаривала мужу, жалуясь на падение авторитета церкви. Не оттого ли, что дешевы становятся работающие руки, принося банкирам и заводчикам баснословные барыши? Деньги убивают веру и заменяют ее чистой выгодой. Место души занимает подлая прибыль.
Алике же обратила внимание мужа на деятелей охранного отделения. Она первой заметила необыкновенное выражение ихглаз, состоящих как бы из двух экранов, один за другим. Если на первом без труда читалось тупое служебное усердие, то для постижения второго, скрытного, требовалось усилие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185