Арпентиньи сказал:
– Александр, мы к тебе.
Дюма поднял голову, отложил перо, встал. Жюль ожидал увидеть нечто высокое и громоздкое и потому очень поразился, когда из-за стола вышел человек невысокого роста, с атлетически развитой грудью и плечами. Щеки Дюма лоснились от пота, всклокоченные волосы стояли густой мохнатой шапкой. Дюма был похож на борца, только что возвратившегося из цирка и решившего написать отцу и матери о своих успехах на манеже.
– Молодой писатель Жюль Верн, которого я полюбил, как только увидел, приехал из Нанта, чтобы познакомиться с тобой и просить советов и критики, – тоном декламатора произнес Арпентиньи.
– Здравствуйте! – загремел Дюма и протянул Жюлю короткую волосатую руку.
Жюль вложил свои тонкие длинные пальцы в инструмент для выжимания и сдавливания и поморщился от боли. Дюма расхохотался. Казалось, смеется не человек, а стены огромного кабинета, в котором он находится, массивная мебель и самый воздух, пропитанный запахом сигар. Когда Дюма смеялся, толстые губы его оттопыривались и глаза сверкали, словно освещенные изнутри.
– Здравствуйте, месье Жюль Верн! – раскатисто пробасил он еще раз. – Помогите мне! Фраза перестала слушаться меня! Все шло гладко – я уже придумал название для книги, я уже начал вторую главу, и вдруг – стоп! Черт знает что! Я не знаю, как сказать, что пошел сильный дождь!..
– Хлынул ливень, – подсказал Арпентиньи, располагаясь в кресле-качалке.
– Плохо! – Дюма даже ногой топнул. – Что значит – хлынул! Мне нужен сильный дождь, а ты – ливень! Что скажете вы, Жюль Верн из Нанта?
– Простите, как я могу… – пролепетал Жюль. – Как я могу давать советы Александру Дюма! Помилуйте!
– Вы ничего не знаете, вы ничего не понимаете! – Дюма замахал обеими руками. – Вся десятая глава «Графа Монте-Кристо» написана под диктовку старого попугая Круазе. Он сидел вот в этом кресле и диктовал. Я исправлял его ужасный, отвратительный слог. Ну, что же относительно дождя?
– Мне кажется, мэтр, что дождю вовсе не обязательно идти – ни сильному, ни маленькому, – сказал Жюль. – Ваши герои любят хорошую погоду.
– Ого! – прорычал Дюма и сунул в рот Жюлю сигару. – Садитесь, льстец, и – курите сигару, Жюль Верн из Нанта! Эмиль, налей ему вина, того, на этикетке которого написано, что оно сделано в семнадцатом столетии. Продолжайте, Жюль Верн! Вы мне нравитесь! Вы купили меня – да, да, купили! Я могу полюбить вас! А дождя не будет! – Он ударил кулаком по столу. – Спасибо, Жюль Верн! Действительно, мои герои любят хорошую погоду, как это я раньше не замечал этого! Тонкое, наблюдательное замечание! Молодец! Курите сигару!
– Я счастлив, мэтр, – задыхаясь, произнес Жюль. – Когда в книге хорошая погода, то хорошо на сердце и у читателя, не правда ли?
– Черт! – одобрительно воскликнул Дюма и подбежал к столу. – Эмиль! Дай ему вина и подари мои палевые перчатки! И малиновый фрак! И бархатный синий жилет! Пришли все это ему на дом, слышишь?
Он сел к столу, взял в руки перо, и оно побежало по бумаге. Десять – двенадцать строк, и исписанный лист был отброшен в сторону. Дюма принялся за новый. Арпентиньи поднес Жюлю бокал вина, себе налил в какой-то круглый, похожий на глиняную кружку, сосуд. Чокнулись и выпили. Жюлю показалось, что он влил в свой желудок расплавленный металл. Голова его закружилась; вещи в комнате поменялись местами; Дюма, сидевший справа, оказался под потолком. Жюль опустился в кресло. Веки его сомкнулись. Прилив необычайной храбрости охватил его – ему хотелось сказать: «Слушайте меня, я буду диктовать…» Вместо этого он произнес:
– Разбудите меня в начале шестого…
И заснул.
