За этими снимками охотился весь город. Вот он какой, этот Надар-Смелый, спортсмен, стрелок, охотник, метатель диска, пловец.
Надар мечтал о постройке гигантского аэростата с двухэтажной корзиной; в ней должны были быть столовая, спальня, кухня.
Проект этого фантастического аэростата был опубликован в газетах. Для него требовалось 20 000 ярдов шелковой материи; высота этого воздушного шара достигала в проекте 200 футов; он вмещал в себя 20 000 кубических футов газа.
Жюль смотрел на аэронавта, фотографа, фельетониста, художника, спортсмена и думал о том времени, когда он, Жюль Верн, сумеет заняться любимым делом – фантазированием с пером в руке. Корманвиль спросил Надара, известно ли ему что-нибудь о состоянии воздухоплавания за границей, в частности в России. Надар привстал и отрывисто произнес:
– В России? А что там? Вы были в этой стране?
– Был и очень уважаю русских, – ответил Корманвиль. – Я жил в Петербурге, там у меня много друзей, я с ними переписываюсь.
– Всё это очень хорошо, но… какое отношение к воздухоплаванию имеет Россия? – запальчиво проговирил Надар. – Насколько мне известно, русские умеют превосходно сражаться, но я что-то не слыхал, чтобы они что-нибудь изобрели, тем более в области воздухоплавания. Англия и мы, вот…
Корманвиль перебил:
– Вы хороший, отважный человек, мой друг. Увас светлая голова и ясный ум, но, простите, вы мало чем отличаетесь от всех других французов, воображающих о себе, что они…
– Что? – зарычал Надар. – Не позволю!
– Позволите, – мягко произнес Корманвиль. – Русские рассказывали мне о своем соотечественнике, по фамилии Ползунов, – сто лет назад он построил первую в мире паровую машину. Шотландец Уатт…
– Уатт является истинным изобретателем паровой машины, – сказал Надар.
– Не спорю, – улыбнулся Корманвиль. – Но и русский, этот Ползунов, также не менее истинный изобретатель паровой машины. Эти люди жили в одно и то же время, они совершенно не знали друг друга, они…
– Что вы хотите еказать, черт возьми! – топнул ногой Надар, задорно покручивая усики.
– Я хочу сказать и уже говорил, что русский народ талантлив, что мы непростительно мало знаем Россию, с которой полезно было бы никогда не ссориться, всегда жить в мире и согласии. Вот, например, воздухоплавание…
– Да, воздухоплавание, – надменно проговорил Надар.
– В июне тысяча восемьсот четвертого года из Петербурга вылетел и поднялся под облака аэростат. В его корзине находился известный ученый, академик Захаров.
– Под облака! Вы сказали – под облака? – запальчиво произнес Надар.
– Воздушный шар достиг высоты в три тысячи метров, – спокойно продолжал Корманвиль. – Это уже не под облака, а много выше, дорогой Надар!
– Три тысячи метров! – воскликнул Надар, ероша свою шевелюру. – Не может быть! Где об этом сказано? Кому это известно?
– Русские – народ скромный, – сказал Корманвиль.
Онорина, согласившись с этим, заявила, что гости могут поссориться после обеда, а сейчас надо садиться за стол.
– Нет, пусть он говорит, – грозно пробасил Надар, грозя пальцем Корманвилю. – Продолжайте, сударь! Русские – народ скромный, изволили вы сказать!
– Они не хвастуны, они работают втихомолку, – продолжал Корманвиль. – Захаров пробыл в воздухе три часа и спустился в одном из пригородов. Со мною беседовали свидетели этого полета, глубокие старики.
– Вы влюблены в ваших русских, – заметила Онорина.
Корманвиль признался, что прежде всего любит науку, затем истину, и, наконец, он обязан отдать должное русским людям, их уму, таланту, терпению и мужеству.
– Ничего не поделаешь, таков этот народ, – сказал Корманвиль.
Надар принялся за еду. Онорина зорко следила за тем, чтобы гости ели как можно больше. Пример подавал хозяин – он ел за троих. Минут двадцать языки бездействовали и работали только зубы. Наконец Надар попросил у хозяйки разрешения выйти из-за стола.
– Ну, а вы, друг мой, что делаете? – обратился он к Жюлю. – Почти ничего? Хотите писать о воздухоплавании? Одна большая газета охотно предоставит свои страницы статьям на эту тему. Газета интересуется воздухоплаванием и у нас, во Франции, и в Англии.
Жюль решил, что сейчас как нельзя более кстати заявить о предложении Иньяра. Пусть жена рассудит, как быть, – оставаться или ехать.
– Хорошо кричать в бурю на море, – сказал он, стараясь не глядеть на жену. – Мне давно хочется испробовать силу моих легких. Говорят, что палуба морского корабля – самое лучшее место для постановки голоса.
– Жюль, ты собираешься поступить в оперу? – спросила Онорина.
