Она ей больше была не нужна.
В избу она вернулась с бидоном керосина. Устин, обливаясь потом (даже борода у него вся смокла и словно прилипла к груди), лежал на спине и тяжело дышал, жадно открывая рот. Он не закричал, увидев жену, хотя силы на то, чтобы крикнуть, у него, пожалуй, еще хватило бы. Он только спросил у нее тоскливо, задыхаясь:
– Зачем же ты… этак-то уж? И за что?
Пистимея не ответила. Не обращая на мужа никакого внимания, она раскрыла сундуки и чемоданы, начала вытряхивать на пол всякое тряпье.
– Ведь я все равно бы сам… Я все обдумывал, как мне лучше… Но зачем… зачем ты… этак-то? – опять проговорил Устин.
И опять Пистимея не ответила.
Она натянула на себя пару теплых штанов, теплую вязаную кофточку. Поверх надела пиджак. Вытащила ни разу не надеванную еще пуховую шаль.
Затем в углу под лавкой отколупала ножом штукатурку, вынула из тайника несколько пачек денег. Пачки эти высыпала в небольшой мешочек с заплечными лямками, а пустой ящичек зачем-то задвинула на прежнее место.
Все это она проделывала не торопясь, однако не позволяя себе ни одного лишнего движения. Глаза ее матово поблескивали, губы все время были сжаты.
Устин корчился на кровати. У него, видимо, палило в груди, он хотел расстегнуть или разорвать ворот рубахи, попытался поднять руку. Но на полпути она опала плетью.
А Пистимея уже разбрызгивала, разливала по всей комнате керосин.
Устин перестал даже корчиться, затих Повернув к жене голову, он смотрел теперь на Пистимею. Глаза его, казалось, выгорали от черного огня.
– Вон ты… как еще… – прохрипел он. И вдруг пронзительно, обезумевшим голосом, в котором слышались и гнев, и протест, и мольба, и жажда жизни, закричал: – Да за что же?! За что?!!
Пистимея стояла возле порога, одетая в новый полушубок, туго подпоясанная Устиновым ремнем, с мешочком в руках.
– Не помощник ты мне теперь, Устинушка, – сказала она спокойно. – Все ветки из Филь… Да чего уж там Филькой прикрываться теперь… Все ветки из того деревца, что я посадила тебе в душу, не только пообламывались – само деревце подгнило. Я хотела недавно полить его да приживить… Но уж мертвому-то что припарки… Ну, да… прощаю тебе на этом пороге все, Устинушка. А мне уж Бог простит.
Устин глядел и глядел на нее выпученными глазами. Она перекрестила его своим обрубком издали, потом чиркнула спичку и бросила ее на облитый керосином ворох одежды. Где-то в середине этой кучи взметнулось пламя и быстро начало расползаться.
Пистимея захлопнула за собой дверь, щелкнула внутренним замком, ключ положила в карман. Точно так же закрыла она двери сенок и, захлебываясь от встречного ветра, побежала к бане, стоявшей на огороде.
Там с двумя парами лыж ее ждал «Купи-продай».
– Деньги-то взяла? – первым делом спросил он.
Вместо ответа Пистимея вытащила из-за каменки ломик, подала Юргину:
– Ты не на мешок мой гляди, выверни-ка вот эту доску в потолке.
Доска отскочила быстро, вниз упал небольшой проржавевший металлический ящичек. Стукнувшись об пол, он раскрылся, из него посыпались гнутые серебряные ложки, золотые кольца, серьги, табакерки. И просто комья золота, сбитые из тех же колец и сережек.
Несмотря на то что в бане было темновато, Юргин сразу узнал некоторые вещи, вываленные когда-то Филиппом Меньшиковым из его, звягинского, мешка на стол в болотной избушке. Узнал, потому что помнил их в «лицо» всю жизнь.
– Гляди-ка, целенькие! – обрадованно воскликнул он. – А я думал – нету уж их на свете…
– Не болтай! Клади сюда! – прикрикнула Пистимея, раскрывая свой мешочек. – Шарь лучше по всему полу, чтоб не закатилось куда.
С полминуты, пыхтя и толкая друг друга, они ползали по холодному полу, освещая спичками все уголки.
– Теперь прибивай доску на место! – снова распорядилась Пистимея, продолжая ползать на карачках. – Живо чтоб! Время для нас дороже золота. Вместо молотка камень возьми с каменки…
Когда уже встали на лыжи, Юргин покосился на тощий мешочек, висевший за плечами Пистимеи.
– И общинные деньги взяла?
– Нет, оставила.
– Ну да, ну да. После реформы-то деньги емкие. Одна бумажка, а в ней тысяча…
Пистимея поглядела на свой дом. Вероятно, через крышу уже валил дым, но из-за плотной пурги ничего не было видно.
– Неужели еще на лыжах сможешь? – спросил Юргин, с сомнением глядя на Пистимею.
– За горло будут хватать, так и на коньках побежишь… Тут уж можешь не можешь…
И она, чуть пригнувшись, первая шагнула в сторону. Юргин помог ей перелезть через огородную изгородь.
– А куда мы… хоть на первый-то раз?
