.. Вы только не сердитесь, – скажите, зачем вы так сделали, что капитан Немо погиб?
– Капитан Немо не погиб, он жив, – серьезно, как взрослому, ответил Жюль Верн. – Он погиб только в книге, в жизни капитан Немо не может погибнуть. И, кстати, жив Паганель, – недавно он, по рассеянности, женился. Просил кланяться тебе.
– Вот ловко! – воскликнул Гюстав и в обе руки свои взял правую руку Жюля Верна, в горячке восторга подержал ее с минуту и, не зная, чем и как выразить свое восхищение, прижался щекой к теплой ладони, чувствуя, как бегут по его лицу длинные, нервные пальцы.
– Простите моего сорванца, – конфузливо произнес Легро. – В прошлом году он похоронил своего деда, моего отца, и теперь лезет с лаской и поцелуями к каждому, кто с бородой. В вагоне поезда он подружился с каким-то старым крестьянином. Сидят и о чем-то громко спорят. Представьте! А на прощанье целовались так, что старик прослезился.
Гостей оставили обедать. Гюставу Жюль Верн подарил «Цезаря Коскабеля» и на титульном листе написал: «Гюставу Легро от признательного Жюля Верна». Четкие буквы имени легли на портрет автора, закрыли ему верхнюю половину лица, и Гюстав, раздосадованный этим, стянул с конторки резинку и отправился в сад приводить книгу в порядок. Поль Легро остался вдвоем с писателем.
– Я не надоел вам? – спросил он, расправляя свои пушистые усы.
– Напротив, мне очень приятен ваш визит, милейший Легро, мне хорошо и покойно с вами. Расскажите, как вы живете.
– Живу надеждами, – ответил Легро. – А вот что я хотел сказать вам: у нас в Лионе забастовка. Остановились ткацкие фабрики. Мы не работаем уже третью неделю.
– Это, должно быть, бьет по вашему карману, – заметил Жюль Верн. И, немного подумав, добавил: – И по карману хозяина фабрики, конечно…
Ткач встал и прошелся по кабинету. Он ответил, что у рабочих только один карман, а у фабрикантов несколько. Жюль Верн рассмеялся, сказал, что это следует запомнить, и спросил, между прочим:
– Сколько же вы зарабатываете?
Он решил, что гость из Лиона приехал к нему просить материальной помощи, и уже прикидывал, какую именно сумму вручит ему при расставании. Легро ответил:
– Дело не в заработке, который очень невелик, и не в том, что его хватает только на две недели. Дело в том, что я и мои товарищи начинаем понимать и видеть нечто такое, что, само собою, хорошо и давно известно вам. Вчера я продал свой костюм, жена заложила брошь – единственный золотой предмет в нашей семье. У меня трое детей, жена, мать. Ткачи, как правило, многодетны. У старого Гастона, моего двоюродного брата, шесть девочек и трое мальчиков. Они голодают.
– Это ужасно, – глухо произнес Жюль Верн.
– А в газетах пишут, – продолжал Легро, – что требования рабочих чрезмерны, что лионские ткачи – это бездельники, что мы поддались на удочку демагогов. Вон сколько у вас газет, – Легро заглянул в библиотеку и рукой указал на кипы газет и журналов на длинном полированном столе. – Не следует верить этим пачкунам и болтунам!
– Я не особенно-то верю тому, о чем пишут в газетах, – отозвался Жюль Верн. – Я верю только объявлениям; если там сказано, что в такой-то дом требуется няня, – значит, она и в самом деле кому-то нужна.
– Вот вы какой! Это хорошо! – восхищенно проговорил Легро. – Но простите меня, простого, рабочего человека…
Жюль Верн привстал с кресла. Руки его дрожали.
– Я сам рабочий человек, друг мой, – строго перебил он, дважды ударяя кулаком по краю своей конторки. – Все мои книги созданы личным моим трудом. Я продолжаю работать и теперь, когда ослеп.
Легро был страшно сконфужен.
– Видимо, я не так выразился, я не то хотел сказать, – начал он, но Жюль Верн перебил его:
– Вы сказали именно то, что вам хотелось, друг мой!
– Да, то самое! – с запальчивой решимостью произнес Легро. – И еще я скажу вот что: жить рабочему человеку становится невыносимо, дорогой Жюль Верн! Рабочий становится угрюм, недоверчив, – он, вот как я сию минуту, легко и без умысла обижает хорошего человека, – только потому, что…
– Не надо, – махнул рукой Жюль Верн. – Я уже забыл..
– Хозяева выжимают из рабочего последние силы, – продолжал Легро, расхаживая по кабинету, – чтобы тот шелк, который мы делаем, накинуть на плечи богатой лентяйке!
– Картинно сказано, – заметил Жюль Верн.
– Нужда учит хорошо видеть, – с достоинством произнес Легро. – Один писатель хорошо сказал, что у нужды богатый словарь. Я, видите ли, мечтаю. Мечты мои разбужены вами, вашими книгами. Мальчик читает в них одно, взрослый совсем другое. Впрочем, вы можете подумать, что нужда еще и льстит.
