После чего снял черную куртку летчика и натянул черкеску. Вместо госпиталя капитан Покровский уехал на родную Кубань.
Корнилов продолжал молчать.
Керенский вышел из себя:
– Генерал, а вы имеете последние сведения из Петрограда? Нет? Очень жаль. А я имею. Там, позвольте доложить вам, насто ящая измена. Да-с, классический удар с тыла, в спину… в спину-с! Там на улицах стрельба, настоящая война…
– Прошу вас садиться, – проговорил Корнилов.
Он выглядел изможденным, лицо словно обуглено. Мундир без всяких признаков чина и заслуг. В дверях картинно застыл молодцеватый азиат в тонко перехваченном халате и курчавой папахе.
Последние события в Петрограде изумили генерала. Он еще ничего не знал. Внезапно с раннего утра на улицы столицы вышли сотни тысяч рабочих с красными знаменами. Появились солдатские колонны с оркестрами. Лозунги требовали отставки Временного правительства. Народу прибывало с каждым часом. Людское море двинулось в центр города, закупорило мосты через Неву… Примерно так же начинался далекий и кровавый декабрь 1905 года.
– Совет? – спросил Корнилов.
– Большевики! – В хриплом голосе министра прозвучало застарелое озлобление.
Возбуждение Керенского, с каким влетел он в кабинет, объяснилось: удар большевиков в Петрограде удивительным образом совпал с Тарнопольским прорывом на фронте. Оба события словно руководились из одного центра. Министр снова схватил измятую газету. Там тема наступления подавалась именно в такомсовместном смысле. Серые, невыразительные губы Керенского ядовито покривились.
Он сидел, безобразно развалив колени, возил шпорами по ковру. Подробности неожиданного выступления большевиков он словно смаковал.
К середине дня 3 июля со стороны взморья показалась вереница военных судов. Толпа на Троицком мосту издала восторженный рев: на мачте головного корабля реял красный флаг. Рабочим и солдатам шло подкрепление из Кронштадта. Суда стали швартоваться у Николаевской набережной. Веселые матросы в бескозырках, в клешах, вооруженные винтовками со штыками, прыгали через борт. Их прибыло около 20 тысяч.
Вокруг дворца Кшесинской колыхалось половодье картузов, папах, бескозырок. Грозно сверкали штыки. Оркестры гремели не переставая.
В казармах Волынского полка сыграли тревогу. Солдаты быстро разобрали винтовки и построились. Волынцы вышли на проспект и присоединились к митингующим. Следом за ними разобрали оружие солдаты Московского гренадерского, Павловского, 180-го и 1-го запасного полков, 6-го саперного батальона.
Глава Временного правительства князь Львов беспомощно теребил бородку и мигал белесыми, растерянными глазками.
Пока правительство собиралось с духом, положение попытались спасти казачьи части. В конном строю они атаковали разудало двигавшихся по Невскому матросов. Произошла кровавая стычка. Перепуганный питерский обыватель вдруг услыхал заливистое стрекотание пулемета. Казаки гнали перетрусивших матросов до самого Зимнего дворца, однако на Дворцовой площади сами попали под пулеметный огонь. По улицам заметались лошади без всадников, со сбитыми седлами.
Убитых подобрали около шести десятков. Несколько сотен было ранено.
Как ни странно, восстание прекратил начавшийся вечером ливень. Толпы на улицах размыло в одночасье. Город опустел, затих, затаился. Правительство приободрилось и приказало развести мосты. На охрану иностранных представительств были посланы хорошо вооруженные караулы.
Керенский, рассказывая, негодовал. Он с фронта бомбардировал князя Львова телеграммами самого решительного свойства. Этот бунт, этот подлый удар в спину следовало подавить с показательной суровостью. Довольно миндальничать! Революция обязана защитить себя сильной и безжалостной рукой! В эту минуту он вспомнил висевших на придорожных столбах мародеров в солдатских шинелях. Генерал с маленькими аристократическими руками должен его понять и поддержать. В данную минуту они обанастроены одинаково. Только в отличие от него Корнилов уже продемонстрировал свою решительность. Он подает пример безвольному правительству… Керенский объявил, что прямо отсюда, из Молодечно, отправляется в Петроград. Долг требует, чтобы он в такой момент находился в столице.
– Генерал, мы с вами стали свидетелями настоящего кризиса власти. Безумцы ищут выхода через правую дверь. Наш с вами долг сорвать их планы. Как министр, я одобряю вашу твердость. Позвольте же мне заверить правительство, что русская армия находится в надежных руках!