– Ваш супруг собирается совершить морское путешествие, но боится, что вы не разрешите ему, – догадливо произнес Надар и тем неожиданно помог Жюлю. – Морское путешествие имеет свою неприятную сторону, – добавил он. – Я имею в виду качку и связанную с нею морскую болезнь. Штука пренеприятная. Я страдал этим ровно пять минут, потом как рукой сняло!
– Морское путешествие – лучший вид отдыха, – сказал Корманвиль. – Я добирался до России кружным путем, Средиземным морем, потом Черным, я дважды пережил сильную бурю, и, должен сознаться, морская болезнь сильно потрепала меня…
– Не пугайте, я боюсь, – всплеснула руками Онорина. – Мой муж уедет, а я буду думать о нем как о погибшем. Тебе очень хочется ехать, Жюль?
– Вместе с тобой и девочками, дорогая! Но вот говорят про бури и качки, морские болезни и…
– Я не поеду, ни за что! – воскликнула Онорина, притворно ежась от воображаемых бурь и болезней. – Поезжай один, тебе это нужно! Ты похудел, устал, легко раздражаешься из-за каждого пустяка, твои нервы не в порядке.
– Право, я побаиваюсь, – сказал растроганный Жюль. Он понимал, что жена его, большая любительница моря, искусно симулирует страх перед бурями; ей очень хочется отправиться в путешествие, и непременно морское, но… Жюль благодарно посмотрел на жену и, привстав, поцеловал ее в щеку: – Спасибо, дорогая! Если тебе так хочется, я поеду в Шотландию…
– А потом мы полетим на моем воздушном шаре, – предложил Надар. – Хотите?
Жюль сиял. Наконец-то судьба ему улыбнулась. Он наполнил вином бокалы и предложил выпить за здоровье и счастье каждого из присутствующих здесь.
– За морскую бурю и прекрасное самочувствие путешественников! – воскликнул Надар.
– За благополучное возвращение нашего дорогого Жюля Верна! – сказал Корманвиль.
– За всех вас, друзья! – произнесла Онорина, суеверно чокаясь так, чтобы расплескать вино из своего бокала.
– За наше будущее! – сказал Жюль. – Жалею, что с нами нет моего Барнаво. Он обещал прийти, но… Не заболел ли он… Друзья, еще бокал за здоровье Барнаво!
Корманвиль пожелал выпить персонально за Жюля. Надар пил только за мадам Верн. Онорина уже отказывалась от вина, – она ничего не имела, впрочем, против тостов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Надар мечтал о постройке гигантского аэростата с двухэтажной корзиной; в ней должны были быть столовая, спальня, кухня.
Проект этого фантастического аэростата был опубликован в газетах. Для него требовалось 20 000 ярдов шелковой материи; высота этого воздушного шара достигала в проекте 200 футов; он вмещал в себя 20 000 кубических футов газа.
Жюль смотрел на аэронавта, фотографа, фельетониста, художника, спортсмена и думал о том времени, когда он, Жюль Верн, сумеет заняться любимым делом – фантазированием с пером в руке. Корманвиль спросил Надара, известно ли ему что-нибудь о состоянии воздухоплавания за границей, в частности в России. Надар привстал и отрывисто произнес:
– В России? А что там? Вы были в этой стране?
– Был и очень уважаю русских, – ответил Корманвиль. – Я жил в Петербурге, там у меня много друзей, я с ними переписываюсь.
– Всё это очень хорошо, но… какое отношение к воздухоплаванию имеет Россия? – запальчиво проговирил Надар. – Насколько мне известно, русские умеют превосходно сражаться, но я что-то не слыхал, чтобы они что-нибудь изобрели, тем более в области воздухоплавания. Англия и мы, вот…
Корманвиль перебил:
– Вы хороший, отважный человек, мой друг. Увас светлая голова и ясный ум, но, простите, вы мало чем отличаетесь от всех других французов, воображающих о себе, что они…
– Что? – зарычал Надар. – Не позволю!
– Позволите, – мягко произнес Корманвиль. – Русские рассказывали мне о своем соотечественнике, по фамилии Ползунов, – сто лет назад он построил первую в мире паровую машину. Шотландец Уатт…
– Уатт является истинным изобретателем паровой машины, – сказал Надар.
– Не спорю, – улыбнулся Корманвиль. – Но и русский, этот Ползунов, также не менее истинный изобретатель паровой машины. Эти люди жили в одно и то же время, они совершенно не знали друг друга, они…
– Что вы хотите еказать, черт возьми! – топнул ногой Надар, задорно покручивая усики.
– Я хочу сказать и уже говорил, что русский народ талантлив, что мы непростительно мало знаем Россию, с которой полезно было бы никогда не ссориться, всегда жить в мире и согласии. Вот, например, воздухоплавание…
– Да, воздухоплавание, – надменно проговорил Надар.