– Ступай вперед и не разговаривай… А я по следу как-нибудь… Спустимся по Светлихе, потом Чертово ущелье обогнем… Недалече лесник один живет… богобоязненный. Непогодь переждем, а там видно будет…
Через несколько минут Пистимея еще раз оглянулась, протерла от мокрого снега глаза. Домов деревни уже не было видно. Но где-то там, в глубине серой, воющей мути, стелился по ветру желтоватый хвост из искр…
Этот же хвост увидел и Захар Большаков, подбегая к деревне. Милицейская машина все-таки застряла окончательно в полукилометре от Зеленого Дола.
В деревне стояла невообразимая суматоха. Дом Морозовых взялся сплошным костром. Из каждого бревна хлестало пламя, бешено раздуваемое ветром, А вокруг бегали, что-то кричали колхозники, не слыша друг друга. Но помочь никто ничем уже не мог.
– Все вон к тем домам! – каждому чуть ли не в ухо орал Корнеев, махая руками по направлению огненного хвоста. – Следите, чтоб от искр не занялись…
К счастью, ветер дул все время в одном направлении, и искры осыпали только несколько домов. К тому же дома были залеплены мокрым снегом.
Да и дом Устина Морозова сгорел быстро, в каких-нибудь полчаса…
– А где сами Устин с Пистимеей? – спросил Захар у Корнеева, глядя, как пурга заметает тлеющие головешки.
– Боюсь, что… тут, – показал Корнеев на пепелище. – Мы с Филимоном глаз не спускали с их ворот. На всякий случай я у Колесникова сидел, из моих-то окон устиновского дома не видно. Погибель, конечно, метет, да мы бы вроде видели, кабы из ворот кто вышел… А вот Юргин…
– Ну?
– А Юргин вошел… в эти ворота. Я все гляжу – когда же он выйдет. А увидел – сноп искр над крышей. Черти, думаю, соломой, что ли, печь топят… А тут и пламя хлестануло. Побежали, толкнулись в дверь – закрыто. Да и поздно уж, балки затрещали…
– Еще не лучше… – выслушав его, промолвил Захар.
Подбежала жена Илюшки Юргина, запричитала:
– Моего-то не видели? А, слышите, что ль? Ведь он сказал мне: «К Устину пойду посижу…»
– Раньше времени не поднимай паники, – сказал Захар, – Может, сидит у кого да водку пьет. Найдется.
Но Юргин так и не нашелся.
… Пурга бушевала четыре дня. Когда она затихла, колхозники под присмотром двух криминалистов из области расчистили пожарище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
В избу она вернулась с бидоном керосина. Устин, обливаясь потом (даже борода у него вся смокла и словно прилипла к груди), лежал на спине и тяжело дышал, жадно открывая рот. Он не закричал, увидев жену, хотя силы на то, чтобы крикнуть, у него, пожалуй, еще хватило бы. Он только спросил у нее тоскливо, задыхаясь:
– Зачем же ты… этак-то уж? И за что?
Пистимея не ответила. Не обращая на мужа никакого внимания, она раскрыла сундуки и чемоданы, начала вытряхивать на пол всякое тряпье.
– Ведь я все равно бы сам… Я все обдумывал, как мне лучше… Но зачем… зачем ты… этак-то? – опять проговорил Устин.
И опять Пистимея не ответила.
Она натянула на себя пару теплых штанов, теплую вязаную кофточку. Поверх надела пиджак. Вытащила ни разу не надеванную еще пуховую шаль.
Затем в углу под лавкой отколупала ножом штукатурку, вынула из тайника несколько пачек денег. Пачки эти высыпала в небольшой мешочек с заплечными лямками, а пустой ящичек зачем-то задвинула на прежнее место.
Все это она проделывала не торопясь, однако не позволяя себе ни одного лишнего движения. Глаза ее матово поблескивали, губы все время были сжаты.
Устин корчился на кровати. У него, видимо, палило в груди, он хотел расстегнуть или разорвать ворот рубахи, попытался поднять руку. Но на полпути она опала плетью.
А Пистимея уже разбрызгивала, разливала по всей комнате керосин.
Устин перестал даже корчиться, затих Повернув к жене голову, он смотрел теперь на Пистимею. Глаза его, казалось, выгорали от черного огня.
– Вон ты… как еще… – прохрипел он. И вдруг пронзительно, обезумевшим голосом, в котором слышались и гнев, и протест, и мольба, и жажда жизни, закричал: – Да за что же?! За что?!!
Пистимея стояла возле порога, одетая в новый полушубок, туго подпоясанная Устиновым ремнем, с мешочком в руках.
– Не помощник ты мне теперь, Устинушка, – сказала она спокойно. – Все ветки из Филь… Да чего уж там Филькой прикрываться теперь… Все ветки из того деревца, что я посадила тебе в душу, не только пообламывались – само деревце подгнило. Я хотела недавно полить его да приживить… Но уж мертвому-то что припарки… Ну, да… прощаю тебе на этом пороге все, Устинушка. А мне уж Бог простит.