Дюма продолжал писать. Арпентиньи смаковал вторую кружку вина, макая в него бисквит. Вошел слуга и доложил, что все приглашенные в сборе. Дюма вскочил, надел золотистую рубашку, коричневые, в клетку, брюки, повязал галстук. Арпентиньи облачил своего друга в серый сюртук.
– Этот Жюль Верн молодчина, – негромко произнес Дюма и поставил под ноги Жюлю скамеечку. – Хорошие глаза, светлая улыбка – люблю! Напомни, что ровно в пять его нужно разбудить. У него, наверное, свидание. Он просил у тебя денег? Не просил? Ну, я дам ему без всякой просьбы. Идем! Если бы ты только знал, как мне все это надоело! Как сладко спит этот юноша! Фрак он надел впервые, – под мышками у него уже лопнуло! Видишь?
Ровно в пять часов Дюма покинул своих гостей, в самый разгар веселья, споров, музыки и гастрономических услад. Он вошел к себе в кабинет; слуга зажег двенадцать свечей на письменном столе Дюма и столько же на круглом столе подле спящего Жюля. Два золотых пышных пятна погрузили углы во мрак, четко проявили корешки книг в длинном, приземистом шкафу, неспокойные розовые блики кинули на потолок.
Дюма снял, сюртук, галстук, сел к столу. Дюжины свечей ему показалось мало, и он сам зажег еще шесть. Окунул перо в чернила. С минуту подумав, принялся писать, вслух произнося каждое слово:
– «Кавалер уже спал и ничего не мог слышать из того, о чем говорилось в будуаре королевы. Вошел король и, поклонившись своей супруге, отошел к окну. Королева была не в духе, ей казалось…» Что ей, черт возьми, казалось? – спросил себя Дюма. – Может быть, ей ничего не казалось! Она просто-напросто задумалась, ей было стыдно, король поймал ее… Она думала, предполагала, рассчитывала… Черт! Надоели мне короли и королевы, а без них скучно, привык! Жюль Верн! – крикнул Дюма. – Проснитесь, Жюль Верн! Помогите! За каждое слово плачу десять франков!
Жюль открыл глаза, поежился от холода, хотя в кабинете было очень тепло, вспомнил, где он находится, и вскочил. Голова его шумела, ноги – так казалось ему – были отняты по колено.
– Что мне делать с королевой, немедленно отвечайте! Шесть минут шестого! Поют птицы. Чернила сохнут на кончике моего пера. Ваша возлюбленная ждет вас. Что казалось королеве?..
– Ей казалось, мэтр, что она постарела за одну ночь, что мир хорош, как никогда, что молодость – самое драгоценное, что только есть на свете, – держась за спинку кресла, проскандировал Жюль. – Какое крепкое вино, мэтр!
– Вы произнесли двадцать семь слов, из них три лишних! Итого двадцать четыре по десять франков – получите!
Дюма открыл ящик, стоявший на полу подле книжного шкафа, отсчитал двести сорок франков, протянул их Жюлю.
– Я… – пролепетал Жюль. – Я…
– Не люблю, когда начинают с этого слова! И легко и невыразительно! Берите деньги, вы их заработали. Приблизительно по такой же расценке получаю и я.
– Мэтр! – воскликнул Жюль, отстраняя деньги. – Право, я не могу…
– Абсолютно лишние, пустые слова! За них я не плачу. Касса закрыта. Двенадцать минут шестого. Эмиль выпил не менее литра бургундского, но он крепкий человек. Люблю! Мой сын хочет познакомиться с вами, Жюль Верн!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
– Александр, мы к тебе.