– В июне тысяча восемьсот четвертого года из Петербурга вылетел и поднялся под облака аэростат. В его корзине находился известный ученый, академик Захаров.
– Под облака! Вы сказали – под облака? – запальчиво произнес Надар.
– Воздушный шар достиг высоты в три тысячи метров, – спокойно продолжал Корманвиль. – Это уже не под облака, а много выше, дорогой Надар!
– Три тысячи метров! – воскликнул Надар, ероша свою шевелюру. – Не может быть! Где об этом сказано? Кому это известно?
– Русские – народ скромный, – сказал Корманвиль.
Онорина, согласившись с этим, заявила, что гости могут поссориться после обеда, а сейчас надо садиться за стол.
– Нет, пусть он говорит, – грозно пробасил Надар, грозя пальцем Корманвилю. – Продолжайте, сударь! Русские – народ скромный, изволили вы сказать!
– Они не хвастуны, они работают втихомолку, – продолжал Корманвиль. – Захаров пробыл в воздухе три часа и спустился в одном из пригородов. Со мною беседовали свидетели этого полета, глубокие старики.
– Вы влюблены в ваших русских, – заметила Онорина.
Корманвиль признался, что прежде всего любит науку, затем истину, и, наконец, он обязан отдать должное русским людям, их уму, таланту, терпению и мужеству.
– Ничего не поделаешь, таков этот народ, – сказал Корманвиль.
Надар принялся за еду. Онорина зорко следила за тем, чтобы гости ели как можно больше. Пример подавал хозяин – он ел за троих. Минут двадцать языки бездействовали и работали только зубы. Наконец Надар попросил у хозяйки разрешения выйти из-за стола.
– Ну, а вы, друг мой, что делаете? – обратился он к Жюлю. – Почти ничего? Хотите писать о воздухоплавании? Одна большая газета охотно предоставит свои страницы статьям на эту тему. Газета интересуется воздухоплаванием и у нас, во Франции, и в Англии.
Жюль решил, что сейчас как нельзя более кстати заявить о предложении Иньяра. Пусть жена рассудит, как быть, – оставаться или ехать.
– Хорошо кричать в бурю на море, – сказал он, стараясь не глядеть на жену. – Мне давно хочется испробовать силу моих легких. Говорят, что палуба морского корабля – самое лучшее место для постановки голоса.
– Жюль, ты собираешься поступить в оперу? – спросила Онорина.
– Ваш супруг собирается совершить морское путешествие, но боится, что вы не разрешите ему, – догадливо произнес Надар и тем неожиданно помог Жюлю. – Морское путешествие имеет свою неприятную сторону, – добавил он. – Я имею в виду качку и связанную с нею морскую болезнь. Штука пренеприятная. Я страдал этим ровно пять минут, потом как рукой сняло!
– Морское путешествие – лучший вид отдыха, – сказал Корманвиль. – Я добирался до России кружным путем, Средиземным морем, потом Черным, я дважды пережил сильную бурю, и, должен сознаться, морская болезнь сильно потрепала меня…
– Не пугайте, я боюсь, – всплеснула руками Онорина. – Мой муж уедет, а я буду думать о нем как о погибшем. Тебе очень хочется ехать, Жюль?
– Вместе с тобой и девочками, дорогая! Но вот говорят про бури и качки, морские болезни и…
– Я не поеду, ни за что! – воскликнула Онорина, притворно ежась от воображаемых бурь и болезней. – Поезжай один, тебе это нужно! Ты похудел, устал, легко раздражаешься из-за каждого пустяка, твои нервы не в порядке.
– Право, я побаиваюсь, – сказал растроганный Жюль. Он понимал, что жена его, большая любительница моря, искусно симулирует страх перед бурями; ей очень хочется отправиться в путешествие, и непременно морское, но… Жюль благодарно посмотрел на жену и, привстав, поцеловал ее в щеку: – Спасибо, дорогая! Если тебе так хочется, я поеду в Шотландию…
– А потом мы полетим на моем воздушном шаре, – предложил Надар. – Хотите?
Жюль сиял. Наконец-то судьба ему улыбнулась. Он наполнил вином бокалы и предложил выпить за здоровье и счастье каждого из присутствующих здесь.
– За морскую бурю и прекрасное самочувствие путешественников! – воскликнул Надар.
– За благополучное возвращение нашего дорогого Жюля Верна! – сказал Корманвиль.
– За всех вас, друзья! – произнесла Онорина, суеверно чокаясь так, чтобы расплескать вино из своего бокала.
– За наше будущее! – сказал Жюль. – Жалею, что с нами нет моего Барнаво. Он обещал прийти, но… Не заболел ли он… Друзья, еще бокал за здоровье Барнаво!
Корманвиль пожелал выпить персонально за Жюля. Надар пил только за мадам Верн. Онорина уже отказывалась от вина, – она ничего не имела, впрочем, против тостов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94