– Я слушаю вас с живейшим любопытством.
– Хорошо, вам я скажу, вам я доверяю, но другим поостерегусь: у нас во Франции существуют тюрьмы и старая злая баба гильотина. Рабочие должны организоваться в большую группу, и тогда им будет легче бороться! Разрешите говорить с вами запросто, по-свойски – за тем и приехал сюда. И если слова мои обидят вас, гоните меня без стеснения!
– Я внимательно слушаю вас и всё хочу понять, чего вы хотите от меня, – деликатно проговорил Жюль Верн. – Только сядьте вот сюда, рядом со мною, не шагайте по кабинету!
– Я сяду, – сказал Легро и опустился в кресло. – Я буду краток, я не люблю болтунов. Скажите, пожалуйста, – вот вы, увидевший так много, что даже ученые люди поражаются, вот вы, учитель и воспитатель наших детей, вы, умный и добрый человек, когда-нибудь хоть на одну секунду приходила ли вам в голову такая мысль: как будут жить на земле люди? Лет этак через сорок, пятьдесят? Вы забирались глубоко под землю, опускались на дно океана, поднимались за облака, да что за облака, на Луну летали! И неужели ни разу в жизни вам не хотелось пофантазировать о приложении всей вашей техники для устройства хорошей жизни здесь, на Земле! Для тех, конечно, кто трудится.
Жюль Верн улыбнулся:
– А, вы вот о чем! Ну что ж, мои герои в «Таинственном острове», если помните, делают всё сами ивсё для себя. Мне приходили в голову те мысли, о которых…
– Вот, вот, – горячо перебил Легро, – всё сами и всё для себя! Но если вы придумали такую историю, то без труда можете придумать и другую. И эта новая история будет происходить не на острове, а на большом пространстве, в большом государстве, где много миллионов людей. Вот! Такие же Сайрэсы Смиты будут трудиться для себя!
– Когда-нибудь так и будет, – спокойно произнес Жюль Верн. – Наука освободит человека, и он почувствует себя счастливым.
– Наука? – с жаром воскликнул Легро. – Какая наука, дорогой Жюль Верн? География? Астрономия? Физика? Химия? Ха-ха! Ради бога, простите меня, дурака!
– Вы хороший, дальновидный человек, – ласково проводя по руке своего гостя, сказал Жюль Верн. – Будем уповать на будущее и неустанно трудиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
– Капитан Немо не погиб, он жив, – серьезно, как взрослому, ответил Жюль Верн. – Он погиб только в книге, в жизни капитан Немо не может погибнуть. И, кстати, жив Паганель, – недавно он, по рассеянности, женился. Просил кланяться тебе.
– Вот ловко! – воскликнул Гюстав и в обе руки свои взял правую руку Жюля Верна, в горячке восторга подержал ее с минуту и, не зная, чем и как выразить свое восхищение, прижался щекой к теплой ладони, чувствуя, как бегут по его лицу длинные, нервные пальцы.
– Простите моего сорванца, – конфузливо произнес Легро. – В прошлом году он похоронил своего деда, моего отца, и теперь лезет с лаской и поцелуями к каждому, кто с бородой. В вагоне поезда он подружился с каким-то старым крестьянином. Сидят и о чем-то громко спорят. Представьте! А на прощанье целовались так, что старик прослезился.
Гостей оставили обедать. Гюставу Жюль Верн подарил «Цезаря Коскабеля» и на титульном листе написал: «Гюставу Легро от признательного Жюля Верна». Четкие буквы имени легли на портрет автора, закрыли ему верхнюю половину лица, и Гюстав, раздосадованный этим, стянул с конторки резинку и отправился в сад приводить книгу в порядок. Поль Легро остался вдвоем с писателем.
– Я не надоел вам? – спросил он, расправляя свои пушистые усы.
– Напротив, мне очень приятен ваш визит, милейший Легро, мне хорошо и покойно с вами. Расскажите, как вы живете.
– Живу надеждами, – ответил Легро. – А вот что я хотел сказать вам: у нас в Лионе забастовка. Остановились ткацкие фабрики. Мы не работаем уже третью неделю.
– Это, должно быть, бьет по вашему карману, – заметил Жюль Верн. И, немного подумав, добавил: – И по карману хозяина фабрики, конечно…
Ткач встал и прошелся по кабинету. Он ответил, что у рабочих только один карман, а у фабрикантов несколько. Жюль Верн рассмеялся, сказал, что это следует запомнить, и спросил, между прочим:
– Сколько же вы зарабатываете?