Устин глядел и глядел на нее выпученными глазами. Она перекрестила его своим обрубком издали, потом чиркнула спичку и бросила ее на облитый керосином ворох одежды. Где-то в середине этой кучи взметнулось пламя и быстро начало расползаться.
Пистимея захлопнула за собой дверь, щелкнула внутренним замком, ключ положила в карман. Точно так же закрыла она двери сенок и, захлебываясь от встречного ветра, побежала к бане, стоявшей на огороде.
Там с двумя парами лыж ее ждал «Купи-продай».
– Деньги-то взяла? – первым делом спросил он.
Вместо ответа Пистимея вытащила из-за каменки ломик, подала Юргину:
– Ты не на мешок мой гляди, выверни-ка вот эту доску в потолке.
Доска отскочила быстро, вниз упал небольшой проржавевший металлический ящичек. Стукнувшись об пол, он раскрылся, из него посыпались гнутые серебряные ложки, золотые кольца, серьги, табакерки. И просто комья золота, сбитые из тех же колец и сережек.
Несмотря на то что в бане было темновато, Юргин сразу узнал некоторые вещи, вываленные когда-то Филиппом Меньшиковым из его, звягинского, мешка на стол в болотной избушке. Узнал, потому что помнил их в «лицо» всю жизнь.
– Гляди-ка, целенькие! – обрадованно воскликнул он. – А я думал – нету уж их на свете…
– Не болтай! Клади сюда! – прикрикнула Пистимея, раскрывая свой мешочек. – Шарь лучше по всему полу, чтоб не закатилось куда.
С полминуты, пыхтя и толкая друг друга, они ползали по холодному полу, освещая спичками все уголки.
– Теперь прибивай доску на место! – снова распорядилась Пистимея, продолжая ползать на карачках. – Живо чтоб! Время для нас дороже золота. Вместо молотка камень возьми с каменки…
Когда уже встали на лыжи, Юргин покосился на тощий мешочек, висевший за плечами Пистимеи.
– И общинные деньги взяла?
– Нет, оставила.
– Ну да, ну да. После реформы-то деньги емкие. Одна бумажка, а в ней тысяча…
Пистимея поглядела на свой дом. Вероятно, через крышу уже валил дым, но из-за плотной пурги ничего не было видно.
– Неужели еще на лыжах сможешь? – спросил Юргин, с сомнением глядя на Пистимею.
– За горло будут хватать, так и на коньках побежишь… Тут уж можешь не можешь…
И она, чуть пригнувшись, первая шагнула в сторону. Юргин помог ей перелезть через огородную изгородь.
– А куда мы… хоть на первый-то раз?
– Ступай вперед и не разговаривай… А я по следу как-нибудь… Спустимся по Светлихе, потом Чертово ущелье обогнем… Недалече лесник один живет… богобоязненный. Непогодь переждем, а там видно будет…
Через несколько минут Пистимея еще раз оглянулась, протерла от мокрого снега глаза. Домов деревни уже не было видно. Но где-то там, в глубине серой, воющей мути, стелился по ветру желтоватый хвост из искр…
Этот же хвост увидел и Захар Большаков, подбегая к деревне. Милицейская машина все-таки застряла окончательно в полукилометре от Зеленого Дола.
В деревне стояла невообразимая суматоха. Дом Морозовых взялся сплошным костром. Из каждого бревна хлестало пламя, бешено раздуваемое ветром, А вокруг бегали, что-то кричали колхозники, не слыша друг друга. Но помочь никто ничем уже не мог.
– Все вон к тем домам! – каждому чуть ли не в ухо орал Корнеев, махая руками по направлению огненного хвоста. – Следите, чтоб от искр не занялись…
К счастью, ветер дул все время в одном направлении, и искры осыпали только несколько домов. К тому же дома были залеплены мокрым снегом.
Да и дом Устина Морозова сгорел быстро, в каких-нибудь полчаса…
– А где сами Устин с Пистимеей? – спросил Захар у Корнеева, глядя, как пурга заметает тлеющие головешки.
– Боюсь, что… тут, – показал Корнеев на пепелище. – Мы с Филимоном глаз не спускали с их ворот. На всякий случай я у Колесникова сидел, из моих-то окон устиновского дома не видно. Погибель, конечно, метет, да мы бы вроде видели, кабы из ворот кто вышел… А вот Юргин…
– Ну?
– А Юргин вошел… в эти ворота. Я все гляжу – когда же он выйдет. А увидел – сноп искр над крышей. Черти, думаю, соломой, что ли, печь топят… А тут и пламя хлестануло. Побежали, толкнулись в дверь – закрыто. Да и поздно уж, балки затрещали…
– Еще не лучше… – выслушав его, промолвил Захар.
Подбежала жена Илюшки Юргина, запричитала:
– Моего-то не видели? А, слышите, что ль? Ведь он сказал мне: «К Устину пойду посижу…»
– Раньше времени не поднимай паники, – сказал Захар, – Может, сидит у кого да водку пьет. Найдется.
Но Юргин так и не нашелся.
… Пурга бушевала четыре дня. Когда она затихла, колхозники под присмотром двух криминалистов из области расчистили пожарище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205