Сколько раз говорил я вам об этом, а вы мне не верите. Я знавал одного человека, который питался только супом и вином и прожил сто лет. В завещании он обязал сыновей, внуков и правнуков есть только суп и пить только вино. Сыновья, внуки и правнуки процветают.
– Вы это придумали или слышали от кого-нибудь? – спросил Иньяр.
– Съешьте еще три котлеты и помните, что великий человек и хороший аппетит – одно и то же. Дюма обожает суп. Гюго тоже. Мольер и Расин могли говорить о супе как о первой любви. Великий Наполеон, направляясь в Россию, шел, в сущности, только затем, чтобы поесть кислых щей, есть у русских такое кушанье, я жалею, что оно не прививается у нас. Людовик Двенадцатый сам варил себе раковый суп. Вольтер спрашивал русскую императрицу Екатерину, с которой он состоял в переписке, – как надо варить суп, тот самый, которым кормят ее. Императрица ответила: «Вы берете фазана и жарите его в масле». Великий Лафонтен прославил суп в баснях. Бальзак изобрел кофе из корешков моркови и свеклы – это его суп. Почтенный болтун Скриб придумал изречение: «Суп – это да, всё прочее – литература…» Угодно вам слушать дальше?
– Большое спасибо за обед, – низко кланяясь, сказал Иньяр. – Вы, дядюшка Барнаво, ловко сочиняете!
– Возможно, – согласился Барнаво, дымя сигарой. – Так, самую малость, чтобы не заскучать от правды.
Наконец-то пришло письмо от Пьера Верна! Жюль схватил его, подумав: так приговоренный к смерти берет в руки бумагу о помиловании… Вскрывая конверт, Жюль вслух произнес: «Приговор утвержден…» Глаза его побежали по прямым, энергичным строчкам. Он заглянул в конец, прочел: «Горячо любящий отец». Отлегло от сердца.
Все благополучно: у отца не было денег, он извиняется за задержку.
«Твоя пьеса, сыгранная в Нанте, – читал Жюль, – настоящее литературное произведение, несмотря на легкость и, сказал бы я, пустоту мысли и содержания. Всё же желаю тебе удачи на том поприще, которое так ненавистно тебе только внешне; не забывай, что судейскими были твой прадед и дед! В последний раз, Жюль: или работа со мною в Нанте, что спокойно, прибыльно и солидно, или твоя рискованная литература. В кого бы тебе быть писателем, сам посуди! Не верь Дюма, у него мозги фантазера и выдумщика, верь отцу, он живет на земле и отказывается от крыльев из проволоки и шелка. Подумай и реши: или родной Нант и адвокатская деятельность в моей конторе, или чужой Париж, оставаясь в котором ты должен самостоятельно, без моей помощи, добывать средства к существованию…»
– Кончено, Аристид, – сказал Жюль. – Министерство финансов для меня закрыто.
– Зато ты имеешь неограниченный кредит в Министерстве Надежд и Самообольщений, – утешил Иньяр. – Твои дела не столь плачевны, как кажется. Известно ли тебе, что в Париже выходит журнал под названием «Семейный музей»?
– Что-то слыхал… Мало ли журналов выходит в Париже!
– Журнал этот, – продолжал Иньяр, – печатает рассказы, статьи, научно-популярные беседы и всевозможную мелочь. Редактор журнала – Пьер Шевалье.
Жюль насторожился. Это имя напомнило ему что-то давнее, полузабытое. Пьер Шевалье… Знакомое имя.
– Ты встречал его в Нанте, – сказал Иньяр. – Он старше тебя лет на пятнадцать. Земляк земляку должен помочь. Сходи к нему, он принимает по вторникам и пятницам от двух до пяти. У меня легкая рука, – попытайся. Что стоит!
В приемной редактора «Семейного музея» Жюлю пришлось долго ждать: он оказался десятым в очереди к Пьеру Шевалье. В приемной сидели поэты и прозаики; первых легко было опознать по длинным волосам и фантастической одежде; вторые не носили длинных волос, но отпускали бороды и курили трубки. Поэты читали вслух свои стихи и чувствовали себя в приемной как рыба в воде. Прозаики видом своим напоминали рыб, выброшенных на сушу, хотя проза кормила лучше, чем стихи. Какие-то господа в шляпах и с портфелями в руках без очереди входили в кабинет редактора и скоро выходили оттуда. Жюль с завистью смотрел на этих людей и думал о том времени, когда и он добьется такого же положения, когда и он непринужденно и смело будет посещать кабинеты редакторов, минуя очередь.