«Как они много говорят! – утомленно думал Корнилов. – Для правильного управления необходимо умолкать и прислушиваться, давать возможность высказаться другим. Нет, не умеют! Слушают только себя. Глухари!.. Завтра он вернется в Петроград и – снова сверху, как гром из тучи, посыпятся приказы, один нелепее другого…»
– Генерал, – не унимался Керенский, – когда вы посылаете своих отважных героев в бой…
– Виноват, – перебил Корнилов, – я их не посылаю. Я их веду.
Министр встряхнул мясистыми щеками. Ежик на его длинной лошадиной голове наклонился угрожающе. Он не выносил, чтобы его поправляли. Он поднялся и принял величественную позу, с рукой за борт френча.
– Генерал, я уезжаю. Готов выслушать ваши претензии. Лавр Георгиевич высказал пожелание, чтобы выборные коми теты не совались в сугубо военные вопросы, не вязали ему руки.
– Этот вопрос мною продуман, генерал. Комитеты, столь вами нелюбимые, станут не только не мешать, но и помогать. Необхо димые указания получил комиссар Савинков. Вам необходимо поддерживать с ним постоянную связь. В его лице вы найдете вдохновенного помощника.
Корнилов вспомнил о генерале Крымове, томящемся в бездействии. Имело смысл 3-й Конный корпус загодя и по возможности незаметно передислоцировать поближе к Петрограду. Надежные дивизии, нераспропагандированные, неразложившиеся, как части столичного гарнизона, могут потребоваться каждую минуту…
– Ой, нет! – живо возразил министр. – Там же командует этот ужасный Крымов. Нет, нет, любой, но только не он!
Искренний испуг министра обескуражил Корнилова. Вроде бы речь шла о решительности, о надежных людях… Тем временем Керенский картинно отсалютовал рукой в перчатке и, позванивая, зашагал к двери. Фронт он оставлял, его ждала столица.
Глядя ему в тощую селедочную спину, на пузырящиеся галифе, на эти нелепые желтые голенища и малиново звенящие шпоры, Лавр Георгиевич невольно вспомнил старинную степную по-говорку: «Когда караван поворачивает назад, хромой верблюд оказывается впереди…»
Временное правительство наконец-то дождалось Керенского с фронта. Он явился как бы пропахший пороховою гарью, его оттопыренные уши слышали гул орудийных взрывов и свист осколков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185
Корнилов продолжал молчать.
Керенский вышел из себя:
– Генерал, а вы имеете последние сведения из Петрограда? Нет? Очень жаль. А я имею. Там, позвольте доложить вам, насто ящая измена. Да-с, классический удар с тыла, в спину… в спину-с! Там на улицах стрельба, настоящая война…
– Прошу вас садиться, – проговорил Корнилов.
Он выглядел изможденным, лицо словно обуглено. Мундир без всяких признаков чина и заслуг. В дверях картинно застыл молодцеватый азиат в тонко перехваченном халате и курчавой папахе.
Последние события в Петрограде изумили генерала. Он еще ничего не знал. Внезапно с раннего утра на улицы столицы вышли сотни тысяч рабочих с красными знаменами. Появились солдатские колонны с оркестрами. Лозунги требовали отставки Временного правительства. Народу прибывало с каждым часом. Людское море двинулось в центр города, закупорило мосты через Неву… Примерно так же начинался далекий и кровавый декабрь 1905 года.
– Совет? – спросил Корнилов.
– Большевики! – В хриплом голосе министра прозвучало застарелое озлобление.
Возбуждение Керенского, с каким влетел он в кабинет, объяснилось: удар большевиков в Петрограде удивительным образом совпал с Тарнопольским прорывом на фронте. Оба события словно руководились из одного центра. Министр снова схватил измятую газету. Там тема наступления подавалась именно в такомсовместном смысле. Серые, невыразительные губы Керенского ядовито покривились.
Он сидел, безобразно развалив колени, возил шпорами по ковру. Подробности неожиданного выступления большевиков он словно смаковал.
К середине дня 3 июля со стороны взморья показалась вереница военных судов. Толпа на Троицком мосту издала восторженный рев: на мачте головного корабля реял красный флаг. Рабочим и солдатам шло подкрепление из Кронштадта. Суда стали швартоваться у Николаевской набережной. Веселые матросы в бескозырках, в клешах, вооруженные винтовками со штыками, прыгали через борт. Их прибыло около 20 тысяч.
Вокруг дворца Кшесинской колыхалось половодье картузов, папах, бескозырок. Грозно сверкали штыки. Оркестры гремели не переставая.