Дюма поднял голову, отложил перо, встал. Жюль ожидал увидеть нечто высокое и громоздкое и потому очень поразился, когда из-за стола вышел человек невысокого роста, с атлетически развитой грудью и плечами. Щеки Дюма лоснились от пота, всклокоченные волосы стояли густой мохнатой шапкой. Дюма был похож на борца, только что возвратившегося из цирка и решившего написать отцу и матери о своих успехах на манеже.
– Молодой писатель Жюль Верн, которого я полюбил, как только увидел, приехал из Нанта, чтобы познакомиться с тобой и просить советов и критики, – тоном декламатора произнес Арпентиньи.
– Здравствуйте! – загремел Дюма и протянул Жюлю короткую волосатую руку.
Жюль вложил свои тонкие длинные пальцы в инструмент для выжимания и сдавливания и поморщился от боли. Дюма расхохотался. Казалось, смеется не человек, а стены огромного кабинета, в котором он находится, массивная мебель и самый воздух, пропитанный запахом сигар. Когда Дюма смеялся, толстые губы его оттопыривались и глаза сверкали, словно освещенные изнутри.
– Здравствуйте, месье Жюль Верн! – раскатисто пробасил он еще раз. – Помогите мне! Фраза перестала слушаться меня! Все шло гладко – я уже придумал название для книги, я уже начал вторую главу, и вдруг – стоп! Черт знает что! Я не знаю, как сказать, что пошел сильный дождь!..
– Хлынул ливень, – подсказал Арпентиньи, располагаясь в кресле-качалке.
– Плохо! – Дюма даже ногой топнул. – Что значит – хлынул! Мне нужен сильный дождь, а ты – ливень! Что скажете вы, Жюль Верн из Нанта?
– Простите, как я могу… – пролепетал Жюль. – Как я могу давать советы Александру Дюма! Помилуйте!
– Вы ничего не знаете, вы ничего не понимаете! – Дюма замахал обеими руками. – Вся десятая глава «Графа Монте-Кристо» написана под диктовку старого попугая Круазе. Он сидел вот в этом кресле и диктовал. Я исправлял его ужасный, отвратительный слог. Ну, что же относительно дождя?
– Мне кажется, мэтр, что дождю вовсе не обязательно идти – ни сильному, ни маленькому, – сказал Жюль. – Ваши герои любят хорошую погоду.
– Ого! – прорычал Дюма и сунул в рот Жюлю сигару. – Садитесь, льстец, и – курите сигару, Жюль Верн из Нанта! Эмиль, налей ему вина, того, на этикетке которого написано, что оно сделано в семнадцатом столетии. Продолжайте, Жюль Верн! Вы мне нравитесь! Вы купили меня – да, да, купили! Я могу полюбить вас! А дождя не будет! – Он ударил кулаком по столу. – Спасибо, Жюль Верн! Действительно, мои герои любят хорошую погоду, как это я раньше не замечал этого! Тонкое, наблюдательное замечание! Молодец! Курите сигару!
– Я счастлив, мэтр, – задыхаясь, произнес Жюль. – Когда в книге хорошая погода, то хорошо на сердце и у читателя, не правда ли?
– Черт! – одобрительно воскликнул Дюма и подбежал к столу. – Эмиль! Дай ему вина и подари мои палевые перчатки! И малиновый фрак! И бархатный синий жилет! Пришли все это ему на дом, слышишь?
Он сел к столу, взял в руки перо, и оно побежало по бумаге. Десять – двенадцать строк, и исписанный лист был отброшен в сторону. Дюма принялся за новый. Арпентиньи поднес Жюлю бокал вина, себе налил в какой-то круглый, похожий на глиняную кружку, сосуд. Чокнулись и выпили. Жюлю показалось, что он влил в свой желудок расплавленный металл. Голова его закружилась; вещи в комнате поменялись местами; Дюма, сидевший справа, оказался под потолком. Жюль опустился в кресло. Веки его сомкнулись. Прилив необычайной храбрости охватил его – ему хотелось сказать: «Слушайте меня, я буду диктовать…» Вместо этого он произнес:
– Разбудите меня в начале шестого…
И заснул.