Он решил, что гость из Лиона приехал к нему просить материальной помощи, и уже прикидывал, какую именно сумму вручит ему при расставании. Легро ответил:
– Дело не в заработке, который очень невелик, и не в том, что его хватает только на две недели. Дело в том, что я и мои товарищи начинаем понимать и видеть нечто такое, что, само собою, хорошо и давно известно вам. Вчера я продал свой костюм, жена заложила брошь – единственный золотой предмет в нашей семье. У меня трое детей, жена, мать. Ткачи, как правило, многодетны. У старого Гастона, моего двоюродного брата, шесть девочек и трое мальчиков. Они голодают.
– Это ужасно, – глухо произнес Жюль Верн.
– А в газетах пишут, – продолжал Легро, – что требования рабочих чрезмерны, что лионские ткачи – это бездельники, что мы поддались на удочку демагогов. Вон сколько у вас газет, – Легро заглянул в библиотеку и рукой указал на кипы газет и журналов на длинном полированном столе. – Не следует верить этим пачкунам и болтунам!
– Я не особенно-то верю тому, о чем пишут в газетах, – отозвался Жюль Верн. – Я верю только объявлениям; если там сказано, что в такой-то дом требуется няня, – значит, она и в самом деле кому-то нужна.
– Вот вы какой! Это хорошо! – восхищенно проговорил Легро. – Но простите меня, простого, рабочего человека…
Жюль Верн привстал с кресла. Руки его дрожали.
– Я сам рабочий человек, друг мой, – строго перебил он, дважды ударяя кулаком по краю своей конторки. – Все мои книги созданы личным моим трудом. Я продолжаю работать и теперь, когда ослеп.
Легро был страшно сконфужен.
– Видимо, я не так выразился, я не то хотел сказать, – начал он, но Жюль Верн перебил его:
– Вы сказали именно то, что вам хотелось, друг мой!
– Да, то самое! – с запальчивой решимостью произнес Легро. – И еще я скажу вот что: жить рабочему человеку становится невыносимо, дорогой Жюль Верн! Рабочий становится угрюм, недоверчив, – он, вот как я сию минуту, легко и без умысла обижает хорошего человека, – только потому, что…
– Не надо, – махнул рукой Жюль Верн. – Я уже забыл..
– Хозяева выжимают из рабочего последние силы, – продолжал Легро, расхаживая по кабинету, – чтобы тот шелк, который мы делаем, накинуть на плечи богатой лентяйке!
– Картинно сказано, – заметил Жюль Верн.
– Нужда учит хорошо видеть, – с достоинством произнес Легро. – Один писатель хорошо сказал, что у нужды богатый словарь. Я, видите ли, мечтаю. Мечты мои разбужены вами, вашими книгами. Мальчик читает в них одно, взрослый совсем другое. Впрочем, вы можете подумать, что нужда еще и льстит.
– Я слушаю вас с живейшим любопытством.
– Хорошо, вам я скажу, вам я доверяю, но другим поостерегусь: у нас во Франции существуют тюрьмы и старая злая баба гильотина. Рабочие должны организоваться в большую группу, и тогда им будет легче бороться! Разрешите говорить с вами запросто, по-свойски – за тем и приехал сюда. И если слова мои обидят вас, гоните меня без стеснения!
– Я внимательно слушаю вас и всё хочу понять, чего вы хотите от меня, – деликатно проговорил Жюль Верн. – Только сядьте вот сюда, рядом со мною, не шагайте по кабинету!
– Я сяду, – сказал Легро и опустился в кресло. – Я буду краток, я не люблю болтунов. Скажите, пожалуйста, – вот вы, увидевший так много, что даже ученые люди поражаются, вот вы, учитель и воспитатель наших детей, вы, умный и добрый человек, когда-нибудь хоть на одну секунду приходила ли вам в голову такая мысль: как будут жить на земле люди? Лет этак через сорок, пятьдесят? Вы забирались глубоко под землю, опускались на дно океана, поднимались за облака, да что за облака, на Луну летали! И неужели ни разу в жизни вам не хотелось пофантазировать о приложении всей вашей техники для устройства хорошей жизни здесь, на Земле! Для тех, конечно, кто трудится.
Жюль Верн улыбнулся:
– А, вы вот о чем! Ну что ж, мои герои в «Таинственном острове», если помните, делают всё сами ивсё для себя. Мне приходили в голову те мысли, о которых…
– Вот, вот, – горячо перебил Легро, – всё сами и всё для себя! Но если вы придумали такую историю, то без труда можете придумать и другую. И эта новая история будет происходить не на острове, а на большом пространстве, в большом государстве, где много миллионов людей. Вот! Такие же Сайрэсы Смиты будут трудиться для себя!
– Когда-нибудь так и будет, – спокойно произнес Жюль Верн. – Наука освободит человека, и он почувствует себя счастливым.
– Наука? – с жаром воскликнул Легро. – Какая наука, дорогой Жюль Верн? География? Астрономия? Физика? Химия? Ха-ха! Ради бога, простите меня, дурака!
– Вы хороший, дальновидный человек, – ласково проводя по руке своего гостя, сказал Жюль Верн. – Будем уповать на будущее и неустанно трудиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94