На стенах приемной висели раскрашенные картинки. Жюль занялся рассматриванием их. Вот бежит страус с почтовой сумкой на спине. Вот пирамиды и пальмы возле оазиса в пустыне; караван верблюдов проходит мимо пирамиды, залитой ярко-желтыми лучами солнца. На одной картинке изображена морская битва с пиратами, десяток окровавленных тел и много дыма. А это что? Слон несет толстое бревно, на спине добродушного великана сидит голый человек в чалме и размахивает палкой. Еще одна картинка: сбор бананов. И еще: царь пустыни стоит на ярко-золотом песке и смотрит на Жюля благосклонно и приветливо и, кажется, подмигивает: не бойся, не робей, – здесь, в нашей приемной, хорошо и весело, как на уроке географии, помнишь?.. Тигр на соседней картинке исподлобья смотрел на Жюля и говорил: «Мы добрые гении твои, ободрись! Терпи и надейся, не ленись и работай! Всё будет хорошо, вот увидишь!»
Жюль вошел в заветный кабинет. Из-за стола поднялся невысокий человек с взъерошенными волосами и реденькими бачками, пожал Жюлю руку и указал на кресло подле стола. Жюль сел, внимательно оглядывая редактора.
– Вы принесли статью?
Жюль ответил, что он ничего не принес, а пришел с единственной целью познакомиться и поговорить.
– Превосходно! – обрадованно произнес редактор. – Ваша фамилия мне знакома. Я знавал вашего отца. Я видел вашу пьесу «Сломанные соломинки». Пустячок, но не без дарования. Мне пьесы не нужны, мне нужен рассказ или статья. У вас это выйдет, это не трудно!
– Вы думаете? – спросил Жюль. – Вам кажется, что я могу писать?
– Вы уже пишете, земляк! Перейти на беллетристику после пьесы не так уж трудно. Лично я верю в тех людей, которые сперва пишут стихи, а потом рассказы. Вы молодой, пробующий свои силы драматург. Драматургия – дело прибыльное, денежное. Вы намерены, как я вижу, оставить корову и приобрести козла. Вы мужественный человек, земляк!
– Вы думаете? – серьезно произнес Жюль. – Ваши слова окрыляют меня. Я всю жизнь мечтаю о… козле! Ха-ха! Сильно сказано! Но могу ли я надеяться, что…
– Не в моей власти давать и отнимать надежды, – снисходительно улыбнулся редактор. – В моей власти дать заказ, принять его или отвергнуть, оплатить то, что пойдет, и выдать вам два авторских номера журнала плюс пять оттисков вашей работы. Что вы хотите предложить мне?
– Сейчас ничего, но через месяц… – вздохнув, проговорил Жюль, чувствуя прилив мужества и веры в себя. – Скажите, эти картинки в приемной… как их понимать?
– Это бесплатное приложение к нашему журналу; такие картинки мы вкладываем в каждый номер. А что?
– Мне по душе эти картинки, – сказал Жюль, улыбаясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
– Вы это придумали или слышали от кого-нибудь? – спросил Иньяр.
– Съешьте еще три котлеты и помните, что великий человек и хороший аппетит – одно и то же. Дюма обожает суп. Гюго тоже. Мольер и Расин могли говорить о супе как о первой любви. Великий Наполеон, направляясь в Россию, шел, в сущности, только затем, чтобы поесть кислых щей, есть у русских такое кушанье, я жалею, что оно не прививается у нас. Людовик Двенадцатый сам варил себе раковый суп. Вольтер спрашивал русскую императрицу Екатерину, с которой он состоял в переписке, – как надо варить суп, тот самый, которым кормят ее. Императрица ответила: «Вы берете фазана и жарите его в масле». Великий Лафонтен прославил суп в баснях. Бальзак изобрел кофе из корешков моркови и свеклы – это его суп. Почтенный болтун Скриб придумал изречение: «Суп – это да, всё прочее – литература…» Угодно вам слушать дальше?
– Большое спасибо за обед, – низко кланяясь, сказал Иньяр. – Вы, дядюшка Барнаво, ловко сочиняете!
– Возможно, – согласился Барнаво, дымя сигарой. – Так, самую малость, чтобы не заскучать от правды.
Наконец-то пришло письмо от Пьера Верна! Жюль схватил его, подумав: так приговоренный к смерти берет в руки бумагу о помиловании… Вскрывая конверт, Жюль вслух произнес: «Приговор утвержден…» Глаза его побежали по прямым, энергичным строчкам. Он заглянул в конец, прочел: «Горячо любящий отец». Отлегло от сердца.
Все благополучно: у отца не было денег, он извиняется за задержку.
«Твоя пьеса, сыгранная в Нанте, – читал Жюль, – настоящее литературное произведение, несмотря на легкость и, сказал бы я, пустоту мысли и содержания. Всё же желаю тебе удачи на том поприще, которое так ненавистно тебе только внешне; не забывай, что судейскими были твой прадед и дед! В последний раз, Жюль: или работа со мною в Нанте, что спокойно, прибыльно и солидно, или твоя рискованная литература. В кого бы тебе быть писателем, сам посуди! Не верь Дюма, у него мозги фантазера и выдумщика, верь отцу, он живет на земле и отказывается от крыльев из проволоки и шелка. Подумай и реши: или родной Нант и адвокатская деятельность в моей конторе, или чужой Париж, оставаясь в котором ты должен самостоятельно, без моей помощи, добывать средства к существованию…»
– Кончено, Аристид, – сказал Жюль. – Министерство финансов для меня закрыто.