Дюма продолжал писать. Арпентиньи смаковал вторую кружку вина, макая в него бисквит. Вошел слуга и доложил, что все приглашенные в сборе. Дюма вскочил, надел золотистую рубашку, коричневые, в клетку, брюки, повязал галстук. Арпентиньи облачил своего друга в серый сюртук.
– Этот Жюль Верн молодчина, – негромко произнес Дюма и поставил под ноги Жюлю скамеечку. – Хорошие глаза, светлая улыбка – люблю! Напомни, что ровно в пять его нужно разбудить. У него, наверное, свидание. Он просил у тебя денег? Не просил? Ну, я дам ему без всякой просьбы. Идем! Если бы ты только знал, как мне все это надоело! Как сладко спит этот юноша! Фрак он надел впервые, – под мышками у него уже лопнуло! Видишь?
Ровно в пять часов Дюма покинул своих гостей, в самый разгар веселья, споров, музыки и гастрономических услад. Он вошел к себе в кабинет; слуга зажег двенадцать свечей на письменном столе Дюма и столько же на круглом столе подле спящего Жюля. Два золотых пышных пятна погрузили углы во мрак, четко проявили корешки книг в длинном, приземистом шкафу, неспокойные розовые блики кинули на потолок.
Дюма снял, сюртук, галстук, сел к столу. Дюжины свечей ему показалось мало, и он сам зажег еще шесть. Окунул перо в чернила. С минуту подумав, принялся писать, вслух произнося каждое слово:
– «Кавалер уже спал и ничего не мог слышать из того, о чем говорилось в будуаре королевы. Вошел король и, поклонившись своей супруге, отошел к окну. Королева была не в духе, ей казалось…» Что ей, черт возьми, казалось? – спросил себя Дюма. – Может быть, ей ничего не казалось! Она просто-напросто задумалась, ей было стыдно, король поймал ее… Она думала, предполагала, рассчитывала… Черт! Надоели мне короли и королевы, а без них скучно, привык! Жюль Верн! – крикнул Дюма. – Проснитесь, Жюль Верн! Помогите! За каждое слово плачу десять франков!
Жюль открыл глаза, поежился от холода, хотя в кабинете было очень тепло, вспомнил, где он находится, и вскочил. Голова его шумела, ноги – так казалось ему – были отняты по колено.
– Что мне делать с королевой, немедленно отвечайте! Шесть минут шестого! Поют птицы. Чернила сохнут на кончике моего пера. Ваша возлюбленная ждет вас. Что казалось королеве?..
– Ей казалось, мэтр, что она постарела за одну ночь, что мир хорош, как никогда, что молодость – самое драгоценное, что только есть на свете, – держась за спинку кресла, проскандировал Жюль. – Какое крепкое вино, мэтр!
– Вы произнесли двадцать семь слов, из них три лишних! Итого двадцать четыре по десять франков – получите!
Дюма открыл ящик, стоявший на полу подле книжного шкафа, отсчитал двести сорок франков, протянул их Жюлю.
– Я… – пролепетал Жюль. – Я…
– Не люблю, когда начинают с этого слова! И легко и невыразительно! Берите деньги, вы их заработали. Приблизительно по такой же расценке получаю и я.
– Мэтр! – воскликнул Жюль, отстраняя деньги. – Право, я не могу…
– Абсолютно лишние, пустые слова! За них я не плачу. Касса закрыта. Двенадцать минут шестого. Эмиль выпил не менее литра бургундского, но он крепкий человек. Люблю! Мой сын хочет познакомиться с вами, Жюль Верн!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94