В казармах Волынского полка сыграли тревогу. Солдаты быстро разобрали винтовки и построились. Волынцы вышли на проспект и присоединились к митингующим. Следом за ними разобрали оружие солдаты Московского гренадерского, Павловского, 180-го и 1-го запасного полков, 6-го саперного батальона.
Глава Временного правительства князь Львов беспомощно теребил бородку и мигал белесыми, растерянными глазками.
Пока правительство собиралось с духом, положение попытались спасти казачьи части. В конном строю они атаковали разудало двигавшихся по Невскому матросов. Произошла кровавая стычка. Перепуганный питерский обыватель вдруг услыхал заливистое стрекотание пулемета. Казаки гнали перетрусивших матросов до самого Зимнего дворца, однако на Дворцовой площади сами попали под пулеметный огонь. По улицам заметались лошади без всадников, со сбитыми седлами.
Убитых подобрали около шести десятков. Несколько сотен было ранено.
Как ни странно, восстание прекратил начавшийся вечером ливень. Толпы на улицах размыло в одночасье. Город опустел, затих, затаился. Правительство приободрилось и приказало развести мосты. На охрану иностранных представительств были посланы хорошо вооруженные караулы.
Керенский, рассказывая, негодовал. Он с фронта бомбардировал князя Львова телеграммами самого решительного свойства. Этот бунт, этот подлый удар в спину следовало подавить с показательной суровостью. Довольно миндальничать! Революция обязана защитить себя сильной и безжалостной рукой! В эту минуту он вспомнил висевших на придорожных столбах мародеров в солдатских шинелях. Генерал с маленькими аристократическими руками должен его понять и поддержать. В данную минуту они обанастроены одинаково. Только в отличие от него Корнилов уже продемонстрировал свою решительность. Он подает пример безвольному правительству… Керенский объявил, что прямо отсюда, из Молодечно, отправляется в Петроград. Долг требует, чтобы он в такой момент находился в столице.
– Генерал, мы с вами стали свидетелями настоящего кризиса власти. Безумцы ищут выхода через правую дверь. Наш с вами долг сорвать их планы. Как министр, я одобряю вашу твердость. Позвольте же мне заверить правительство, что русская армия находится в надежных руках!
«Как они много говорят! – утомленно думал Корнилов. – Для правильного управления необходимо умолкать и прислушиваться, давать возможность высказаться другим. Нет, не умеют! Слушают только себя. Глухари!.. Завтра он вернется в Петроград и – снова сверху, как гром из тучи, посыпятся приказы, один нелепее другого…»
– Генерал, – не унимался Керенский, – когда вы посылаете своих отважных героев в бой…
– Виноват, – перебил Корнилов, – я их не посылаю. Я их веду.
Министр встряхнул мясистыми щеками. Ежик на его длинной лошадиной голове наклонился угрожающе. Он не выносил, чтобы его поправляли. Он поднялся и принял величественную позу, с рукой за борт френча.
– Генерал, я уезжаю. Готов выслушать ваши претензии. Лавр Георгиевич высказал пожелание, чтобы выборные коми теты не совались в сугубо военные вопросы, не вязали ему руки.
– Этот вопрос мною продуман, генерал. Комитеты, столь вами нелюбимые, станут не только не мешать, но и помогать. Необхо димые указания получил комиссар Савинков. Вам необходимо поддерживать с ним постоянную связь. В его лице вы найдете вдохновенного помощника.
Корнилов вспомнил о генерале Крымове, томящемся в бездействии. Имело смысл 3-й Конный корпус загодя и по возможности незаметно передислоцировать поближе к Петрограду. Надежные дивизии, нераспропагандированные, неразложившиеся, как части столичного гарнизона, могут потребоваться каждую минуту…
– Ой, нет! – живо возразил министр. – Там же командует этот ужасный Крымов. Нет, нет, любой, но только не он!
Искренний испуг министра обескуражил Корнилова. Вроде бы речь шла о решительности, о надежных людях… Тем временем Керенский картинно отсалютовал рукой в перчатке и, позванивая, зашагал к двери. Фронт он оставлял, его ждала столица.
Глядя ему в тощую селедочную спину, на пузырящиеся галифе, на эти нелепые желтые голенища и малиново звенящие шпоры, Лавр Георгиевич невольно вспомнил старинную степную по-говорку: «Когда караван поворачивает назад, хромой верблюд оказывается впереди…»
Временное правительство наконец-то дождалось Керенского с фронта. Он явился как бы пропахший пороховою гарью, его оттопыренные уши слышали гул орудийных взрывов и свист осколков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185