– Зато ты имеешь неограниченный кредит в Министерстве Надежд и Самообольщений, – утешил Иньяр. – Твои дела не столь плачевны, как кажется. Известно ли тебе, что в Париже выходит журнал под названием «Семейный музей»?
– Что-то слыхал… Мало ли журналов выходит в Париже!
– Журнал этот, – продолжал Иньяр, – печатает рассказы, статьи, научно-популярные беседы и всевозможную мелочь. Редактор журнала – Пьер Шевалье.
Жюль насторожился. Это имя напомнило ему что-то давнее, полузабытое. Пьер Шевалье… Знакомое имя.
– Ты встречал его в Нанте, – сказал Иньяр. – Он старше тебя лет на пятнадцать. Земляк земляку должен помочь. Сходи к нему, он принимает по вторникам и пятницам от двух до пяти. У меня легкая рука, – попытайся. Что стоит!
В приемной редактора «Семейного музея» Жюлю пришлось долго ждать: он оказался десятым в очереди к Пьеру Шевалье. В приемной сидели поэты и прозаики; первых легко было опознать по длинным волосам и фантастической одежде; вторые не носили длинных волос, но отпускали бороды и курили трубки. Поэты читали вслух свои стихи и чувствовали себя в приемной как рыба в воде. Прозаики видом своим напоминали рыб, выброшенных на сушу, хотя проза кормила лучше, чем стихи. Какие-то господа в шляпах и с портфелями в руках без очереди входили в кабинет редактора и скоро выходили оттуда. Жюль с завистью смотрел на этих людей и думал о том времени, когда и он добьется такого же положения, когда и он непринужденно и смело будет посещать кабинеты редакторов, минуя очередь.
На стенах приемной висели раскрашенные картинки. Жюль занялся рассматриванием их. Вот бежит страус с почтовой сумкой на спине. Вот пирамиды и пальмы возле оазиса в пустыне; караван верблюдов проходит мимо пирамиды, залитой ярко-желтыми лучами солнца. На одной картинке изображена морская битва с пиратами, десяток окровавленных тел и много дыма. А это что? Слон несет толстое бревно, на спине добродушного великана сидит голый человек в чалме и размахивает палкой. Еще одна картинка: сбор бананов. И еще: царь пустыни стоит на ярко-золотом песке и смотрит на Жюля благосклонно и приветливо и, кажется, подмигивает: не бойся, не робей, – здесь, в нашей приемной, хорошо и весело, как на уроке географии, помнишь?.. Тигр на соседней картинке исподлобья смотрел на Жюля и говорил: «Мы добрые гении твои, ободрись! Терпи и надейся, не ленись и работай! Всё будет хорошо, вот увидишь!»
Жюль вошел в заветный кабинет. Из-за стола поднялся невысокий человек с взъерошенными волосами и реденькими бачками, пожал Жюлю руку и указал на кресло подле стола. Жюль сел, внимательно оглядывая редактора.
– Вы принесли статью?
Жюль ответил, что он ничего не принес, а пришел с единственной целью познакомиться и поговорить.
– Превосходно! – обрадованно произнес редактор. – Ваша фамилия мне знакома. Я знавал вашего отца. Я видел вашу пьесу «Сломанные соломинки». Пустячок, но не без дарования. Мне пьесы не нужны, мне нужен рассказ или статья. У вас это выйдет, это не трудно!
– Вы думаете? – спросил Жюль. – Вам кажется, что я могу писать?
– Вы уже пишете, земляк! Перейти на беллетристику после пьесы не так уж трудно. Лично я верю в тех людей, которые сперва пишут стихи, а потом рассказы. Вы молодой, пробующий свои силы драматург. Драматургия – дело прибыльное, денежное. Вы намерены, как я вижу, оставить корову и приобрести козла. Вы мужественный человек, земляк!
– Вы думаете? – серьезно произнес Жюль. – Ваши слова окрыляют меня. Я всю жизнь мечтаю о… козле! Ха-ха! Сильно сказано! Но могу ли я надеяться, что…
– Не в моей власти давать и отнимать надежды, – снисходительно улыбнулся редактор. – В моей власти дать заказ, принять его или отвергнуть, оплатить то, что пойдет, и выдать вам два авторских номера журнала плюс пять оттисков вашей работы. Что вы хотите предложить мне?
– Сейчас ничего, но через месяц… – вздохнув, проговорил Жюль, чувствуя прилив мужества и веры в себя. – Скажите, эти картинки в приемной… как их понимать?
– Это бесплатное приложение к нашему журналу; такие картинки мы вкладываем в каждый номер. А что?
– Мне по душе эти картинки, – сказал Жюль, улыбаясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94