Непроизвольно копируя каждое движение знаменитого издателя, Жюль соображал, что в его рукописи плохо и что хорошо. Этцель чаще всего морщился. Один раз он щелкнул пальцами и сказал: «Ловко!»
– Вы думаете? – привставая, спросил Жюль.
– Вы всё проморгали, сударь! – ответил Этцель.
Прошло еще немного времени. Жюль взял с тарелки кусок холодной телятины, положил его на хлеб и собрался позавтракать, но как раз в это мгновенье Этцель свернул рукопись в трубку, длительно посмотрел на Жюля и сказал:
– Лекция! Вы написали лекцию. Температура вашей рукописи невысока. Кому нужны лекции! Кого заинтересует компиляция! Нужен роман! Он уже есть в вашей рукописи, его нужно вынуть, очистить, причесать. И не история воздухоплавания, а история с воздухоплавателями! Понимаете? Такая книга пойдет. Налейте мне, пожалуйста, мадеры. И себе. Благодарю вас. Будете работать?
– Буду, – ответил Жюль, совсем не чувствуя себя убитым. Он ждал худшего. Он получил ответ, предсказанный Онориной. Она только ничего не сказала о вине и закусках. Мадера оказалась превосходной. Критика Этцеля – обнадеживающей.
– Наука наша на пути прогресса, – продолжал Этцель, то прикладываясь к бокалу с вином, то затягиваясь сигарой. – Кому-то нужно подхватить то, что может дать и уже дает техника. Чуточку прогноза, это не помешает. Если, конечно, на это у вас найдется знаний, способностей, ума. Таким образом мы получим новый жанр. Понимаете мою мысль? В таком случае принимайтесь за работу. А это… – он протянул Жюлю его рукопись, – не пойдет. Ваша история…
Положил руку свою на плечо Жюлю, заглянул ему в глаза, дождался улыбки и только тогда произнес то, что ему чаще всего приходилось говорить молодым авторам:
– Совсем неинтересная история! Возьмите ее. Населите людьми, сочините приключения, главным действующим лицом сделайте воздушный шар. Получится роман, наилучшая форма лекции.
– Мне не найти слов для благодарности, – пробормотал Жюль. – Я так…
– Пейте мадеру, оставьте ваши слова. Возьмите себе в карман дюжину сигар, они из Манилы. Не курите? Бросили? Очень хорошо, очень хорошо, – оттягивая нижнюю губу, певуче проговорил Этцель. – И не огорчайтесь. Мы будем делать интересные вещи. Жду вас в самое ближайшее время. Не торопитесь, но и не медлите. Вы работаете регулярно?
– Шесть-семь часов в сутки, – потупясь ответил Жюль, ожидая, что Этцель скажет: «Мало!»
– Садясь за работу, всегда ли знаете, о чем будете писать?
– Знаю всегда, но только не всегда получается так, как хотелось бы, – ответил Жюль, чувствуя себя учеником перед строгим, но доброжелательным учителем. – Много читаю, – добавил он. – За истекшие пять лет прочел триста научных книг. Скажите – я не совсем безнадежный человек?
Этцель рассмеялся и, в свою очередь, спросил о возрасте Жюля.
– Мне показалось, что вам лет сорок, – сказал он, когда Жюль назвал год своего рождения. – Ну что ж… Увидим, увидим, – он стал потирать свои руки. – Оставьте свой адрес.
Едва закрылась за Жюлем дверь, как Этцель дернул шнур звонка дважды. Явился секретарь, он же главный бухгалтер и кассир.
– Видели? Я говорю о человеке, который только что был у меня. Он придет к нам в конце месяца.
– Романы? Рассказы? – спросил секретарь.
– Пока что нагромождение фактов, хорошо изученных, профессионально поданных. Этот человек присел подле золота и кучи железных гаек и тщательно подобрал все гайки. Я поговорил с ним, намекнул. Возьмите его адрес.
– Его фамилия?
– Верн. Жюль Верн. Недурно звучит, не правда ли? Принесите всё, что сделала типография за вчерашний день. Разберите почту и дайте мне.
Прошел месяц, и Жюль принес Этцелю роман под названием «Пять недель на воздушном шаре»; он стоил автору многих бессонных ночей, непогасимого восторга, сомнений, воодушевления и полного забвения всего, что его окружало. Он признавался, что писал под диктовку незримого друга, образы возникали сами собою, нужные слова являлись как по волшебству, страницы ложились в папку законченных глав без единой помарки. Глобус и географический атлас были главными помощниками Жюля. Карта Африки была вся исчерчена цветными карандашами…
Воздушный шар Жюля Верна летел над Центральной Африкой, которая еще не была исследована. Она исследовалась и тщательно изучалась здесь, в Париже, за письменным столом трудолюбивого, взыскательного художника, создававшего новый жанр в литературе. «Теперь или никогда», – говорил себе Жюль в короткие минуты отдыха, настаивая на том, чтобы Онорина всем приходящим к нему сообщала, что муж ее болен. Никого не принимать, даже Барнаво и Аристида.
– Барнаво привел врача, – сказала как-то Онорина. – Они сидят и ждут, когда ты позовешь их к себе.
– Барнаво пришел с двумя врачами, – сказала Онорина на следующий день. – Выйди к ним, покажись, поговори!
– Что-то случилось с моим воздушным шаром, – пожаловался Жюль жене. – Может быть, ты позовешь Надара? Как, уехал? Куда уехал? Врачей гони!
– Пришел твой кузен Анри, – сказала Онорина вечером того же дня. – Его ты, конечно, примешь.
– Анри математик, он мне не нужен. Поцелуй его за меня и извинись, дорогая…
– Мишель хочет видеть тебя, – прибегала Онорина к самому крайнему средству. – Он спрашивает, где папа, что с ним…
– Давай Мишеля, скорей, скорей! Здравствуй, сын! Поцелуй меня сюда. И сюда. Теперь сюда. Спасибо. Я пишу для тебя книгу. Да, с картинками. Страшно веселую; ух какая это будет книга! Скорее учись читать, Мишель. Онорина! Возьми Мишеля.
Еще страница… Еще полстраницы… Заключительная фраза, и – точка. Жюль отложил перо, потянулся так, что хрустнули суставы, закрыл глаза. Какое счастье – закончить работу! Ни с чем не сравнимое счастье – знать, что твой труд будет известен сотням, тысячам, сотням тысяч людей, а возможно, и миллионам. «Миллионам», – вслух произнес Жюль и подошел к окну.
Небо над крышами невысоких домов было ясно и чисто. Но вот с востока пришла туча, она остановилась прямо перед Жюлем, и ветер стал трепать ее, комкая очертания и форму. Прошло несколько минут, и от тучи осталось облако, странно похожее на Африку – ту Африку, что лежит на карте.
– Африка! – воскликнул Жюль и настежь растворил окно. – Африка! – крикнул он, протягивая руку к облаку, уже менявшему свои очертания, уже таявшему в бледно-голубом небе. – Африка, моя Африка! – еще раз сказал Жюль и в изнеможении, в состоянии блаженного забытья и счастья опустился на диван…
На следующий день Жюль пошел к Этцелю. Издатель поставил перед Жюлем столик с винами и закусками и сказал:
– Я буду читать, а вы поскучайте, мой друг, за мадерой! Хорошая, старая мадера! Я не задержу вас, я умею читать быстро!
Жюль сидел ровно пять часов. Этцель наконец прочел последнюю страницу, молча протянул Жюлю руку и сказал только одно слово:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94